«Кино — по-прежнему привлекательная часть континента визуальности» Марко Мюллер о том, как фестивали создают и убивают режиссеров
На прошлой неделе в Москву приезжал Марко Мюллер — киновед, китаист и антрополог, продюсер Сокурова, бывший директор фестивалей в Роттердаме, Локарно и Венеции, сейчас возглавляющий Римский фестиваль. «Афиша» поговорила с ним о том, как арт-кино выживает в сегодняшнем мире.
О фестивальной модели, созданной при Муссолини
Главный вопрос: работает ли до сих пор старая модель так называемых кинофестивалей? Модель, впервые опробованная в Венеции в 1932 году? Не абсурдно ли, что никакой другой схемы проведения этих больших международных событий до сих пор не придумано? Что надо делать сегодня, чтобы фестивали продолжали задавать тренды, вызывали любопытство у публики, чтобы разные группы зрителей продолжали смотреть разные фильмы? Мы должны признать, что эта модель по-прежнему работает только иногда — в больших городах вроде Берлина или Торонто и в таком месте, как Канны, где есть огромный кинорынок, где продается и покупается все, что создано в киноиндустрии.
О фильмах, которых еще нет
Я принял Роттердамский кинофестиваль из рук его основателя Хуберта Балса. Он научил меня одной важной вещи: ты не можешь создавать фестиваль из тех фильмов, которые уже существуют. Ты должен создавать фестиваль в том числе и из фильмов, которых пока нет, но ты хотел бы, чтобы они существовали. Мне кажется, я понял его слова правильно: мы создали Фонд Хуберта Балса, который до сих пор поддерживает фильмы начинающих кинематографистов. Просто хотели, чтобы каждый режиссер, которым мы восхищаемся, получил шанс на встречу с потенциальным инвестором.
О кино XXL
Самое сложное в нашей профессии — говорить нет тысячам режиссеров и продюсеров. На многих фестивалях им обещают: «Мы не можем взять вас в конкурс, но у нас есть отличное местечко в другой секции». Но параллельные программы не могут превращаться в запасную парковку для фильмов, которым не нашлось места в основном конкурсе. Нужны не другие секции, а второй конкурс, и он должен быть посвящен тем, кто меняет наши представления о кино, трансформирует его. Кто создает вкус к чему-то совершенно новому. Кто пытается своим примером доказать, что кино — по-прежнему привлекательная часть континента визуальности. Это люди, которые приходят из других областей: современного искусства, фотографии, музыки, танца. Когда я работал в Локарно, таким конкурсом была программа «Режиссеры настоящего», в Венеции — секция «Горизонты», которая буквально открывала новые горизонты, в Риме, где фестиваль располагается в здании музея современного искусства MAXXI, построенного Захой Хадид, — программа, которую мы назвали CinemaXXI. Многие считывали это как «кино XXI века», а для меня это как кино размера XXL, extra large cinema. Расширенное кино, в котором есть элементы смежных видов искусства.
О культуртрегерстве
Эпоха Просвещения давно закончилась, мы не обязаны никого просвещать. Но когда зрители смотрят кино, приготовленное по одним и тем же рецептам, они теряют вкус к новому, необычному, более изысканному. Именно поэтому так важно, какую позицию в фестивальной программе занимает тот или иной фильм. Человек, который составляет расписание, должен отдавать себе отчет в том, что он несет ответственность за будущее картин, которые не похожи на то, что мы сегодня называем авторским кино.
О фестивальном провале
То, что в этом году произошло с нашим другом Лавом Диасом (филиппинский режиссер, открытый западной публике Венецианским фестивалем. — Прим. ред.), — очень печально. Наконец-то его картину отобрали в Канны, в «Особый взгляд», но зал был наполовину пуст, сенсации не произошло. В Венеции у нас всегда получалось сделать из его фильма событие, даже если он шел семь или восемь часов (в Каннах, у него, считай, была короткометражка — всего четыре часа). Как? В середине второй недели Венецианского фестиваля многие перебираются на фестиваль в Торонто — и фильмы, и звезды, и журналисты. Мы оставляли Лава Диаса на самые последние дни, когда у требовательных зрителей, поклонников программы «Горизонты», было больше свободного времени, а они всегда знали, что под конец их ждет что-то особенное. И он каждый раз получал приз.
О фестивальной удаче
Такаси Миике никогда не был популярен в Америке, относительным коммерческим успехом там была только «Кинопроба». Мы взяли его «13 убийц» в венецианский конкурс — в тот год председателем жюри как раз был Тарантино. Он обеспечил некий шум вокруг картины, американские права были быстро проданы, картина мгновенно вышла в прокат в больших американских городах, никто не знал ни режиссера, ни его японских актеров, в кинотеатрах фильм посмотрело 70–80 тыс. человек. Но потом начались VOD-продажи, рекламная кампания, естественно, строилась на том, что это «один из любимых режиссеров Тарантино», крючки были найдены — фильм скачали один миллион раз. А это значит, что его посмотрело миллионов десять; $10 за скачивание — не так уж мало, обычно каждую из таких картин смотрит несколько человек. И каждый из этих десяти миллионов стал потенциальным агитатором за «другое кино».
О глобальном артхаусном кинотеатре
Ларри Кларк был очень расстроен, когда его «Девушка из Марфы» не получила даже ограниченного проката. Он хотел, чтобы люди увидели фильм на большом экране. Но все потихоньку стали понимать, что если права на фильм не проданы в течение одного-двух-трех месяцев после премьеры, то, скорее всего, ничего уже не случится. Главный вопрос сейчас — какой сайт киноманы будут использовать в качестве глобального кинотеатра? Эта гигантская семья потенциальных синефилов, которые в силу разных причин остаются за пределами фестивального пула профессиональных зрителей. Что Годар сделал с «Социализмом»? Два года назад тысяча человек, которые заранее зарегистрировались, смогли посмотреть фильм в интернете одновременно с премьерой в Каннах. И это стало определенной практикой в фестивальном движении. Сайт Mubi превратился действительно в важного игрока. Люди следят за обновлениями. Люди начали регулярно заходить туда, чтобы посмотреть, что там можно найти. И почитать о кино.
О возрасте
Мне только что исполнилось 60. Большинство из тех, с кем я сейчас работаю над программой Римского фестиваля, — им нет еще и сорока. Я не могу притворяться, что пристально слежу за всем, что происходит в киноиндустрии, — мне нужно, чтобы другие люди рассказывали мне то, о чем я не знаю. Стареют все.