Кому нужны кинофестивали Плахов, Медведев, Мазуров и другие обсуждают судьбу фестивального движения

 Участники

Антон Долин

кинокритик

Андрей Плахов

кинокритик, президент ФИПРЕССИ, программный директор фестиваля «Эйфория»

Григорий Либергал

куратор документальной программы «Свободная мысль» на ММКФ

Сергей Лаврентьев

киновед, программный директор оренбургского фестиваля «Восток & Запад»

Антон Мазуров

куратор прошлых выпусков фестиваля 2morrow/Завтра, организатор Red Square Screenings

Кирилл Сорокин

программный директор Beat Film Festival

Алексей Медведев

программный директор фестиваля 2-in-1

Долин: Мы наблюдаем невероятную экспансию фестивалей: их все больше и в Москве, и за границей, уже и онлайн-фестивали проходят. Стало гораздо проще снимать независимое кино: цифровые технологии этому способствуют. Устраивать показы тоже стало легче: не всегда нужно заказывать копии фильмов, потому что опять же какие-то вещи делаются прямо в интернете. Что это для фестивального движения — расцвет или, наоборот, шумная агония, скоро никаких фестивалей не будет и мы присутствуем при закате эпохи?

Медведев: Парадоксально, но есть признаки и заката и бума. Упадок чувствуется в том, что фестивальные призы и само движение, за исключением трех-пяти фестивалей, перестали интересовать киноиндустрию. Это очевидно для любого, кто когда-либо участвовал в организации кинофестивалей, это проявляется на бытовом уровне. Прокатные компании, раньше считавшие за честь представить фильм на том или ином фестивале, заламывают бешеные тарифы. Неохотно дают и арт-фильмы, и фильмы, рассчитанные на более широкий круг аудитории, — боятся, что фестивальный показ может вообще отнять аудиторию. У нас, как и в Америке, некоторые компании не дают фильмы фестивалям, опасаясь, что критика их разругает до выхода в прокат. То есть фестивали перестали рассматриваться как союзники вобщем деле продвижения кино. Это, конечно, ситуация кризисная, но кризис, как известно, происходит от древнегреческого слова krinein — когда появляется выбор. Фестивали сейчас заново должны доказывать свое право на существование.

Локальный бум российских фестивалей связан с притоком денег в эту индустрию, а он в основном осуществляется за счет региональных элит. У региональных властей появляется ощущение, что сделать фестиваль — это престижно, это повод для жены надеть дорогое платье, купленное в Милане. Пообщаться со столичными знаменитостями, отчитаться перед вышестоящими о своей области как о центре культуры, получить и потратить бюджет. Возвращаясь к ситуации выбора: один из путей, который звучит логично, но на практике реализуется не очень убедительно — фестивали становятся новой альтернативой прокатной площадке. Есть идея, что фестивали со своим брендом будут представлять кино, которое они поддерживают, в круглогодичном режиме. В каком-то виде эту идею реализует Sundance. Вторая идея гуманитарная, рассчитанная на правительственные дотации, — фестивали должны становиться образовательными центрами и программами нового типа с мастер-классами, кинолекториями, кампусами. Третья модель — это выход в онлайн, попытка минимизировать затраты и максимизировать аудиторию благодаря тому, что фильмы уже не нужно транспортировать, а режиссеров уже не нужно привозить. Последний фильм Балабанова я смотрел по сети, купив билет на Венецианский фестиваль, не выезжая при этом в Венецию. Sundance пару лет назад придумал свой параллельный конкурс показывать в сети. Это было жутко разрекламировано: партнерство с YouTube, сотни тысяч пользователей. Я спросил у них, сколько в итоге они собрали. Четыре тысячи долларов. Тенденции налицо, люди с ними экспериментируют, но убедительных результатов пока нет. Именно поэтому мы говорим о некоем кризисе: не в том смысле, что все плохо, а в том, что нужно определяться с путем развития.

Долин: Фестиваль работает примерно как Нобелевская премия в литературе. Дали какому-то неизвестному писателю — его начинают переводить, издавать, а читателю любопытно, даже если это тяжело читаемая Эльфрида Елинек. Прокатчики такого кино не хотят вкладывать деньги в рекламу, поскольку никто им это не спонсирует, — они и так боятся потерять деньги на этих фильмах. Здесь же ты сделал фестиваль, сделал информационный повод, сделал событие — и ситуация сразу изменилась. Это к тому же дешевле перетяжек на улицах и рекламных щитов.

Либергал: Что касается документального кино, то у нас в стране экстремальный случай — кинопрокат документальных фильмов практически отсутствует. Фестивализдесь работают и как альтернатива прокату. Для сравнения скажу, что, отправив свою картину на любой фестиваль — к вам, к нам, в Лейпциг, куда угодно, — за пять показов вы получите три тысячи евро. А если продать ее, например, в Данию на общественное телевидение DR2, то вы за два года получите тысячу двести евро. То есть фестиваль не кажется совсем уж незаметным и не стоящим проката мероприятием.

Сорокин: Мне кажется, что ситуация сейчас не столько кризисная, сколько переходная, и не все понимают, что делать. Мы сплошь и рядом сталкиваемся с тем, что какой-нибудь редкий фильм, который мы ищем, оказывается в руках у российских дистрибьюторов. Мы просим прислать просмотровки, чтобы мы могли сделать субтитры, а нам отказывают. Мы ищем фильм в интернете, скачиваем его и делаем их сами. У дистрибьюторов свои непонятные правила, фестивали для них — темный лес. В этом году у нас был опыт: мы показывали фильм, который потом вышел в прокат, — «Боб Марли. Регги навсегда» Кевина МакДональда. Довольно большой фильм, за который мы долго и ожесточенно боролись. Когда мы убеждали российскую компанию, что им же будет лучше от того, что мы этот фильм покажем, приводили массу каких-то аргументов, стало ясно, что они не очень понимают, как это вообще работает. После фестиваля его посмотрело больше шестнадцати тысяч человек — хорошая цифра для такого фильма. На нашем фестивале, учитывая показы в Петербурге, его посмотрело три с половиной тысячи. Эти цифры уже можно сравнивать. В данном случае фестиваль — первая ступень перед прокатом, и ступень довольно важная.

Долин: Кирилл сказал то, с чем все согласны: мы находимся в переходной ситуации. Хочу спросить у Антона Мазурова — куда именно мы все готовимся переходить?

Мазуров: Я не буду сегодня ничего нового говорить. Я не люблю фестивали-праздники, ненавижу церемонии открытия, пресс-воллы. Это фантик, который часто соотносится с фестивалем, сильно шуршит, и это шуршание заглушает суть явления, которое состоит из двух частей. Первая — эстетическая составляющая, другая — прагматическая. Эстетическая составляющая может быть какой угодно, нет никаких правил, но современный фестиваль не может работать, если не работает прагматическая составляющая. Я не имею в виду цифры, количество публики в зале. Не то чтобы меня это не интересовало, но это вообще не показатель. Эти два полюса — прагматический и эстетический — должны еще иметь общую базу. Если в России главный игрок в области кино — государство, нужно ловить эту радиоволну. Дело не в том, чтобы эти деньги получить и собрать на бюджет фестиваля. Важно, чтобы это было интересно игроку — государству или бизнес-игроку. Когда крупнейшая компания по производству кино Bazelevs не заинтересована, это не проблема Bazelevs, это проблема фестиваля, который с ними работает.

Долин: Есть фактор, который мы в этой беседе учитываем очень мало, — это зрители. Любые — от людей, которые случайно впервые в жизни заходят на какой-то фестиваль, до тех, кто, будучи аспирантом какого-нибудь университета в Огайо, копит весь год деньги, чтобы потом поехать в Венецию и посмотреть там новый фильм Хаяо Миядзаки. Мне всегда казалось, хотя, возможно, я не прав, что на протяжении десятилетий фестивали осуществляли коммуникацию с публикой, превращая все это в то, что так не нравится Антону, — в праздник. Но эта светская часть уходит. Институт звезд — больших, голливудских — уходит, об этом говорят и пишут все. Институт режиссерских звезд, ради которых в том числе приезжают на фестиваль, тоже уходит, и фактор личного присутствия в одном пространстве, например, с Вонгом Кар Ваем, тоже уходит, потому что с появлением онлайн-трансляций ощущение присутствия изменилось. Вот этот уход светской составляющей (постепенный, конечно) — это хорошо или плохо для фестивалей?

Лаврентьев: Я не согласен с Антоном в отрицании праздника. Потому что, во-первых, само слово «фестиваль» имеет именно такое значение — «праздник». А во-вторых, мне кажется, что обилие фестивалей у нас и во всем мире связано не только с тем, о чем говорилось выше (все это правда), но и со стремлением людей этот праздник ощутить. А праздник — это не только и даже не столько встреча со звездой или церемония открытия и закрытия. У нас тут, в провинции, это особенно смешно — на этих церемониях поют, танцуют, жонглируют. Никогда не удавалось это искоренить, я уже плюнул на это дело.

Медведев: Вот пример — улица Тарковского в Юрьевце. Когда всех привозят на теплоходе, там сгоняют местное население, чтобы они ковали железо, как-то там выпасали свою скотину, и у каждого двора подносят по рюмочке водки. Соответственно, когда от Волги до Музея А.Тарковского гости доходят, они уже понятно, как себя чувствуют. Главное — народу за это не платят, поэтому, когда мы с Пашей Костомаровым приезжали снимать документальное кино про Юрьевец, нам местные жители ужасно жаловались, что мэр опять обходил дома, говорил: «Будем встречать гостей». Раздавал кожаные фартуки псевдокузнецам, пестрые платки псевдодояркам.

Долин: Вы описываете это как образ российского провинциального безумия, но ведь на главном крупном мировом фестивале — в Каннах — каждый год проходит вечеринка у мэра, где разодетые местные в венках селянок, размахивая ветками, встречают посетителей. И хотя это тоже совершенно бессмысленная клюква, она всех очень умиляет.

Лаврентьев: Праздником во время фестиваля является поход в кинотеатр. И поэтому фестивали должны быть и, думаю, всегда будут. Киносеанс — это волшебство. Этого нельзя добиться в онлайне. В девяносто пятом году на меня все показывали пальцем и говорили: «Вот идет идиот, который не понимает, что все уже кончилось. Теперь все будут смотреть видео».

Либергал: Сережа забыл упомянуть об одной важной вещи. Что вы видите, когда приходите к нам на показ документальной программы на ММКФ? Никто после конца не расходится. Зрители хотят немедленно, вживую все это обсуждать, и они безумно рады, когда есть автор — но готовы говорить и без него. И фестиваль дает эту площадку для обсуждения, а значит, будет жить.

Долин: Эта магия кино существует сейчас в двух экстремально противоположных видах. С одной стороны, человечество вернуло ее на экраны массового кино с помощью 3D. Джеймс Камерон снимает абсолютно авторское кино и при этом воплощает индустрию. Это то, что нужно идти переживать коллективно в зрительном зале. И в целом, когда выходит фильм «Аватар», таким зрительным залом, прошу прощения за пафос, становится весь мир. И в такой ситуации фестиваль становится экстремальной, противоположной прокату формой, которая все еще объединяет людей, переживающих эту магию, пусть их теперь уже не миллионы, а сотни или даже десятки.

Плахов: Ну, во-первых, я хочу заметить, что с огромным уважением отношусь к сэру Джеймсу Камерону, хоть и не считаю его представителем авторского кино, но это уже отдельная тема. Когда я писал статью о будущем фестивалей на старом еще OpenSpace, там был слоган, что фестивали будущего будут проходить в Астане и в интернете. С интернетом все более или менее понятно: фестивали будут двигаться в эту сторону, и сейчас уже мы (критики, журналисты) можем многие фильмы до поездки на фестиваль посмотреть на специальном сайте. Теоретически можно представить даже Николь Кидман на красной дорожке, которая выложена в интернет, и ты как будто уже там побывал, не нужно тратить деньги на гостиницу.

Долин: Вопрос — перед кем она там будет выходить.

Плахов: Да ну просто выйдет себе, и все. Продемонстрирует красивый наряд от Армани. Но дело все в том, что это не решит проблемы, хотя фестивали, безусловно, будут активно двигаться в этом направлении. В то же время возникает, как уже было сказано, ностальгия по прошлому и пропадающей романтике реальных ощущений. Фестивали множатся, и все больше их происходит в каких-то экзотических точках — оттуда и берется та развесистая клюква, которую мы до этого обсуждали. Как же ее не использовать, если Тарковский действительно родился в Юрьевце, а туда приезжают Нури Бильге Джейлан и Карлос Рейгадас, которые плачут навзрыд, примыкая к истокам великого гения, которого они обожают. Или, например, я помню, как Трентиньян, когда он еще выезжал на фестивали, был совершенно потрясен зрелищем в Доме кино, куда в пять часов дня на какой-то корпоративный праздник набилась куча народа, и внезапно туда влетели стриптизерши, начавшие прямо над его головой изображать стриптиз. Такого он никогда в жизни не видел, но на то и Россия, на то и экзотика, чтобы хотя бы этим привлекать. 

Лаврентьев: Я думаю, что все равно среда общения чрезвычайно важна и любой фестиваль стремится ее создать. И рано или поздно, если он успешен, он этого достигает. По моему опыту, большинство мировых продюсеров очень озабочено тем, чтобы их фильмы попали в конкурс фестиваля, даже несмотря на риски, связанные с этим. Я думаю, что основные фестивали, которые сейчас существуют, сохранятся, а новые фестивали или фестивали, существующие по новым моделям, начнут двигаться в другие стороны, потому что бессмысленно конкурировать с Каннами и с Венецией. Они будут двигаться либо в сторону технологических инноваций, либо опять-таки в эту вот местную экзотику — танцы, пляски или олени Ханты-Мансийска.