«Есть у меня друзья, которые ездили на русские корпоративы...» Лу Дуайон о безумии Джейн Биркин, дебютном альбоме и сомнительных доходах из России
Лу Дуайон, дочь Жака Дуайона и Джейн Биркин, недавно снялась у отца в фильме «Ты, я и она» в роли женщины, которая мечется между прежним мужем и новым любовником. Ольга Шакина встретилась с актрисой еще осенью на Римском фестивале, где прошла премьера картины. Но в контексте дела Депардье их разговор приобрел неожиданную актуальность.
— В фильме «Ты, она и я» герой просит вашу героиню назвать пять главных воспоминаний, связанных с их совместной жизнью. Можете назвать топ-5 воспоминаний, связанных с родителями?
— О! Будет трудно, но попробую. С папой… Помню, как мы впервые вместе поднялись на сцену с Берлине — там в конкурсе был наш второй фильм «Слишком много (мало) любви». И его забукали. И папа, в джинсах такой, без всякого смокинга, выходит к микрофону и говорит: «Не думаю, что вы свистите актерам — они отлично поработали. Думаю, вы недовольны режиссером. Поэтому похлопайте актрисе…» — он подождал, но стояла полная тишина. «А теперь — побукайте мне!». И тут раздались аплодисменты.
Что до мамы… Она сумасшедшая. Каждый день с ней — в топ-5 на самом деле. Например: прыгаем мы в такси. Начинаем болтать с водителем: «А откуда вы? Где родились?» Он рассказывает: «Знаете, меня усыновили, я не знаю, кто мой отец». Мама тут же попросила тормознуть у британского посольства. Она известная, ее пускают. Делаем кучу звонков, находим отца таксиста. Едем к нему на этом же такси — шесть часов на север Франции. И весь вечер пируем с новой семьей таксиста, делаем фото — я, мама и тысяча чужих родственников. Она вечно разыскивает чьих-то родственников, помешана на этом. Помесь Богоматери с сумасшедшей. На другой планете живет или в другом измерении. Я больше не могу с ней, честно. Сейчас мой сын с ней больше времени проводит. Помню случай, когда она решила одеть в балетки Repetto целый автобус юных балерин из Чечни, который зачем-то прибывал в ночи в Лондон. Прихожу домой — там мама и четыреста чеченских балерин. «Мама, ну что опять случилось?» И так каждый день, поверьте мне. Она не в себе. За это папа ее и полюбил — он человек-расписание, и ему нужен был кто-то совершенно сдвинутый.
— Мама — ваш кумир и образец для подражания, это понятно. Другие иконы есть?
— Люблю Патти Смит — даже не как певицу, хотя ее музыка мне тоже нравится. За то, как она держится на фоне катаклизмов, происходящих нынче с женщинами. Я не юна, мне тридцать, а кумирам моей молодости под шестьдесят — и все они посходили с ума. Взять Джину Роулендс — я любила ее, как никого другого, но последние лет тридцать она выглядит одинаково: как рыба-скалозуб. В ее глазах — ужас перед старостью. Я живу с этим страхом с пятнадцати — моделей с юности стращают, что их век закончится в двадцать пять. Только что — в тридцать — я записала первый музыкальный альбом, и все такие: «Ой, как поздно для дебюта, староват дебютант». Ребята, придите в себя — нам жить как минимум до восьмидесяти. Мама моя, которая ни разу ничего не делала с лицом, ходит и офигевает: актрисы ее возраста неожиданно стали на двадцать лет ее младше. И вот с полгода назад после концерта Патти Смит я зашла к ней за кулисы. Патти шестьдесят, выглядит как старая бабка — притом стоит, болтает о чем-то, а в рот ей смотрят два десятка потрясающих парней лет по двадцать каждый. Я подумала: «Эта женщина определенно в порядке».
— Вы мамины левые взгляды поддерживаете? Насколько вы политически активны вообще?
— Я читаю газеты — немного Le Monde и Libération (Обе умеренно левые. — Прим. ред.), но предпочитаю труды по истории. Все идет по кругу, все циклично, и в нашем мире, полном абсурда, и это как-то успокаивает. Медиа будто созданы для того, чтобы тебя прогнуть, — мы просто купаемся в пропаганде, нам бесконечно трахают мозги. Вот, например, одна из вещей, которые меня безумно раздражают. Единственный путь к счастью – это ответственность, за себя, за семью, так? А окружающий мир буквально призывает нас быть безответственными. Ребенок плохо учится? Школа виновата. Ребенок — наркоман? Дилер виноват. У тебя рак? Виноват ковбой Мальборо. Обжегся поганым чаем? Виноват «Макдоналдс». Да идите вы! У вас своя голова на плечах, свои руки-ноги. Это так по-американски — всех во всем винить и одновременно пытаться все на свете предотвратить: войны, старость, смерть. Это злит меня дико.
— Как голосовали на последних выборах? На которых, вам на радость, победил социалист Олланд.
— Я сентиментальна, голосую сердцем. Слепому во Франции видно, что пять лет с Саркози были омерзительны. Люди стали тупее, что грустно. Я не думаю, что с новым премьером все резко изменится к лучшему — но, может, что-то изменится в сердцах людей. Клянусь, уже на следующий день после выборов Олланда лица полицейских на улицах казались гораздо более приветливыми — а я всегда ненавидела полицию. Имидж сегодня — главное, посмотрите хоть на Обаму. Парень, который, давая телеинтервью, вежливо отвечает на каждый вопрос по пять минут — это, блин, праздник какой-то после пяти лет с козлом, который начинал говорить до того, как вы закончили спрашивать. Я давно не припомню, чтобы политик так бесил свой народ. Он бесил даже моего сына — а ему, когда Саркози выбрали, было всего шесть. Нервный, дерганый. Знаете, у нас во французском есть различие между «ты» и «вы» — так вот, Саркози пять лет будто всем нам тыкал.
— Страшно представить, что вы скажете о Путине.
— (Лу берет паузу, перегибается через стол и какое-то время драматически похлопывает интервьюера по плечу.) Я так вам сочувствую, так… Просто очень. Каждая страна борется со своим прошлым. Франция, например, сильно диссонирует со своим псевдолевацким имиджем. Французы, мол, революционеры, победили роялизм. Какое там, система управления страной до сих пор насквозь роялистская — ты пробьешься наверх, только если у тебя друзья, у которых есть друзья, и бла-бла-бла.
Россия, насколько я понимаю, — до сих пор феодальная страна, нуждающаяся в иконах, перед которыми следует бить поклоны. Путин — фигура устрашающая, иначе не скажешь. Вы живете в стране, где за сказанное слово могут застрелить, и это не метафора. Поэтому я никогда не поеду в Россию, скажем, с концертами. Потому что никогда не смогу взять в толк: откуда деньги, из которых мне выплатят гонорар? Есть у меня друзья, которые ездили на русские корпоративы. В их объяснениях всегда масса неясного. Ну там большая вечеринка, мол, похлопать, спеть пару куплетов… Кто устраивает? Да ну это, ну какая разница… И в итоге ты видишь французских актеров, который поют «Happy Birthday» Путину. Стыд какой! Стыд! Просто стыд и позор. Я не русская, да, не могу ничего утверждать категорически — но со стороны то, что у вас происходит, выглядит пугающе. По крайней мере прессу давят точно. И это неправильно, где бы это ни происходило. Я — воинствующий атеист, свободу слова и вероисповедания ценю превыше всего.
«И в итоге ты видишь французских актеров, который поют «Happy Birthday» Путину. Стыд какой! Стыд!»
— Вам ситуация в вашем новом фильме — двое делят женщину — кажется узнаваемой?
— Меня вырастили умные люди. Они были достаточно честны, чтобы не скрывать от ребенка, что чувства переменчивы, как листья на ветру. Я в шоке от современных фильмов, современной музыки — да всего современного, где есть только черное и белое: если ты любишь, то уж любишь, а если нет — то никогда. Как меломан, который решительно предпочитает трубу и никогда не посмотрит на скрипку. Блин, так не бывает! Мне папа так всегда говорил. Моему сыну десять — и даже его романы в школе всегда были на редкость сложносочиненными: он любит кого-то, а она любит другого, и этот другой… тра-ля-ля. Такова природа чувств — они меняются каждую секунду. Поэтому да, сценарий у фильма «Ты, я и мы» крайне жизненный. За одни сутки ты можешь крепко полюбить того, кого только что ненавидел, потом удивиться, какого черта делаешь с ним рядом, через десять минут один взгляд на него — и новое откровение, и так до бесконечности. Моя героиня проходит через все эти перемены, а ее дочка становится их маленьким и временами довольно противным свидетелем. Их отношения, однако, укрепляются по мере того, как дочь все глубже узнает мать. Знакомая ситуация.
— Ваша героиня ведет себя довольно странно: улыбается неожиданно, сердится невпопад. Притом ее реакции совершенно не зависят от поведения окружающих ее мужчин. Говорят, такова и есть настоящая французская женщина.
— Такова есть любая нормальная женщина. Что до ее постоянных нервных улыбок — так это же от страха. Любая нестабильная ситуация в первую очередь безумно пугает — а ситуация, в которой она находится, очень странна. Я вам как бывалая мать-одиночка скажу: чрезвычайно странно каждые выходные видеть отца своего ребенка, не будучи больше с ним вместе.
Типично французским я бы скорее назвала не поведение героини, но способ съемки, выбранный отцом. В наше время, когда почти всякий режиссер — бывший фотограф, художник, ну в общем, визионер, — отец сделал упор на диалоги. Картина выглядит до неряшливости документально, мы снимались без грима, без света, в собственной одежде. Но если вы думаете, что он позволял нам импровизировать, — то ни фига. Все было прописано — до единого слова, до запятой, до пауз между словами. Даже для семилетней девочки, которая играет моего ребенка.
Вообще, удивительное дело: я не снималась у отца десять лет, успела измениться, вырастить ребенка. И оказалось, что работать с близким человеком, будучи взрослой, — совсем новая история. Если в юности это был стресс, то сегодня преобладает удивление: надо же, он умеет жать на такие кнопки, что я веду себя точно так, как ему надо! Я — дочка-робот.
— В юности, говорите, был стресс. То есть папа строгий?
— Не то слово. Мне нельзя на площадку ни на минуту опаздывать — даже если я туда с другого континента летела. Я точно знаю: если что – он просто меня убьет. Зато я выросла крайне дисциплинированной.
— Мама ваша видела картину?
— О да.
— Как отреагировала?
— С одной стороны, воодушевленно. С другой — есть проблемы. Когда смотришь фильм, невозможно не заметить, что я получаю дикое удовольствие от работы с папой. И, по-моему, она по-актерски ревновала. Мама — единственная актриса, с которой он сделал пять фильмов. Я только что снялась в третьем и приближаюсь к ее показателям. Это не может не тревожить.
— Но вы в какой-то степени просто мамин двойник.
— И не только внешне. Мне от нее передалось важное качество — безграничное доверие к миру. Знаете, как я росла? Меня таскали с собою в сумках, оставляли спать в гостиничных лобби, забывали в ресторанах — она ни секунды не парилась, и ничего не случалось. И я такая же — ничего не боюсь. Люди видят, что я сына одного с шести лет отпускаю в школу, и крутят пальцем у виска: ты вообще нормальная? Но мир — мой дом. Я могу с кем угодно на улице заговорить, пойти выпить с незнакомым человеком кофе.