Имя Василий

Латышский режиссер Алвис Херманис ставит в Театре наций спектакль «Рассказы Шукшина» с Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой в главных ролях. Перед премьерой «Афиша» поговорила с авторами спектакля об их поездке на родину Шукшина, в деревню Сростки, и о том, как будет меняться мир

Слева направо: Евгений Миронов, актер, Алвис Херманис, режиссер, Александр Новин, актер, Павел Акимкин, актер, Виктория Севрюкова, художник по костюмам, Елена Носова, куратор проекта, Юлия Свежакова, актриса, Александр Гришин, актер, Чулпан Хаматова, актриса, Моника Пормале, художник, Роман Должанский, драматург проекта, Кристина Кошкина, помощник режиссера, Дмитрий Журавлев, актер

Херманис: Я в Москве иногда телевизор включаю, там в воскресенье идет передача «Имя Россия». У них в списке половина каких-то подонков. Я думаю, Шукшин там был бы более уместен. Даже больше, чем Пушкин или Достоевский: у них уже были какие-то западные штучки. А Шукшин для ­меня ­самое-самое имя России.

Миронов: Мы все очень благодарны за то, что такой выбор у Алвиса случился. Оказалось, мы забыли свое богатство. Алвису со стороны виднее, он говорит: это ваше золото, ваша валюта, самое дорогое, что у вас есть, самое чистое — доброта, простота, ­непосредственность.

Херманис: Народ — это все-таки мистический ­сговор. Есть внешние признаки — язык, обычаи, — но есть какой-то секрет, на уровне мистики, который объединяет людей, делает их одним народом, и если ты иностранец, ты можешь приблизиться к этому только до определенной степени, слишком близко никогда не подойдешь. Меня это очень интересует. Даже все мои романы, со студенческих времен, — почти всегда с иностранками.

Хаматова: У меня поездка в Сростки вообще перевернула отношение к спектаклю. Были некоторые вещи, которые поразили мое современное московское сознание. В самый первый вечер, только приехали в деревню, видим: идет такая баба квадратная с коромыслом, медленно, не глядя на нас, не останавливаясь, входит в реку, набирает воду и идет обратно. Я была уверена, никто уже давно коромыслами не пользуется. Ну и люди. Бабушка одна — а они нас все время кормили, поили, пели для нас — в последний день приезда спросила: дочь, а ты живешь-то в каком городе, в Бийске или в Барнауле?

Миронов: К счастью, это похоже на обычную деревню. Там ничего cпециально не отремонтировано, не покрашено, нет таких «шукшинских дорожек», покрытых гравием. Живут нормальные живые люди.

Херманис: Я так понимаю, у них в свое время были сложные отношения с Шукшиным. Вначале они не так серьезно его воспринимали.

Гришин: Они говорили: что он про нас гадости всякие пишет, чудиками нас выставляет, неправда это все.

Новин: Он же много фамилий брал настоящих — родственников своих, друзей.

Херманис: Мы встречали некоторых прототипов, из того же рассказа «Срезал». Глеб Капустин — оказывается, это одноклассник Шукшина.

Хаматова: Одноклассник, я так поняла, он там у каж­дого. Бабушки-дедушки, которые встречались нам по дороге, — со всеми он за одной партой сидел.

Журавлев: Я подошел к этому прототипу Глеба Капус­тина, говорю: расскажите что-нибудь о Шукшине, вы же друзья были. И у него каждый рассказ начинался со слов «Помню, дрались мы с ним…». А потом говорит: «Самое главное — помните о том, что он был очень скромный, никогда нос не задирал».

Свежакова: Когда поставили памятник Шукшину, мама его сказала: что ж у него костюм помятый такой, нельзя, что ли, было погладить, он так никогда не ходил.

Пормале: Там, кстати, в каждом доме или в беседке, где чай пьют, — везде портрет Шукшина.

Миронов: Приходишь во двор — на сухую как-то неудобно. Cразу кричат: Галя, неси! И приносят арбуз, прямо с огорода. У меня в голове не умещалось, что в Алтайском крае растут арбузы. Причем кислые! А они ими страшно гордятся.

Херманис: Понятно, что для нас они экзотические персонажи — так же, как мы для них. Мы и спектакль делаем про то, как встречаются два этих мира.

Миронов: Ну это для тебя они экзотические, а я жил в таком поселке — Татищево-5, военный городок, там у меня тети-дяди жили. Помню, например, у дяди кот умер. Он сколотил гроб, положил кота и на канате через всю деревню поволок этот гроб и песню пел про кота. И вся деревня на него смотрела. А у него друг умер настоящий. Коту уже лет сорок было, он уже не реагировал ни на что, не ел, по-моему, даже глаза не закрывал, когда спал, столько люди не живут. И дядя пел, плакал, на гору этот гроб тащил, очень артистично все, абсолютно шукшинская тема.

Херманис: Тот самый прототип Глеба Капустина мне сказал: деревенская жизнь, какая она раньше была, кончилась безвозвратно. Там же совсем близко алтайские горы, там скоро будет как в Швейцарии — лыжные трассы, огромные казино, свободная экономическая зона. Как Шукшин говорил, народ к разврату готов.

Хаматова: Мне в деревне рассказывали, как раньше жили. Мочили в луже ноги, потом грязь высыхала, издали кажется — человек в обуви идет.

Херманис: Мир будет меняться. Никто не знает, что будет даже через год. И я сильно подозреваю, что феномен городов начинает исчерпывать себя. Мы еще доживем до тех времен, когда городские люди будут искать возможность переселиться в деревню.

Миронов: Это будет продиктовано экономической необходимостью. Сейчас в любом мегаполисе квартира стоит бешеных денег, а там поля пустые. В любом случае народ будет сдвигаться туда, потому что сейчас начинается обнищание, в мировом масштабе. Масло закончилось. Европа, Америка, все, что было в жиру, — жир сейчас растопится. Возникнет другая система координат.

Херманис: Именно такой процесс происходит сейчас в Прибалтике: молодые все бегут в город, пожилые состоятельные люди ищут возможности уехать в деревню. Тем более что есть новые технологии, ты теперь можешь заниматься многими профессиями, даже живя в лесу.

Хаматова: Скоро так и спектакли будем играть — по скайпу.