Васильев о новых кинозвездах Тейлор Лотнер

Когда три года назад 17-летний Тейлор Лотнер впервые стянул с себя майку в «Новолунии», второй серии вампирской мелодрамы «Сумерки», у публики кинотеатров перехватило дыхание, школьницы обзавелись лакированными сумками с фотографией актера, журнал Men’s Health посоветовал читателям равняться на его тело в грядущий пляжный сезон, а порносайты заполонили сказочно изобретательные и часто мастерски выполненные фотомонтажи с его неприличными изображениями. С тех пор он раз 20 за сериал срывал с себя майки, расстегивал рубашки, бегал в обрезанных по колено джинсах под дождем, облокачивался в запальчиво-дразнящих позах пацана без тормозов на капоты машин, вызывая у своего партнера/соперника Роберта Паттинсона резонный вопрос: «А у него вообще рубашка есть?» — и полуголым возлежал, оперевшись на локоть в позе эфеба с древнеримской оргии, перед тем же Паттинсоном в палатке среди снегов. В первом же кадре предыдущей серии он под очередным проливным дождем срывал очередную майку с нескрываемой яростью раздосадованного объекта сексуальных домогательств на контракте, которому все осточертело. Сегодня в залах, где идет пятая, заключительная, серия саги, «Рассвет. Часть II», когда Тейлор Лотнер пускается в свой двадцать первый за сериал стриптиз, звучит смех, да и актер, теперь уже 20-летний, исполняет его как клоунаду. Смех этот не ернический, и клоунада не злая: так смеются, расставаясь с частью своей жизни, возврата к которой нет. Частью бурной, бестолковой и тягостной, но на поверку драгоценной — отрочеством. Если вы еще не успели посмотреть, сцена выглядит так: подросток-оборотень Джейкоб, которого играет наш герой, решает наконец открыть шефу местной полиции глаза на суть необъяснимых вещей вокруг него и превратиться перед ним для наглядности в волка, но чтобы это сделать беспрепятственно, Джейкобу нужно раздеться. Он стягивает перед копом, который понял только, что подведомственные ему школьники исчудились вконец, один предмет одежды за другим, приговаривая: «Я должен вам все объяснить! Я хочу, чтоб вы это увидели!» — а коп, закрываясь руками, кричит: «Прекрати! Я не хочу на это смотреть!» Авторы, и с ними Лотнер, смеются над собой и шутливо извиняются за ту навязчивость, с которой три года подряд предлагали зрителю голый торс несовершеннолетнего актера; зрители, повзрослевшие за три года и наверняка сменившие влажные фантазии школьников на что-то более основательное, но и разочаровавшее, смеются над собой трехлетней давности, желавшими бесконечно на это смотреть.

Добрая самоирония 20-летнего Лотнера дорогого стоит: умение посмеяться над своим вчерашним прошлым и простить себя за детские капризы — знак взросления, несвойственного тинейджерам-секс-символам. Например, накачанная 20-летняя дразнилка 20-летней давности Марк Уолберг, распевавший рэп в трусах, норовя стянуть и те, и державшийся за причиндалы в рекламе нижнего белья Calvin Klein, сделал в кино много хорошего и даже прекрасного, но весело и по-доброму проститься с собой тогдашним не смог. Не случайно Лотнер вызывает в теперь уже 40-летнем Марки Марке чистую злобу: в финале его угарной комедии «Третий лишний», где говорится, что с кем из героев потом стало, сказано, что малолетний жирный ублюдок из фильма «вырос и стал Тейлором Лотнером». Его нездоровая стойка на Лотнера усугубляется и тем, что Лотнер сыграл главную роль в «Погоне» Джона Синглтона, автора хороших боевиков, ненавязчиво исследующих связь подростковой ярости с их сексуальной притягательностью, а ведь еще несколько лет назад героем и объектом кинематографического изучения Синглтона был Уолберг, восседавший без штанов на толчке перед голым Гарреттом Хедлундом в ленте «Кровь за кровь».

«Погоня», прошедшая по экранам прошлой осенью, имела уничижительную прессу, а Лотнер за нее схлопотал номинацию на позорную «Золотую малину». Первое связано с тем, что нынешняя кинопресса просто не в состоянии, а может, и не должна расслабляться и получать удовольствие на односложных старомодных проходных боевиках, на каких держался Голливуд до «Челюстей», запустивших истерию по развлекательным фильмам «о чем-то большем». «Малину» понять тоже можно: нужно любить Лотнера, чтобы принять роль, выстроенную режиссером как изучение его скованной манеры держаться, больше позировать, чем присутствовать в кадре, и в первую очередь его легендарной улыбки в 32 белоснежных зуба под не растратившими умения покрываться румянцем щеками, которая выглядит наклеенной — у Лотнера не улыбаются глаза. Его герой-школьник пьет, просыпается в одних приспущенных джинсах на чужой лужайке, блюет в отцовский огород и признается психотерапевту (Сигурни Уивер), что держит себя как обычный подросток, а сам все время чувствует, что живет чужой жизнью. Анализ подросткового ангста и чувства неуместности в этом фильме преломлен в сюжет приключенческий, и объяснение его ощущения, что он «в чужой жизни», получит столь же по-детективному логичное объяснение, как явления собаки Баскервилей в конан-дойлевском шедевре. И все же, зная Синглтона, понимаешь, что, проведя героя Лотнера от школьнического выпендрежа к пародийному кадру, где он, 19-летний, восседает на фоне круглого окна за массивным столом, на котором красуются внушительная пушка, стянутые резинками пачки долларов и досье на ведущих политиканов, как пристало сидеть разве что Де Ниро, режиссер использовал немалый бюджет, чтобы понаблюдать за переходным возрастом интересного экземпляра, который, еще не разобравшись, кто он, оказался вытолкнут во взрослую жизнь, и при помощи хорошего оператора и мастерски выбранных пейзажей и интерьеров запротоколировать процесс этой его ломки на пленку. В принципе, такое кино — это роскошь. С Лотнером, отбивающим свои 12,5 млн за роль, Голливуд в лице Синглтона может ее позволить. Может, это и злит прессу и прочих низкооплачиваемых работников киноиндустрии.

Подростковая ломка, переход из одного состояния в другое, содержит момент раздвоения личности, а Лотнер не только прославился ролью оборотня поневоле в «Сумерках» — в 13 лет он сыграл воспитанного акулами мальчика-мутанта, эдакого неполовозрелого Ихтиандра в дурашливо снятом в 3D задолго до всякого «Аватара» фильме Роберта Родригеса «Приключения Шаркбоя и Лавы», где демонстрировал таланты каратиста (он был трижды чемпионом мира среди юниоров), плясал нижний брейк (на горе Уолбергу), садился на шпагат и даже сам спел препотешную колыбельную «Dream, Dream, Dream» с таким смыслом, что, если не уснешь — тебе каюк.

Но еще более важно, что в «Погоне» Синглтон поместил такого физически комфортабельного, ладного и свежего Лотнера в комфортабельный, ладный и чистый интерьер хорошего двухэтажного дома с каменными кладкой и облицовкой и стеклянными стенами, с большими пространствами, мягкими просторными диванами и необременительными рабочими и игровыми пространствами. В таких же интерьерах обитает герой Лотнера в комедии «Оптом дешевле-2», кружа голову девчонке из халупы; прописавшись с четвертых «Сумерек» в аналогичном доме Калленов, он наполняет безжизненный дом функциональностью, с его появлением весь этот комфорт словно обретает смысл к существованию, а сам Лотнер — уже в заключительной серии — спит посреди него на диване наконец-то с тем блаженно-беззаботным младенческим выражением на лице, какое и подобает мальчишке. Красота Лотнера и уют зажиточного американского дома — это пакет. И те, кто любят Лотнера, любят именно пакет. Тем более что все его фильмы — об одном: его ярость и раздвоение подойдут к концу, когда его поцелуют и прижмутся к его созданному для ласки телу. Совсем как в песне, записанной в 1958 году Энтони Перкинсом: «You’d be so nice to come home to, you’d be so nice by the fire» («К тебе было бы так славно возвращаться домой, ты так славно смотрелся бы у камина»). Это — про Лотнера. И разве не этого мы больше всего желаем себе в эти дни?