Секс и бомбы
Репортаж со съемок фильма «Основной инстинкт-2»
Решетка на набережной Темзы в восточном районе Лондона Канари-Уорф — чугунная; чугуном отливает и корпус двухместного спортивного кабриолета фирмы Spyker, в котором точеная блондинка везет по набережной чугунного же на вид двухметрового негра. Блондинка резко выворачивает руль, и, сбивая решетку, авто пикирует в реку. Небо над драмой — грифельно-серое. Впрочем, все это и есть грифель — мы не на Канари-Уорф, а в нескольких километрах оттуда, в здании «Стэнли Кубрик» посреди соснового бора студии Pinewood. Катастрофа разворачивается на листах ватмана с раскадровкой, которые демонстрирует мне пресс-агент триллера «Основной инстинкт-2» — фильма о новых похождениях писательницы Кэтрин Трамел, чьи фантазии об извращенных убийствах, стоит ей описать их в очередной книжке, тут же сбываются с ее близкими: здесь, в «Пайнвуде», идет третий месяц съемок. Движения агента заторможены, как у сомнамбулы; ватман беззвучно оседает на стол палой листвой. Полчаса назад в центре Лондона прозвучал взрыв, отозвавшись здесь, на пайнвудских выселках, проредившим июльскую безмятежность хныкающим дождем. Капли бередят бутафорскую гладь бассейна, в котором три минувших дня подряд тонула вместе с кабриолетом отважная мисс Шарон Стоун — 47-летняя диабетичка, недавно перенесшая инсульт и операцию по удалению мозговой аневризмы. Там, в Лондоне, гремит второй взрыв, за ним — третий; телеэкраны студийного кафе, которое помнит — как горделиво уведомляют развешанные по стенам фотографии — Хичкока и братьев Маркс, перечеркнуты надписью «TARGET: LONDON» и бегущей строкой «Совет полиции: оставайтесь на месте, откажитесь от перемещений по городу».
«В такой день что может быть чудней, чем рассуждать, как лучше сделать куннилингус?» — бормочет Дэвид Моррисси. В «Основном инстинкте-2» Моррисси сменил Майкла Дугласа в амплуа великовозрастного мальчика для ласк и битья мисс Стоун. Я знаю о нем только то, что написано в пресс-релизе: ему под 40, у него трое детей, в Англии известен по телефильмам, наделен достаточным вкусом, чтобы продюсировать фильмы француза Леконта («Человек с поезда»). В колею секс-пажа Стоун он вписался после того, как вся мужская знать Голливуда взяла самоотвод (Курт Рассел — из-за «проблем со съемками в голом виде», Пирс Броснан — из-за «элементов безвкусицы»). Поэтому я просто прошу рассказать его сюжет сиквела — ибо вся остальная группа замерла в оцепенении у плюющихся тревогой мониторов, а первый «Инстинкт» уже 13 лет как висит у меня перед глазами широкоэкранным знаком вопроса, и не только у меня: я знаю 50-летних умниц, которые пересматривают его каждый год — но так в итоге и не понимают, кто убийца.
Тот фильм был снят на грани допустимой в Голливуде откровенности жадным до секса и насилия голландцем Верхувеном («Четвертый мужчина», «Звездный десант»). Он изобиловал хичкоковскими аллюзиями и, в духе поздних картин мастера, фаллически-вагинальной символикой (нож для колки льда в качестве орудия убийства, машины, то и дело вторгающиеся в тоннели и т.п.). В нем было пять убийств, два из которых на наших глазах совершал сам следователь (но не был ли герой Дугласа лишь пешкой в чьем-то коварном плане?), как минимум трое подозреваемых (одна из которых оказывалась убита, но не были ли предыдущие убийства совершены ею?) и амбивалентный финал: следствие признавало героиню Стоун невиновной, но в последнем кадре именно под ее кроватью оказывался злополучный нож для колки льда.
«Новый фильм начинается со сцены, раскадровку которой вы только что видели, — оглядываясь на телеэкран, Моррисси начинает голосом человека, который не уверен, что имеет смысл продолжать. — Кэтрин Трамел вместе со своим любовником-спортсменом едет по Лондону, машина срывается в Темзу, парень гибнет. Следователь, которого играет Дэвид Тьюлис, уверен, что она устроила это специально, а я играю психиатра, который должен представить суду заключение о вменяемости подозреваемой. На предварительном слушании я делаю доклад, в котором констатирую у нее болезненную склонность к риску. Через пару дней Шарон приходит ко мне в офис: «Вы сказали обо мне то, что прежде никто не говорил. Не могли бы вы помочь мне исследовать этот аспект моей личности?» Ну а дальше — все по плану: наши отношения становятся интимными, и вокруг начинают погибать люди…» — «А те убийства в фильме с Дугласом, выходит, совершила не она? Или по крайней мере ее тогда не посадили?» — «По правде сказать, вся эта история с Дугласом в новом фильме вообще не упоминается».
«Это не продолжение в том смысле, как вторая «Матрица» продолжает сюжет первой. Это даже не Кэтрин Трамел 13 лет спустя — слава богу, мисс Стоун по-прежнему невероятно красивая женщина!» — Продюсер Джоэл Михаэльс (тот самый, что поставлял на наши перестроечные экраны дешевую, но пристойную киножвачку вроде «Секретного эксперимента» и «Восхода «Черной луны») напускает еще больше тумана. С Михаэльсом мы идем в самый большой в мире кинопавильон — «007», где стоит тот самый кабриолет, что рассекал грифельную Канари-Уорф и тонул в бассейне, — теперь он покачивается на платформе с насосом, а в его салоне застыли чернокожий ливерпульский голкипер Стэн Коллимор и блондинка в платье из серебряной чешуи, едва прикрывающем ягодицы. Это не Шарон Стоун — вблизи видно, что эта дама утрированно накрашена, ей хорошо за 50 и у нее 45-й размер ноги. Она дублерша; вместе с дебютирующим в кино Коллимором она отрабатывает сцену для режиссера Майкла Кэтона-Джонса («Жизнь этого парня», «Экипаж «Мемфисской красавицы»), венгра-оператора и осветителей. Гигантское коромысло водит влево-вправо микрофон, а колесо, напоминающее лопасти вертолета, имитирует игру солнечных лучей в ветвях деревьев. По ощущению это мертвеннее хичкоковского «Головокружения». Кажется, я начинаю понимать: после серии никудышных фильмов и болезней, после периодов, когда она неудачно стриглась и полнела до обрюзглости, Стоун решила оживить мертвеца — на пороге полувекового юбилея вернуться к героине, подкинувшей ее на самый верх после десятилетнего прозябания на голливудских задворках. Тот фильм собрал 350 миллионов долларов, произвел ее в ранг суперзвезды и вызвал серию подражаний, в которых не преминула поучаствовать сама Мадонна («Тело как улика»), как будто признав таким образом за Стоун отвоеванное у нее самой, создательницы альбомов «Эротика» и «Секс», звание главной секс-дивы планеты. «Нет, нет, Шарон в этом проекте не имеет решающего голоса — она просто исполняет роль», — спешит оспорить мое предположение Михаэльс.
«А что — если — мы — не будем — ничего — говорить?» — натянутый тетивой женский голос вдруг пускает в гулкий воздух ангара стрелы заносчивых слов. Я поворачиваю голову. Оштукатуренная к выходу статуя Шарон Стоун (в таком же, как у дублерши, платье) вызывающе смотрит мне в глаза из-под синих теней, заводит руки за голову, отводит корпус влево, затем вправо, разворачивается на 180 градусов и достает пальцами до носков — так, что у меня перед глазами оказывается то, что весь мир тщетно пытается разглядеть в незабвенной сцене допроса из первого «Инстинкта» уже 13 лет.
Длинная нога повелительно втягивается между сиденьем и рулем автомобиля, и, как по волшебству, съемочная группа разбредается по рабочим местам. «Мы не думали, что вы приедете, но на всякий случай репетировали диалог…» Шарон разражается речью: «Тед Тернер сотворил великое чудо: CNN — прожектор, неусыпно обыскивающий мир. В минуты, подобные этой, его луч высвечивает одно только зло — но всем становится очевидна малость этого зла перед лицом сил добра, готовых работать, чтобы заново отстроить наш мир. Поработаем и мы, с верой, что наши близкие сейчас там, где им сопутствует любовь… Так что если мы ничего не будем говорить? Стэн наклонит голову к моим бедрам, а я поверну лицо к камере, открою губы, три раза глубоко вздохну — и резко выверну руль?» — «Как скажете, мисс Стоун». — «Хорошо, очень хорошо. Я вижу движение света, но не вижу движения воздуха. Принесите фен, направьте на мои волосы». — «Будет сделано, мисс Стоун». — «Хорошо. Та моя рука, что на руле, попадает ли в кадр?» — «Одну секундочку… Да!» — «От фена она стынет, покрывается гусиной кожей. Принесите калорифер, поставьте возле меня». — «Кто-нибудь, калорифер для мисс Стоун!»
— Вас это забавляет? — спрашиваю я, пока Стоун заворачивается в кремовое пальто и дует на чай.
— Забавляться — это скорее про «Музу» (фильм 1999 года, где играла Стоун. — Прим. ред.). А «Основной инстинкт»… Представьте, что вы фигурист. Выполнение замысловатых фигур вас забавляет, у вас все получается. И вот вас взяли на Олимпиаду — какой почет, но где же прежняя легкость, откуда это нервное напряжение? Вы дали себя увлечь игрой, где на кон поставлено все. Играть Кэтрин Трамел — все равно что выступать на Олимпиаде. Но забавнее кружиться на катке возле дома.
Суета персонала оживила ангар, и его приспособления из обломков космической битвы на глазах превращаются в подручные средства мастеровитых ремесленников. Стоун обводит хозяйство очарованным взглядом.
— Что, по-вашему, нужно делать женщинам средних лет с пониженной самооценкой?
— Дело тут не в среднем возрасте и даже не в том, кто вы — мужчина или женщина. Видите ли, каждый из нас — зеркало. В чужих глазах мы склонны видеть отражение себя. Большинство людей, которых нам приходится встречать, давно потеряли веру в себя. Ты смотришь в глаза такому человеку и решаешь, что и сам ничего не стоишь. Между тем все мы начинаем каждое утро с борьбы: ее первая фаза — когда ты понимаешь, что нужно надеть трусы. Мой совет: если уж вы решились надеть трусы и выйти — соберите в кулак все свое достоинство. Встретив человека, который потерял веру в себя, не теряйтесь, а посочувствуйте ему. Он воспрянет от вашего внимания, и вместе с блеском его глаз к вам вернется разбуженная в нем вера в себя.
— Скажите, а кто все-таки преступник в первом «Инстинкте»?
— Сойдемся на том, что Кэтрин — серийная убийца. Сегодня я готова выйти к публике с поднятым забралом.
Она ставит опустевшую чашку на столик и встает, но, уходя, улыбается еще раз и вместе с цветочным ароматом решает оставить мне еще одну, последнюю, фразу: «I’ll be back!»
Приоткрывается дверь. Стоун выходит на улицу, и ее кожа из мраморной становится персиковой, поймав прорвавшийся сноп игривого солнца: пока мы сидели в ангаре, летний день успел поработать. Продохнув от взрывов, июль взял свое.