«Сердца бумеранг» Николая Хомерики Здравствуй, меня зовут смерть
В кинотеатре «Пионер» идет фильм Николая Хомерики «Сердца бумеранг» о молодом машинисте с больным сердцем.
По груди юноши со слишком взрослыми глазами туда-сюда ездит ультразвуковой датчик. На стуле висит форма машиниста. «Мне сообщить на работу?» «Понимаешь, ты, вообще-то, абсолютно здоров, — отвечает врач. — Просто в любой момент можешь умереть».
Потом он выйдет на улицу и будет бродить среди вечной зимы и песен Юрия Шатунова, разных женщин и очередей, районных дискотек и домашних вечеринок. В гробовой тишине спускаться под землю и ехать в пустоту по темному тоннелю. Качаться на качелях с девушкой. Проникновенно пить водку. Навещать тех, о ком забывал раньше. «Ну ты, Костян, с утра еще тупее, чем к вечеру. Но я тебя в любом виде одобряю, потому что мало говоришь».
Третий полный метр Николая Хомерики, не попавший ни в Канны, ни в Венецию, после премьеры на Московском фестивале вызвал всеобщее недоумение и благополучно растворился в вечности.
В черно-белом мареве тонут лица пассажиров и руки кассирш, пьяные танцы под караоке и неуклюжие тосты неприятных друзей. Новогодний салют на Красной площади. Прогулка по заснеженному парку. Встреча с девушкой в ванной, после которой становится более-менее понятно, что означает слово «пропал». Лирическая вольность формы делает «Сердца бумеранг» похожим на липкий сон о вечном одиночестве, тот, после которого уже не просыпаются. Камера выхватывает обрывки фраз и воспоминаний: в поезде едет трагическая проститутка, раздвигая ноги в сетчатых чулках перед парнем в «Адидасе». Потерявшийся отец объясняет, что долму надо есть горячей. Девушка залезает на стол со словами «Трахни меня». Тоннели, поезда, водка, хруст снега. Небольшую комическую разрядку обеспечивает выход Ренаты Литвиновой в роли целительницы с меховым ободком на голове, но и она растворится в сером тумане, лихорадочной абстракции, свернувшей с пригородной станции на Невский с Тверской.
Хомерики разговаривает на универсальном языке, простыми предложениями, при помощи одних только монтажных склеек рассказывая историю в той или иной степени близкую каждому, кто встает по утрам с тяжелой головой, — жить будем вместе, умирать по одному. Камера пытливо заглядывает героям в глаза, задавая вечный вопрос обреченности: «А дальше-то как будешь?» Любой выбор подразумевает стремление к несчастью, и это несчастье, доведенное до предела, — кого не тянуло тихо напиться в углу во время всеобщего веселья. И вывернутая наизнанку повседневность оборачивается притчей о принятии реальности, той, где всегда очевидна неизбежность грустного финала. «Работа и брак — вот мои планы», — говорит маме герой, чтобы в следующем кадре сесть на поезд и поехать хоть раз в жизни повидать отсутствующего отца, бомбилу с пропитым лицом. Простая история — жил помощник машиниста, потом заболел и умер, но никто не расстроился, потому что расстраиваться некому, в руках Хомерики превращается в напоминание о том, что жизнь сама по себе — всего-навсего затянувшееся прощание, а смерть — командировка на другой конец тоннеля. В конце концов, это слова, которые теряют смысл, когда их произносят вслух. «У меня сюрприз: у нас будет ребенок», — говорит девушка. А потом, как известно, приходит утро, все прокуренно и серо, подтверждая старый тезис, что сегодня тот же день, что был вчера.