Канны-2012 Гондри, Киаростами, Хиллкот и Пит Доэрти
Главное тут — это очередь. Очередь начинается за полтора часа до сеанса и иногда трансформируется в очередь на другой сеанс. Поскольку тут уже третий день ураган и стихия, с первыми каплями дождя практически из-под земли в этой же очереди вырастают негры, торгующие зонтами по 10 евро, которые все покупают, а потом стоят и обсуждают: «What a weird umbrella we’ve just bought». Достойные люди вместо зонта пользуются журналом Screen, сегодня вот в похожих обстоятельствах встретились на бульваре с Шоном Пенном и помахали друг другу мокрыми ежедневниками.
В конкурсе, куда в этом году набирали, кажется, исключительно за имена, показывали очень смешного Аббаса Киаростами про Японию. Это, как ни странно, разговорная драма — японская студентка-проститутка, вынужденно проигнорировав визит бабушки, едет на задание в гости к старенькому профессору-социологу. Там они обсуждают картину с попугаем, потом выясняется, что профессору от нее нужно совсем не то, о чем все подумали, а выпить вина и поговорить о высоком. Потом он подвозит девушку в институт и появляется ее противный бойфренд, который принимает клиента за ее дедушку и начинает с ним разговаривать о приоритетах молодости. Выглядит все ужасно трогательно — есть, правда, стойкое ощущение, что сценарий изначально был ориентирован на европейские реалии, но действие почему-то происходит в Японии, к тому же Киаростами намеренно злоупотребляет стилистическими фокусами — соседка героя полфильма присутствует в виде голоса за кадром, каждая сцена зарифмована с другой, всю дорогу герои либо сидят, либо едут в машине. Когда же появляются второстепенные герои (которых тут двое), начинаешь понимать, насколько автора начали раздражать люди — они глупые, злобные, много болтают, и с ними совершенно не о чем поговорить. От каннского зала, в принципе, можно ожидать чего угодно, но чтобы он в течение двух часов похождений японских девушки и профессора не выл, не смеялся и не расходился, а в едином порыве кашлял, чихал и сморкался, — это уже что-то новое. Впрочем, в конце — а фильм неожиданно заканчивается ровно в ту секунду, когда начинаешь смиряться с тем, что он не закончится никогда — все сперва дружно расхохотались, а потом заулюлюкали. Зато, говорят, им Юсри Насралла понравился.
Под проливным дождем и ураганным ветром же стоят двое молодых людей во фраках с фотографиями котиков и клянчат билеты на «Lawless». Американские критики, выходившие из зала, подошли к ним со словами: «You don’t wanna see this film». — «Why?!» — «Because it’s a really, really bad movie».
«Lawless» — не то чтобы «really really bad movie», но практической пользы от него никакой, только эстетическая. Весь фильм, строго говоря, построен на том, что сидишь и ждешь, начнет ли Том Харди когда-нибудь нормально разговаривать — а он вместо того, чтобы говорить, рычит, как голодный песик. Фильм начинается с убийства свиньи, есть момент с вырыванием горла, Гэри Олдман играет условного Наки Томпсона, немного раздражает слоняющийся без дела Шайя ЛаБаф, по какой-то прихоти судьбы записанный в главные молодые дарования века, зато совершенно прекрасная Джессика Честейн. Ник Кейв опять же поет. Про такое обычно говорят, что это «хорошее жанровое кино», — но ей-богу, лучше уж «Boardwalk Empire» пересмотреть.
Зато совершенно очаровательные «Мы и я» Гондри, на которого, во-первых, мало кто попал, потому что его показывали в то же время, когда на презентации российского Фонда кино пел Дима Маликов, а во-вторых, он, кажется, никому не понравился. На это есть несколько причин: а) это фильм, в котором люди два часа едут в автобусе; б) потому что от Гондри в тех проявлениях, за которые его обычно любят умные дети, остались только флешбэки из съемок на айфон и картонный дьявол, который появляется на секунду; в) потому что эти люди — школьники из Бронкса, говорящие на своем особом бронкском языке, состоящем в основном из словосочетания «c’mon maan» и какой-то неразборчивой ругательной каши, которую французские субтитры передать не в состоянии. Ругаются там почти так же изобретательно, как у Армандо Ианнуччи, но при этом снято с нежностью. Есть ужасно трогательная лав-стори, ужасно нелепая смерть, ужасно смешной видеоролик и просто ужасная вечеринка. Понятно, что это, наверное, совсем необязательный фильм, но приятно понимать, что Гондри наконец-то перестал играть на рукоделии, а реализм, хоть и про подростков, у него, как выяснилось, выходит еще удачнее.
А вот еще был случай. Пошла на экранизацию «Исповеди сына века». Там популярный исполнитель Пит Доэрти ходит среди богатых декораций, пьет, томится и задает окружающим вопросы о смысле жизни и предназначении вселенной, а потом встречает Шарлотту Генсбур и они томятся вместе. За кадром тем временем навязчиво тренькает пианино. Выглядит все настолько невыносимо, что хочется сбежать уже на пятнадцатой минуте, но поскольку я оказалась во втором ряду, а Пит сидел в четвертом, пришлось задержаться еще минут на сорок.