Ответы. Галина Вишневская, певица

Вдова Мстислава Ростроповича Галина Павловна Вишневская впервые в жизни снялась в кино. Оперная певица дебютировала в фильме Сокурова «Александра», где она сыграла главную роль — пожилую женщину, поехавшую к своему внуку в Грозный.

— Как получилось, что вы сыграли у Сокурова главную роль?

— Это была полная неожиданность. Сокуров сказал, что хочет меня снимать. Я говорю: «Боже мой, уже как-то… поздновато». «Нет, я для вас пишу сценарий, вижу вас в этой роли». Я ведь привыкла выходить на оперную сцену, играла всегда молодых, девочек… А тут вдруг пожилая женщина приезжает в Грозный, в войска, к своему внуку, чтобы посмотреть, что там происходит. Сокуров сказал мне: «Мы должны с вами это сделать». Ну, думаю, раз такой человек считает, что мы должны, — поедем, сделаем.

— «Александра», кажется, первый фильм, который снимался в послевоенной Чечне — в Грозном, в Ханкале. Что вы там увидели?

— Меня встретили машины, солдаты. Впереди шофер вооруженный, рядом с ним автоматчик на переднем сиденье. Сзади другая машина, там пять человек с автоматами. Когда подъезжали к Грозному, конечно, было видно — там эти разбитые дома стоят. Как Сталинград в фильмах показывают.

— Страшно не было?

— Страшно ли было? Меня еще в машине спросили: «Галина Павловна, вам не страшно?» Я говорю: «Нет, чего мне бояться? Я войну всю и блокаду прожила в Ленинграде. Смерть видела вообще так — запросто. Валялись трупы на улицах». Поэтому физического страха у меня не было.

— Неужели же нельзя было как-то безопаснее все сделать: снимать в Дагестане, в павильоне?

— На студии такие вещи снимать нельзя. Это же не художественный фильм, в котором роли какие-то, драматургия. Снимали мы в лагере солдатском. Я жила в лагере ФСБ. В вагончиках они живут, в очень тяжелых условиях — офицеры, а уж о солдатах и говорить нечего — они все в палатках по 20–30 человек. И жара до 40 градусов.

— Вы общались с солдатами, офицерами?

— Конечно. В офицерской столовой мы ели каждый день. Как раз когда мы приехали — чуть ли не на следующий день, — убили этого Басаева, бандита. Мы едем на съемки, я спрашиваю: «Чего вы так быстро гоните?» Дороги жуткие, кошмар. Ухабы такие — сердце выскакивает. «Галина Павловна, мы должны ехать 80 километров. Понимаете, если мы поедем медленнее, то те, кто будет в нас стрелять, — они могут попасть. А если 80 — имеем шанс проскочить». Ладно, говорю, тогда быстрее поезжай.

— Ваша героиня общается еще и с чеченцами — идет на базар, знакомится. Вы общались?

— Мы встречались с чеченцами. Они теплые, милые люди, замечательно к нам относились. 

— Александра Николаевна, ваша героиня, — она же не просто бабушка. Она в некотором смысле Родина-мать, только очень странная — не утешает никого, наблюдает. Не заботится ни о ком, ворчит. Отстраненная какая-то, но все ее сразу начинают уважать.

— Для нее все — дети. Чеченец, русский. Она гораздо выше и сложнее, чем привычная Родина-мать, которая «зовет» или закрывает грудью амбразуру. Это образ, который ближе скорее к Богоматери. И поэтому все к ней одинаково относятся — и солдаты, и местные. Чувствуют — она хочет, чтобы они ей все принадлежали.

— Вы в фильме не очень на себя похожи.

— Когда я надела в первый раз парик седой, я себя не узнала. Никогда не думала, что парик может так изменить внешность, — все стало другое.

— На танк тяжело было залезать?

— О-о-о. БТР настоящий. Влезть я туда влезла — меня подсадили. А вот слезть — это была целая история. Ну не могу я слезть! Что я должна делать? Туда вы меня запихнули, а обратно как? Галина Павловна, мы вас ловим! Какой к черту ловим! Я села и поехала. Поползла на собственном заду по броне.

— А что же делать с Чечней, у вас есть ответ?

— Разговаривать — другого выхода нет. Почему не разговаривать-то? Надо. Сесть и начать с нуля.