Сделанные руками

«Ярость» Андрея Хааса — про то, чего здесь быть не может. У него художники гребут бабло, художников мочат, влиятельные люди желают быть художниками. Два-три скандала, аналогичные книжным, вызвали редкое пузырение, но чтобы современное русское искусство было заметным ньюсмейкером, этого не было лет двадцать с лишним. Искусство должно производить впечатление — нехитрый императив, который движет сюжет «Ярости», на самом деле ни на кого не действует; уж точно не в Петербурге могла бы завариваться такая каша. Но автор — петербуржец; ему, старинному тусовщику, просто любо видеть такую движуху в декорациях родного города.

1. Главного героя, воротилу Виктора Андреевича Тропинина, исподтишка рулящего современным российским искусством, в романе однажды именуют Мозг. В конце он-то и оказывается настоящим художником, только не в жанре кисти-краски — этот Тропинин работает напрямую с мнением общества. На портретиста Василия Андреевича Тропинина не похож нисколько.

2. Некоего галериста Дольфа у Хааса избивают неведомые скинхеды-националисты — история, разумеется, про Марата Гельмана. Правда, в отличие от Дольфа, выставившего возмутительную картину, в случае с фингалом Гельмана мотив нападавших так и не был выяснен. Решили — по совокупности грехов.

3. Невозможно прыщавый нос — главное вынюхивательное орудие продюсера, — принадлежащий некоему Коле Миккимаусу, уроженцу Нью-Йорка, несомненно указывает на арт-директора московского «Винзавода» Николая Палажченко по прозвищу Коля Спайдер.

4, 7. У вымышленного художника Артемона — белокурый парик и пухлые губы; общая травестийность плюс история про минет, которым можно завоевать нужного человека, — это точно Владислав Мамышев-Королевич-Орлова-Монро.

5. Если ты не слышал имя Дэмиена Херста, ты не современный художник. Некто художник Голенков у Хааса, занимающийся по сходству с Херстом чучелами, в романе никакой роли не играет, лишь упоминается пару раз — но хоть так появился; без Херста никуда.

6, 8. Копна волос «перец с солью» — от Сьюзен Зонтаг. Романная галеристка с проседью Руфь Кински, которая типа заправляет всем современным искусством, в Петербург приезжает вместе со своей подругой, а у той еще и камера —  это, соответственно, должна быть Лейбовиц. Настоящая Зонтаг никогда не занималась арт-бизнесом. Но ее ученики до сих пор вправляют мозги искусствоведам по ту и по эту сторону океана.

9, 10. Обобщение «художники-бородачи» — это сцена пьяной драки в кафе при заскорузлой галерее «Гиперборей»; активно фигурирует громоздкая фигура в тельняшке под именем Митя Сотин. Кроме очевидного Мити Шагина за ним виднеется еще и Иван Юрьевич Сотников — главный, может быть, наш примитивист после митьков.

11. Успешный художник Саксофонов, который купил квартиру в Петербурге, только чтобы в качестве именно петербургского художника участвовать в телемосте Россия–США, — это опять-таки бородач Никас Сафронов.

12. Близнецы Лобановы, достигшие успеха трэшевой живописью, — это, с одной стороны, взмах кистью в сторону лучших отечест­венных живописцев ­конца-начала века, дуэта Александра Виноградова и Владимира Дубосарского, а с другой — сильно смахивает на чудовищных братьев Чепмен.

13. Когда заголовок «Арт-Манеж» подается в сочетании с топором — это без вариантов Авдей Тер-Оганьян и его «Юный безбожник» на московской ярмарке «Арт-Манеж» 1998 года. Надо вспомнить конец 90-х, и состояние Авдея Степановича, который по объявлению рубил софринские печатные иконы, — а ему за это статью. Художник до сих пор в Праге политическим эмигрантом.

14. Художница Соня Штейн, выставившая на «Арт-Манеже» собственную кровать, создана под впечатлением от полногрудой британки Трейси Эмин и ее палатки «Все, с кем я спала». Что художницу Штейн ради близнецов Лобановых выгоняют с этой фигней со стенда — литературный вымысел; Трейси Эмин номинировалась на Тернеровскую премию еще раньше, чем братья Чепмен.

15. Сабельная рана в бедро другого главного героя, лузера-неоклассика с невозможным именем Тимур Амуров намекает на идеалистические времена — когда такие сюжеты, как будто Москва задает тон во всем искусстве, в Петербурге никому в голову не приходили.

16. Чрезвычайно болтливый искусствовед Горский нигде не потеряется, главная черточка в нем — это куча детей от разных жен. Искусствоведы в этом отношении действительно плодовиты — чего стоят Хлобыстин или Северюхин.

17. Некто Артемон, изображавший собаку, кусавшую на вернисаже посетителей собственной выставки, — точно Олег Кулик в знаменитейшей своей роли. Скотч, которым художник обматывал ноги, чтобы не так больно было скакать на четвереньках, — это вообще один в один.