«Если у вас печать на заднице с моим именем, я прослежу, чтобы вы все делали идеально» Ивана Чаббак о комплексах, Бейонсе и о том, почему большой актер не может быть глупым

— Вы много ездите по всему миру с семинарами. Учить русского или китайца актерскому мастерству — это то же самое, что учить американца? 

— Да бросьте, люди-то одинаковые по всему миру. На самом деле нет никакой разницы — в какой стране вы родились или какая религия вас воспитала, были вы либералом или социалистом. Это гораздо более вторично, чем кажется. Мы все хотим одного и того же: любви, секса, власти. И разница только в том, как мы демонстрируем эти желания. Моя работа в том, чтобы раскопать природу вашей собственной уникальности, которая не связана ни с русской, ни с австралийской культурой. Мне не интересно смотреть на разницу стран и культур, мне хочется добиться каких-то более глубинных эмоций от актера: комплексы, сексуальность, детские травмы, влюбленности. Вот это мой материал. 

— Почему именно американские актеры в среднем сейчас настолько профессиональнее остальных? Потому что «фабрика суперзвезд» существует только в Голливуде? 

— Потому классический актерский тренинг отошел в прошлое. Его нет больше. Актеры должны знать и понимать системы, по которым обучали сто лет назад, но время требует того, чтобы мы двигались дальше. Не теряя при этом старых высоких стандартов. А во многих странах стандарты очень снизились. Из-за бесконечных мыльных опер, в которых актеры зарабатывают деньги, из-за отсутствия индустрии, из-за лени, кстати. Все как-то забывают, что актерское мастерство — адский труд, а не развлечение для девочек, что для того, чтобы хорошо играть, нужно вкалывать. Ну и главная проблема, наверное, в том, что мало где сохранилась школа. Так что начать нужно с того, что просто повысить стандарт обучения. Вы будете смеяться, но это так просто. 

— В России последние лет десять только и делают, что ведут разговоры, что мы потеряли примерно все, чему нас учил Станиславский. И у нас, очевидно, с этим проблемы. 

— Ну да, все ученики из России, которые у меня были, говорят только о том, что они проучились четыре года в институте и не научились вообще ничему. Обязательно нужна система профессиональных мастерских, потому что вариант «закончил вуз, прекратил учиться» — это вообще не вариант. Я, кстати, веду курсы не только для студентов, но и для преподавателей — учу их, как учить. 

— А в чем суть вашего метода? У вас же часто нет четырех лет, а есть всего четыре дня. Что тогда нужно вытаскивать из студентов в первую очередь? 

— Наверное, сначала нужно раскрыть самые темные и скрытые стороны человеческой души. 

— Всего-навсего. 

— Зря смеетесь. Мы узнаем, что это за барьеры, которые есть внутри вас, и используем их, для того чтобы придумать способ эти барьеры преодолеть. Как сделать так, чтобы зритель не просто смотрел на вас на экране, а болел за вас и отождествлял себя с вами? Он должен видеть не просто игру, а внутреннюю работу, преодоление. И для того, чтобы так сыграть, нужно отыскать внутри себя что-то, что поможет тебе пережить те же эмоции, которые ты должен сыграть. 

— Если мне нужно сыграть жену, которую бросил муж, и у меня дети, и нет денег, все ужасно. Жуткая банальщина, но все же — что именно мне может помочь эту боль изобразить? Замужем я не была, детей у меня нет. Но роль сыграть нужно. 

— Я вас не знаю. Но нужно найти что-то, что имеет такую же природу. Что-то, что вам было так же больно терять, например. Что-то, что вы еще не преодолели, что сидит внутри вас. И с помощью актерской игры вы будете преодолевать свою проблему, а не просто играть какие-то неизвестные эмоции. И это даст свежесть вашей игре. 

— Для комедийных ролей тоже нужно открывать какие-то темные стороны своей натуры? 

— О да. Вы сами подумайте, комедия же в сто раз мрачнее любой драмы. Что заставляет нас делать безумные вещи? Отчаяние! Состояние, когда мы отчаянно хотим чего-то добиться. Вот тогда выходят все неврозы, комплексы. И мы начинаем творить такие вещи, которых бы никогда не стали делать в обычных обстоятельствах. Мы смеемся же больше всего не над самой шуткой, а над действием. Чаще всего мы говорим «Ни фига себе, как он это сделал», а не «О-о-о, как он это сказал». Нужно найти что-то в собственной жизни, что было ужасно, когда это происходило, но потом стало очень смешным, чтобы вы думали: «Господи, как со мной вообще это могло произойти». 

— Ну да, меня вот когда-то в старших классах школы стошнило в тетрадку прямо в вагоне метро. 

— Вот! Вам, наверное, в тот момент было не очень. Но если бы люди увидели это на экране, они бы очень смеялись. Потому что что-то такое происходило с каждым. И мы смеемся: «О-о-о, блин, со мной такое тоже было, чувак», «Бли-ин, я такой тупой, боже». 

— У вас есть знаменитые техники — как играть пьяного или укуренного, например. Можете рассказать? 

— Не только укуренных, почему. У меня есть техника, которая позволяет органически почувствовать себя под кокаином или героином. Я с Бейонсе это делала. Бейонсе никогда не принимала наркотики, но она на 100 процентов почувствовала себя под кайфом. Люди реально спрашивали у нее, не сидит ли она, потому что все было сделано очень четко. Все принимают наркотики по разным причинам. Героин, например, это еще и очень сильное болеутоляющее. Кокаин любят властные и амбициозные, марихуана нужна для того, чтобы поднять себе настроение. Поэтому мы всегда начинаем с вопроса «почему». Зачем этому персонажу нужен этот наркотик? С Бейонсе было так. Я ей сказала: «Попытайся понять эту зависимость. Что тебя спасает, когда у тебя стресс?» — «Картошка фри из  MacDonalds». И это, кстати, правда, я сама видела, каждый раз, когда она нервничает, она посылает ассистента за картошкой. И это, конечно, отвратительно, потому что ей нужно выглядеть на 100 процентов. Потом мы очень долго говорили о личных вещах, тут уж не могу вам рассказать о чем, простите. Почему она переживает эту боль? И почему ей нужно эту боль погасить. У меня есть несколько упражнений, которые нужно сделать, и минут на 15–20 крышу у вас снесет точно. Так что могу накачать совершенно бесплатно. 

— Получается, с помощью вашего метода можно сыграть любое состояние, не только наркотики? 

— Конечно. Я довольно много работаю со сценаристами и режиссерами. И говорю сценаристам: «Почему здесь эта сцена? Откуда она взялась? Актер не сыграет этого, потому что это взято с потолка». 

— То есть вы подключаетесь к работе над фильмом на самом раннем этапе? 

— Да. 

— И режиссеры к вам прислушиваются? Не ревнуют? 

— Ну да, а что вы имеете в виду? 

— Все-таки это работа режиссера — объяснить, что персонаж чувствует и почему. 

— О, что вы. Тут важно понимать, что режиссер — главный. Я с этим не спорю. И обсуждаю что-то, связанное со сценарием и с игрой актеров, только в частном порядке, когда они приходят ко мне домой. У меня муж режиссер и продюсер, и я никогда не хожу с ним на площадку, потому что только он должен быть капитаном корабля. Иногда, когда мы не уверены в какой-то сцене, мы приглашаем публику и играем перед ними конкретную сцену, смотрим, как они реагируют. Но мои советы заканчиваются, когда начинается съемочный процесс. Единственный, к кому я прихожу на съемочную площадку, это Бейонсе. Потому что она не профессиональная актриса — и ей нужна моя помощь. И режиссеры к этому нормально относятся. 

— В Голливуде даже суперзвезды продолжают учиться и ходят к вам перед тем, как сниматься в новом фильме? 

— Да. Никогда нельзя прекращать учиться. Чем бы вы не занимались. Перестаешь учиться — умираешь. Это такое духовное поражение. И даже если талант у тебя посредственный, но ты много работаешь, ты станешь лучшим из посредственностей. И будешь работать и кучу денег зашибать.  

— Умеете разглядывать суперзвезд в начинающих актерах? 

— Ну, иногда да, бывает такое. Когда Шарлиз Терон ко мне пришла, ей было 19 лет. Но с ней сразу все было понятно. И не просто потому, что она очень красивая. В Голливуде все красивые. А потому, что она была открыта и готова исследовать себя. И в 19 лет это потрясает. Но она вкалывала и готова была рисковать, выбирая роли. А формула именно в этом. 

— Много работать и рисковать? 

— Да. 

— Бывает такое, что даже суперзвезды не могут чего-то сыграть? 

— Нет. Просто мы готовы долбиться в стенку, пока не найдем способ, как это сделать. Я никого из дома не выпущу, если это не будет реально хорошо. Если у вас печать на заднице с моим именем, я прослежу, чтобы вы все делали идеально. Знаете, кстати, что сложности чаще всего возникают с мелочами, а не с большими сценами. Потому что если не идут большие сцены, значит, актер подобран неверно, значит, это в принципе не его история. Но вот мелочи… В них ловушки. На что-то, что казалось элементарным, иногда приходится тратить кучу времени. 

— То есть актер должен пристально изучать себя и окружающих. 

— Здесь я могу помочь. Раскрыть человека, посмотреть, как он устроен. Я при этом раскрываюсь и сама, и у меня есть какие-то откровения, и у вас: «О боже, так вот что мама сделала со мной в детстве!» Находятся какие-то общие воспоминания, и мы раскрываем причину, которая может нам помочь. 

— А срывы бывают? Плачет кто-нибудь? 

— Много кто. Но чаще мы плачем вместе. Но это очень круто: «О-о-о, я такая несчастная. И я-я-я». У меня очень близкие отношения с людьми, с которыми я работаю, потому что нам нужно быть очень открытыми друг с другом. И я никогда не сужу. Я слышала совершенно безумные истории, но я никогда не сужу. У меня на лице ни один мускул не дергается. 

— Священник и психоаналитик в одном лице. 

— Ну нет, психоаналитик помогает вам справиться с проблемами. А я беру ваш накопленный опыт и думаю, как бы его использовать, чтобы стать человеком получше. А потом передать это зрителю, чтобы он почувствовал эти изменения. И по-настоящему стал вам сопереживать. 

— Чем более сложно устроен актер, чем больше он в жизни пережил, тем больше у него возможностей на экране?  

— Мне больше нравится слово «ум». Чем умнее актер, тем больше у него возможностей на экране. 

— А как же клише: актер — значит, глупый. 

— Это чушь. Большой актер не может быть глупым. Что, по-вашему, Де Ниро глупый? Или, может, Ингрид Бергман была глупой? Не обязательно при этом, чтобы человек весь состоял из психологических драм или травм. У всех есть страхи, комплексы, бывшие любовники, которые разбили им сердце, сложные родители. Вот это мой материал. 

— А вы часто говорили людям, что актерская профессия не для них? 

— Я вообще не думаю, что вправе такое говорить. Может, вам просто не подходит моя техника, а другой преподаватель раскроет вас в два счета. Я советовала сменить школу, это да. Но такого, чтобы «вон из профессии», у меня не было никогда. Я что, Господь Бог, что ли?