«Мне понравилось работать с сумасшедшими» Мартин МакДонах про «Семь психопатов»

— Что у вас за странное увлечение психопатами, убийцами и кроликами?

— Ну с кроликами все понятно. Я люблю кроликов. Психопатов и убийц — чуть меньше. Но тут мы сходимся во взглядах с героем Колина Фаррелла: психопаты и убийцы чертовски кинематографичны. Вы вдумайтесь, насколько интереснее становится любой фильм, если добавить туда убийц и психопатов! Не знаю, правда, насколько это нормально — снимать каждый раз про парней с пушками. С другой стороны, если бы я написал фильм, к примеру, «Семь бухгалтеров», он наверняка был бы менее популярен. Кристофер Уокен, опять же, не согласился бы участвовать.

— А вы когда сценарий писали, сразу представляли себе, какие актеры будут это играть?

— Ой, нет, я вообще написал этот сценарий лет семь или восемь назад — чуть позже, чем «Залечь на дно в Брюгге», но до того, как снял его. «Семь психопатов» на самом деле сложились из нескольких моих рассказов — к примеру, про психопата-квакера точно был отдельный рассказ, еще до того как мне пришло в голову написать сценарий. Но Кристофера Уокена я с детства любил. И Тома Уэйтса, и Гарри Дина Стэнтона. Мне, честно говоря, даже не снилось, что я когда-нибудь буду работать с кем-то из них. Теперь буквально каждое утро ­думаю: «Ну ничего себе».

— Занятно, что героя Колина Фаррелла в фильме зовут так же, как вас, он сценарист и…

— Знаете, я до первого съемочного дня не мог решить, стоит ли называть героя Марти. Не вызовет ли это слишком много вопросов? Не придется ли мне выслушивать вопросы типа вашего тысячу раз? А потом подумал: «К черту, почему нет?» Я уже говорил, что изначально это были просто несколько моих рассказов. Так вот, когда я сел складывать их в сценарий, то задумался — что за человек мог бы придумать такую историю? И пришел к выводу, что мне нужен персонаж Колина — сценарист, который хочет написать не какую-то дикость, которая тупо прославляет насилие, а что-то более многогранное — вроде как про мир и любовь.

— А как вы к насилию в кино относитесь?

— О, да я просто фанат насилия! Но для меня это не определяющий критерий. Лучший пример хорошего фильма с грамотным насилием — «Дикая банда» Сэма Пекинпа. И если в чем-то мы с Марти и похожи, так это в том, что оба хотим сделать что-то возвышенное, или оптимистичное, или жизненное, но в то же время понимаем, что стрельба — это дико красиво.

— А вам тоже эти сюжеты жизнь подкидывает?

— Нет, конечно. Это просто я больной.

— То есть вы тоже в каком-то смысле психопат?

— Ну уж нет.

— А кто тогда психопат?

— Ну как, это тот, кто не испытывает ни капли сочувствия к людям, или тот, кто не может понять чью-то боль и использует ее в своих жестоких целях. Говорю же, тут нет ничего автобиографического. Я, например, никогда не верил в творческий кризис. У меня всегда много идей, просто я довольно ленивый. И потом я никогда не имел отношения к каторге на больших голливудских студиях, но весело было вставлять в сценарий какие-то штуки, которые меня как писателя всегда в Голливуде поражали, — например, в кино нельзя убивать животных, а женщин — можно.

— Но при всем насилии ваш фильм — все-таки комедия.

— Да, там, конечно, у людей взрываются головы, но мне хотелось показать это так, чтобы получилось весело. Мне вообще кажется, что все, что я делаю, — смешно. В мире и так полно жестокости, а комедия облегчает эту тяжесть. К тому же, если вы говорите в шутку, не будет ощущения, что вы занимаетесь морализаторством. Важно только иметь разумный баланс между сценами: даже в одном фильме можно изобразить жестокость разными способами — смешно, грустно, трагично, страшно. Меня всегда удивляло, почему в этом сегменте сейчас все фильмы такие однообразные, учитывая, как много тут возможностей.

— То есть вы таких персонажей от скуки придумали?

— Можно и так сказать. По крайней мере, когда пишешь героев вроде Билли, никогда не знаешь, что он может вытворить, он же странный. Короче, мне понравилось работать с сумасшедшими.

— А как актеры реагировали?

— Ну когда Вуди (Вуди Харрельсон. — Прим. ред.) ест клубнику — это чистый Вуди. И татуировка на шее — его собственная. Мы, конечно, придерживались сценария, но они сами многое себе напридумывали. Костюм Тома Уэйтса — полностью его заслуга. А как-то мы с Сэмом (Сэм Рокуэлл. — Прим. ред.) и Колином (Колин Фаррелл. — Прим. ред.) поехали в парк «Дерево Джошуа» на выходные, чтобы прочесть сценарий и вообще подружиться. Колин был за рулем, остановился на заправке, купил кучу вредной еды и вот эту дурацкую шапочку, которую Сэм носит. Кстати, когда он ее в фильме увидел, сказал, что проклинает себя теперь, потому что шапочка, конечно, переиграла всех.

— У вас же там еще животных много.

— Да, животные были прекрасны, что сказать. Бонни — в смысле собачка — прелесть. Тихая, как мышь. Как будто под марихуаной или чем-то таким. Шутка. А кролики так вообще лучшие.

— Раз вы написали «Психопатов» примерно тогда, когда и «Залечь на дно в Брюгге», то почему свою режиссерскую карьеру начали не с них?

— Я сразу бы с «Психопатами» не справился. Большой актерский состав, флешбэки, кинематографический аспект — все это тогда мне было не под силу. А «Брюгге» — это же, считайте, просто разговор трех парней. Я понимал, что все просру, если сначала сниму «Психопатов». Но после того как «Брюгге» получился, я решил, что не мог отдать этот сценарий кому-нибудь другому.

— Вы вообще — чисто теоретически — можете отдать свой сценарий другому режиссеру?

— Не думаю. Тут как в пьесах — я ни разу в жизни не режиссировал спектакль, но очень жестко слежу за всем, что происходит с текстом. Ни слова нельзя поменять без моего согласия, ни один актер не может появиться без моего одобрения, к тому же я присутствую на каждой репетиции. А сценарист — паршивая профессия, он всегда ниже всех: ни власти, ни права голоса. Я просто не вынесу плохой экранизации своего текста. Так что я обречен снимать их самостоятельно.

— Как вы понимаете, что все получилось?

— Ну в первую очередь, если это комедия, она должна быть смешной — и проверять это надо на себе. Беспощадно обходиться со слишком длинными сценами. Писать так, чтобы было смешно, но в то же время максимально реалистично. И вообще, есть два главных правила: «Не задавайся и не занудствуй» и «Не будь умнее своего зрителя». Но на второе я уж точно не претендую.

— А все-таки как вам кажется, кто вы в первую очередь — театральный драматург или кинорежиссер?

— Честно? В глубине души я думаю, что навсегда останусь драматургом, которому просто ­посчастливилось стать режиссером. Я же всегда любил кино больше, чем театр. Ушел из школы в шестнадцать лет, долго не мог найти работу и пытался занять чем-то свободное время, а у меня были только карандаш и листок бумаги. Пробовал писать сценарии, но выходило чудовищное говно, в результате стал писать пьесы, и лет через пять они начали более-менее нормально получаться.

— Как так? У меня вот ни за что не получится написать пьесу, даже если сильно захочу.

— Практика. И упорство.

— Ну вы же еще наверняка много читали.

— Нет, я вообще не слишком много читаю — во всяком случае, гораздо меньше, чем хотелось бы. Но я вот очень люблю Набокова, так что, как закончу с делами, сразу возьмусь его перечитывать.

— По-моему, он очень тяжело читается. Слишком много слов.

— Ой, правда? Смешно. А что, это разве плохо?