Ответы. Жан Бодрийар, философ

Жан Бодрийар – теоретик моды, соблазна, ожирения, изобретатель симулякра. Первооткрыватель того факта, что войны в Персидском заливе не было, а также что реальности не существует. В конце апреля Бодрийар появился в Москве с фотографиями, сделанными им в последние два года. Выставка его фотографий проходит в галерее «На Солянке»

– Вы так много пишете о моде, а сами за ней следите?

– Если вы считаете, что я одет по моде, то это у меня вышло совершенно бессознательно. А вовсе не потому, что я уделяю одежде много времени. Но, может быть, вы спрашиваете о моде на философские идеи? Или вы спросили о моде на какую-то определенную одежду, марку?

– Боюсь, что я имела в виду второе.

– О нет. К этой моде я не имею никакого отношения. Правда, я знаком с некоторыми дизайнерами. Да, конечно, я очень много писал о моде, но меня она волновала больше как проблема знака. То, что меня интересует, – это не одежда как таковая. И не история о постоянно изменяющихся тенденциях. И не история о постоянно увеличивающейся скорости, с которой эти тенденции меняются. Я даже не успеваю за ними следить.

– Есть ли какие-то вещи, к которым вы испытываете настоящую страсть?

– Я понимаю, вы имеете в виду мою книгу «Система вещей». Но идеи, о которых я тогда говорил, они уже стары. Я писал об этом очень давно – тридцать лет назад.

– Это уже не работает?

– Нет-нет, все остается в силе. Просто у меня самого нет каких-то особенных привилегированных вещей… Но, разумеется, у каждого имеются свои фетиши… Ну может быть, это какие-нибудь маленькие предметы, вроде часов. Или, может быть, автомобили.

– Какие автомобили?

– Alfa Romeo. У меня несколько раз был Alfa Romeo. Но еще я люблю большие предметы архитектурного плана. Мне они нравятся не потому, что они красивые, а потому, что они громадные. Американский Торговый центр был очень соблазнительным объектом. Потом еще Бобур – Центр Помпиду.

– Тогда Москва должна вам понравиться.

– Я вообще в Москве заметил большие изменения. Я приезжал сюда шесть лет назад. Она совершенно другая.

– Вы были когда-то коммунистом и изучали Маркса. А в этом смысле Москва вас интересует?

– То есть в политическом смысле? Тогда не интересует. На самом деле я совершенно не знаю русской реальности. В молодости я действительно был марксистом, но я был марксистом-теоретиком. Я был политически ангажирован только в мае шестьдесят восьмого, еще я выступал против войны в Алжире. Но не в рамках какой-либо политической партии – у меня нет никакой записи о политической принадлежности.

– А в мавзолее Ленина были?

– Я был там, когда приезжал в прошлый раз. Я бы и в этот раз сходил, но мавзолей, оказывается, закрыт. Но это скорее любопытство туриста, а вовсе не паломничество.

– В силу экономических и других причин мы тут, кажется, к реальности ближе всех находимся. Судя по вашим работам, вас занимают такие ситуации.

– Я думаю, существует некая русская реальность, которая абсолютно уникальна по сравнению с Европой, западным миром и особенно по сравнению с той гиперреальностью, которую мы видим в Америке. Это больше не политическая альтернатива, разумеется. Но, несмотря на глобализацию, у России все равно остается нечто, присущее только ей. Но я не очень хорошо знаю Россию.

– Тогда спрошу вас про женщин. Какие вам женщины нравятся?

– Мэрилин Монро!

– Вот вы вспомнили Монро. Есть теория, утверждающая, что реклама и гламурная фотография намеренно заставляет потенциального потребителя чувствовать себя несчастным. На меня иногда это именно так и действует. А на вас как?

– Если бы это было реальным – тогда другое дело. Тогда это было бы невыносимо, просто катастрофа. Это как рассуждения представителя западной культуры о судьбе восточной женщины. А с точки зрения движения «Талибан», западная женщина – проститутка! И вы должны чувствовать себя счастливой!