Идиот

Интервью: Стивен Эриксон/blog.spout.com
Фотография: Патрик Свир

— Насколько буквальной адаптацией Достоевского являются «Любовники»?

— Мне кажется, лучше сказать — по мотивам. Есть некоторое сходство, но о большем говорить не приходится. Леонард, которого играет Хоакин Феникс, по духу — герой Достоевского. А буквально Достоевского адаптировать к современности нельзя. У него же главные герои, как правило, здорово не в себе: если перенести такого в сегодняшний день, его с огромной вероятностью определят в психи и плотно посадят на таблетки. Чтобы экранизировать Достоевского, нужно имплантировать его дух во что-то другое. Так, «Любовники» — это смесь из «Белых ночей», «Отнесенных необыкновенной судьбой в лазурное море в августе» Лины Вертмюллер и моих личных заморочек. И я надеюсь, что мне удалось поймать суть Достоевского. Лучший пример в этом смысле — «Таксист». У Скорсезе, Де Ниро и Шредера в 1976 году отлично получились «Записки из подполья». Трэвис Бикл — это Раскольников и человек из подполья.

— Насколько для вас важно, что Леонард разрывается между блондинистой протестанткой и девушкой, которая еврейка, как и он сам?

— Я пытался воспользоваться культурными стереотипами, чтобы подчеркнуть изменчивую, почти подростковую природу желания. Желание, очевидно, базируется на каких-то поверхностных моментах, а не на том, каков человек на самом деле. То, что Леонарда не слишком-то тянет к Сандре, связано с тем, что ее родители так активно сватают ее, и с тем, что она из той же среды. А к Мишель его тянет по таким же внешним обстоятельствам. Ну то есть мы цепляемся за собственные представления о других.

— Почему у вас снова и снова возникает тема семьи как ловушки?

— Наверное, лучше спросить моего психоаналитика. В семейной жизни меня завораживает сложная, стихийная природа отношений. В любой семье заложен огромный потенциал — как конструктивный, так и деструктивный. Вот пример. Мой отец — с которым я сейчас довольно близок — в юности повторял не переставая: «Не пытайся стать режиссером». Он говорил: «Мы не богачи. У нас нет связей. Мы не из Голливуда. У тебя ничего не выйдет». Он хотел как лучше — но он ошибался. У меня вышло. То есть там была и поддержка, и обструкция — драматический по своей сути конфликт.

— Вам кажется, что в пространстве мелодрамы какие-то вещи сказать проще, чем в рамках триллера?

— Да, потому что нет нужды цепляться за жанровые механизмы. В триллерах ты соблюдаешь правила жанра или нарушаешь их — но в любом случае не можешь от них абстрагироваться. Там всегда нужно иметь в виду, кто злодей. Так что на съемках «Любовников» я чувствовал себя гораздо свободнее, и он получился самым личным. Никаких перестрелок, не надо выстраивать экшен-сцены. Съемки автомобильной погони в «Хозяевах ночи» были скучнейшим занятием. Прихожу на площадку, там Хоакин. Я говорю: «Мотор!» Он моргает. Я говорю: «Снято!» Потом мы разворачиваем камеру и снимаем колеса. Потом кадр, где Хоакин оглядывается. Много кусочков, собранных потом вместе, — никакого просто­ра для фантазии. Я с радостью избавился от этого. На персонажей остается больше времени, если им не приходится друг в друга стрелять.

— А как вас тогда вообще в жанр занесло?

— Скажу вам начистоту. «Любовники» — ­наи­менее автобиографичный из моих фильмов. Мой отец работал на фабрике, которая делала запчасти для Нью-Йоркского метрополитена. Так получи­лись «Ярды». Пока я рос, я познакомился со мно­гими русскими бандитами. Так родились «Маленькая Одесса» и «Хозяева ночи». Мой сводный брат — полицейский. Это тоже к «Хозяевам». Персонажами становились люди, которых я знал. А «Любовники» — фильм тоже личный, но уже не автобиографичный.

— Почему, как вы считаете, французские критики любят вас больше американских?

— Давайте посмотрим правде в глаза, тут одно из двух. Либо я дерьмо, французы ничего не понимают и перепили газировки. Либо иногда, для того чтобы понять работу, нужна некоторая культурная дистанция. Если вы посмотрите историю кино, то увидите, что Клинта Иствуда и Николаса Рея открыли французы. Дело не в том, что американцы не въезжают в мой гений и вообще дураки. Американцы полюбили Феллини раньше итальянцев. А японцы считали, что Куросава позер. Я не сравниваю, я говорю о том, что порой мы не можем оценить то, что совсем близко от нас. Ладно, а вы сами как думаете?

— Я думаю, что ваши фильмы отчасти напоминают американское кино 70-х и играют с жанровыми условностями, а французы это ценят.

— Так или иначе, моя ситуация вовсе не уникальна. Почитайте первые рецензии Полин Кейл на «Бешеного быка» или Винсента Кэнби на второго «Крестного отца» — сейчас они кажутся бессмыслицей. Когда в 1979-м вышел «Апокалипсис сегодня», критики писали, что «концовка — претенциозная каша», а сейчас все уверены, что это шедевр. Иногда нужна дистанция, большое видится на расстоянии. А может, я полное дерьмо.

В дебютном фильме Грея «Маленькая Одесса» — про драматические будни брайтонского киллера — самое интересное происходит на периферии повествования. Скажем, Максимилиан Шелл изменяет Ванессе Редгрейв с Натальей Андрейченко — та, в свою очередь, произносит прочувствованный монолог о том, как всю жизнь мечтала сходить в Карнеги-холл

На площадке «Ярдов», шекспировской по накалу и достоевской по патологичности драмы из жизни метростроевцев, Грей впервые встретился со своим экранным альтер эго Хоакином Фениксом — тот после играл главные роли во всех его следующих фильмах, пока в этом году не отрастил бороду и не сошел (предположительно) с ума

В освистанных на Каннском фестивале и провалившихся в прокате монументальных «Хозяевах ночи» Феникс играет бруклинского бандита Роберта Грузинского, который стесняется своих корней и потому представляется Бобби Грином. В одной из сцен фильма Елена Соловей пытается накормить его голубцами, приговаривая «смотри, как исхудал»