Михаил Идов, Александр Дулерайн и Даниил Дондурей о сериалах

Михаил Идов, редактор журнала New York, о «Mad Men», новых ситкомах и технологиях, изменивших сериалы

В Америке по сериалам, которые человек смотрит, моментально можно определить его принадлежность к той или иной клике. Один из главных признаков интеллектуальной элиты в последнее время — это «Mad Men». В США его смотрят всего два миллиона человек, но при этом в какое нью-йоркское издательство, редакцию или агентство ни зайдешь, везде обсуждают последний эпизод «Mad Men». Писатель Курт Андерсен сказал, что «Mad Men» исполняет роль современного великого американского романа. То есть его употребляет только доля процента населения Америки, но при этом для этой доли процента он совершенно неизбежная точка соприкосновения. То же самое до этого было с «The Sopranos» и «The Wire». Вещи вроде «The Office», «30 Rock» или «How I Met Your Mother» считаются качественными комедиями, которые смотрят и простые зрители, и интеллектуалы. То есть ­если человек скажет, что он смотрит «The Office», то о нем ничего не будет понятно, но если он начнет разглагольствовать о разнице между английским «The Office» и американским, тогда это уже становится классово-интеллектуальным идентификатором. «House M.D.» — популярное шоу, у него нормальные рейтинги в США, но ему не так поклоняются здесь, как в России, например. В России «House M.D.» занимает ту нишу, которую здесь ­занимает «Mad Men».

Для американского ситкома характерно, что каж­дая серия начинается и заканчивается статус-кво: в финале все возвращается в то положение, с которого начали. Появление торрентов и DVD привело к тому, что в комедийных сериалах люди начали делать горизонтальные сюжеты, а не вертикальные. В результате сейчас комедийные сериалы, особенно «30 Rock» и «The Office», дошли до такого состояния, что у них есть действительно серьезные сюжетные арки, которые развиваются на протяжении всего сезона или даже от сезона к сезону. Такого в комедиях люди раньше не осмеливались делать. Считалось, что народ включает телевизор, чтобы посмеяться, а не следить за сюжетом, и он не должен бояться, что, пропустив серию, не поймет ни черта в следующей.

В драме, конечно, тоже теперь есть наработанные схемы. Например, в «Lost» или «24» довели до абсурда культуру клиффхэнгера, когда каждая серия заканчивается каким-то таким кусочком информации, который просто требует, чтобы ты смотрел следующую серию. В случае с «24» они уже на каждую рекламу уходят каким-то таким клиффхэнгером. В «Lost», мне кажется, это доведено до схематического и неприятного состояния, когда уже понятно, что тобою манипулируют в каждой серии, просто чтобы заставить тебя смотреть следующую.

Тот факт, что культурное значение сериалов ­воз­росло, обусловлен появлением новых технологий. Так же было, когда вдруг выяснилось, что виниловые пластинки можно печатать, делая запись на обеих сторонах. Это сразу повлияло на то, как стали ­делать альбомы: сторона А и сторона Б. Здесь то же самое. Когда стало ясно, что люди способны купить на DVD целый сезон сериала и смотреть его подряд, это сразу поменяло всю картину индустрии: производители сериалов поняли, что они больше не зависят от рекламы. То есть сериал может провалиться в телевизионном прокате, его будет смотреть малая доля людей, зато остальные будут смотреть его на DVD, в интернете, качать в торрентах. Когда это стало понятно, у производителей в креативном плане развязались руки. Это тот случай, когда технология подарила людям новый жанр — такую вот смесь литературы и кино. И дело не в том, что общество через это проговаривает свои проблемы. Оно проговаривает их через все — через рэп, еду, косметику — не больше и не меньше, чем через сериалы.