Людмила Гурченко репетирует в «Пабе» братьев Пресняковых

— Братья и сестры, вы никогда не задумывались, почему нам в самолет запрещают проносить дезодорант?

Людмила Гурченко выходит на сцену в круг света. На ней белое платье, сотканное из шуршащих чешуек. Двигается она с шелестом — словно змея по песку ползет. Говорит — с интонациями проповедника. За спиной ее натурально алтарь, но перед алтарем — барная стойка.

— Братья и сестры, откроем журнал «Форбс».

Людмила Гурченко репетирует пролог к пьесе Пресняковых «Паб».

***

Инициаторами постановки были сама Людмила Марковна и ее муж Сергей Сенин, глава творческого объединения «Дуэт». Зачем это понадобилось Гурченко, можно только догадываться. Но за аналогиями далеко ходить не нужно. Вспомнить хотя бы встречу Лоренса Оливье и Джона Осборна.

Это хрестоматийная история: в 56-м в Лондоне появился спектакль «Оглянись во гневе» по пьесе молодого Осборна. Это уже потом стало понятно, что в тот год в Ройал-Корте произошла революция, смывшая с подмостков патетику велеречивого британского театра и его героев. Поначалу спектакль просто раздражал. Благовоспитанный Джон Гилгуд высказался о пьесе в том духе, что его тошнит. Его ровесник и давний соперник Оливье составил похожее мнение. Но время спустя пошел смотреть спектакль еще раз. После чего подошел к Осборну — «молодому рассерженному человеку», идейному врагу той страны, которую славил своими ролями Оливье, и того театра, который Оливье олицетворял, — подошел и предложил написать что-нибудь для него. Сперва Осборн опешил — но вскоре появился спектакль, а потом и фильм «Комедиант», в связи с которым Оливье мог удовлетворенно крякнуть в своих мемуарах: «Я умею делать то, что умеют они, а то, что умею делать я, — они не умеют».

***

Не стану утверждать, что Людмила Гурченко желала кому-то что-то доказать. Но хорошо помню, как она спела на новогоднем телевизионном концерте песню Земфиры «Хочешь?» — вот эту: «Пожалуйста, не умирай, или мне придется тоже…» Сказать про мурашки по коже от этой песни — значит, ничего не сказать. Скажем так: она сыграла на чужом поле и выиграла с крупным счетом. И, кажется, вошла во вкус.

Другое дело, что Пресняковы — не просто другое поле, это поле минное. Одновременно с премьерой во МХАТе их «Терроризма» случился теракт в другом театре. Еще одну их пьесу, «Изображая жертву», поначалу играли на малой сцене и по ночам — от греха подальше. Камерная сцена, сотня зрителей — это не для Гурченко. И все-таки она назначила братьям встречу.

Пресняковы подготовились: прочитали ее мемуары — замечательную прозу о людях и ролях, о баянисте-отце, о харьковском детстве и немецкой оккупации, когда она воровала на рынке и пела песни Дитрих в обмен на немецкую пайку, — мемуары эти так и просятся на сцену.

Братья мемуары прочитали. В ответ предложили почитать свое: пьесу «Паб», в которой, на минуточку, ни одной женской роли. Просили обратить внимание на роль, обозначенную как Мужчина в черном военном пальто Zara. Людмила Марковна и бровью не повела — и встречи не отменила. Тогда братья пошли вразнос: когда речь дошла до кандидатуры режиссера, они предложили на эту роль свой собственный дуэт. К тому времени ставили они лишь однажды, и то в Венгрии.

***

На первых репетициях пьесу просто читали по ролям. По сюжету в странном месте — то ли пабе, то ли костеле — случайно встречаются главы трех государств: премьер-министр Великобритании (Михаил Шац), президент США (Регимантас Адомайтис) и российский гарант конституции (Иван Дыховичный). Прислуживает им некто Отец (Юозас Будрайтис). Слово за слово, выясняется, что пригласил их на эту встречу не кто иной, как Дьявол (Людмила Марковна). На повестке встречи вопрос о конце света.

Актеры читали, недоумевали, но мнения не высказывали и вопросов не задавали. Дыховичный пытался разрядить напряжение, рассказывая истории из детства.

Потом начались репетиции на сцене. Появился Виталий Хаев — звезда картины «Изображая жертву». Ему отдали все эпизодические роли вроде бортпроводника, укравшего олимпийский огонь у спортивной делегации, или человека, поменявшего местами воды двух океанов. По сюжету эти персонажи должны доказывать президентам, что явившаяся им мадам действительно Дьявол. И еще они должны подводить президентов к мысли, что этого мира не жалко и с ним стоило бы покончить.

Так вот, Хаеву приходилось вертеться на сцене, как грешнику на сковородке. Остальным актерам позволено было водить разговоры, не вставая из-за стола.

Вместо Дыховичного (у него на выпуске была картина «Европа–Азия» по сценарию братьев) теперь за столом сидел Денис Яковлев. Молодому артисту дали роль российского президента. Когда он открыл рот, оказалось, что он умеет скрипеть голосом, как Путин. Похоже, заскрипел он с перепугу: репетиции шли в Доме культуры ФСБ.

***

Теперь, за две недели до премьеры, репетиции перенесли в Театр клоунады Терезы Дуровой.

— Однажды в Лиссабоне, — рассказывает брат Олег, пока актеры собираются на сцену, — мы зашли в одну сервежарию. Там стоял гвалт, звон кружек, клубы дыма, а сквозь дым видны остатки фресок на стенах. Оказалось, прежде это был храм. Это место зацепило нас, если по-умному говорить, оно показалось метафорой нашего мира. Потом нам представилась картина, как в подобном месте встречаются люди, от которых действительно что-то зависит в этом мире.

Очевидно, то же самое он рассказывал когда-то сценографу Адомасу Яцовскису. Теперь на сцене установили декорацию — то ли костел это, то ли барная стойка, над которой высится статуя святого в нимбе из дискотечных лампочек. Яцовскис наблюдает, как у него в алтаре — там, где положено быть кресту, — стриптизерша распинает себя на шесте. Гремит хит «Милицейской волны» «Черные глаза»: под него хореограф Николай Андросов репетирует с кордебалетом, составленным из полудюжины клоунесс, макабрические пляски.

— Видел бы, во что все это превратится, — говорит Адомас Яцовскис, — сделал бы все по-другому. Более современно, что ли.

Яцовскиса можно понять: когда он сочинял декорации, планировалась камерная интеллектуальная постановка в разговорном жанре. Но за полгода «Паб» трансформировался в глумливый политический комикс.

Людмиле Гурченко по этому случаю изготовили аппетитную резиновую грудь. Адомайтису, Шацу и Яковлеву — картонные маски Буша, Блэра и Путина.

Алла Коженкова дошила костюмы — в стиле скромного порно для семейного просмотра, как просили. Для Хаева из Франции привезли цирковую трапецию на резинках. Заказаны еще и гигантские нейлоновые колготки, которые вывесят над головой Шаца.

— Это будет классикой современного театра — сцена, где Хаев летит за колготками, — гордится брат Владимир. — Как классика кинематографа — сцена, где Кинг-Конг залезает на Эмпайр-стейт-билдинг.

Я не спорю, но пока не видела, чтобы Хаев летал. Он пукал под фонограмму. Уверял режиссеров, что достаточно пукнуть три раза (Владимир настаивал на пяти). Переодевался из Фиделя Кастро в Саддама Хуссейна, из Горбачева — в Ангелу Меркель, делал что угодно, только не летал.

***

Про то, как объясняются метаморфозы хаевских героев, зрителю предстоит крепко подумать. Олег не склонен их объяснять. Он говорит о другом: как они с братом Владимиром видят место Людмилы Марковны в их творчестве.

— Это то же, что делал в живописи Уорхол, когда рисовал Мэрилин на банке супа. Мы постарались сделать это в театре, мы так это себе объясняем.

Фаустас Латенас (его композиции сопровождают спектакли Туминаса и Някрошюса) рассказывает о музыке к «Пабу». В ней мешаются арабские напевы, звуки католической мессы, какие-то космические помехи. Музыкальные цитаты — вроде Эминема или шлягера «Черные глаза» — предлагали сами братья. Латенас нашел немецкий шлягер, который должен напомнить зрителю о молодости российского президента. Он же оркестровал финальную песню Людмилы Гурченко.

Я рассказываю Латенасу пресняковскую идею про суп и Мэрилин. Он улыбается.

— Я думаю, они сами не понимают, что придумали. Все это больше, чем Мадонна на консервной банке. Это философская вещь. Человек думает, что он управляет своей жизнью или даже жизнью других людей, между тем как даже дьявол без помощи человека не может творить свои дела.

***

Режиссируют братья на паритетных началах. Олег сидит в зале и тихо разговаривает с диктофоном. Владимир командует всеми в микрофон.

— Обкакивайтесь, Михаил, обкакивайтесь!

— Девочки, вы так громко дышите, что слов не слышно.

Адомайтис стягивает с лица маску Спайдермена и старательно артикулирует: «Демократия не домашний кинотеатр, нельзя ее устанавливать где попало». Хаев меняет личины и скачет по сцене этаким взмыленным всадником апокалипсиса. Людмила Марковна демонстрирует президентам новенькую грудь. С сатанинским хохотом щекочет Адомайтиса: «Кого будем бомбить, папаша?» И под звуки заставки к программе «Вести» объявляет, что жизнь на земле прекратит существование через две недели.

Культурный атташе Литвы Будрайтис в какой-то момент не выдерживает: останавливает репетицию и чертыхается по-литовски. Адомайтис тоже по-литовски его утешает: потерпи, мол, скоро домой.

Будрайтис оправдывается: пьеса скользкая, режиссеры — ублюдки. Тетечка из буфета, зашедшая посидеть в зале, согласно кивает головой. Братья довольны: эту репризу Будрайтису они сами написали. Теперь кладут, так сказать, последние мазки.

— Спектакль — это как скоростное шоссе. Людмила Марковна первой мессой задает темп, потом скорость только нарастает. Девчонки, — втолковывает Пресняков кордебалету, — помните, вы топливо для Людмилы Марковны.

***

В финале сцену скрывает темнота. Оркестр играет вступление. В луч света из алтаря выходит она. В алом платье, занявшем полсцены. Держит паузу. Выдыхает:

Пожалуйста, не умирай,
Или мне придется тоже.
Ты, конечно, сразу в рай,
А я — не думаю, что тоже.

Что тут скажешь: финал Пресняковы поставили безукоризненно. В финале они, что называется, почтительно отходят в тень. Голос Гурченко взвивается все выше, дрожат стены и поджилки, президенты тихо удаляются со сцены. Гурченко вдохновенно импровизирует под раскаты оркестра: «А-а-а! А-а-а! Прошу, не уходи!!!» Артист Яковлев в маске Путина уходит последним — и вдруг послушно останавливается, услышав призывные стоны Сатаны.

Ну-ну. Не были бы братья Пресняковыми, если б не вставили свое лыко в строку.