Милый ангел
Чечилия Бартоли выступит в Большом зале Консерватории в сопровождении оркестра Akademie fЯr Alte Musik. В первом отделении Бартоли исполнит произведения Антонио Вивальди, во втором отделении – произведения Кристофа Виллебальда Глюка.
Оперные звезды в Москву приезжают регулярно. Монтсеррат Кабалье, Доминго – Каррерас – Паваротти, Катя Риччарелли, Рената Скотто. Все они были здесь – и все они продемонстрировали лишь отзвуки былого величия. Настоящая, сегодняшняя дива едет в Москву впервые. Чечилия Бартоли, молодая, красивая и невероятно популярная, выступит в Большом зале Консерватории в промежутке между гастролями в Осло и Стокгольме. О голосе и характере главной певицы мира – Екатерина Бирюкова.
«Лишняя секунда телерекламы – нельзя, один шаг в сторону – стоп. С ней все сложно, везде проблемы, авторские права», – жалуется накануне первых московских гастролей Чечилии Бартоли российский представитель звукозаписывающей фирмы Decca Борис Ивашкевич. Первый свой диск на этой завидной фирме певица записала в двадцать два года, двенадцать лет назад. Последовавшую затем карьеру Бартоли принято сравнивать не иначе как с метеоритом.
С начала девяностых о ней говорят как о «правящем меццо ХХI века». Ее сольные диски моментально становятся бестселлерами. Газета New York Times не советует покупать полные комплекты опер с ее участием, так как большая часть денег будет потрачена впустую: все партнеры Бартоли неизбежно блекнут в сравнении с нею. Крупнейшие дирижеры мира – Джеймс Ливайн или Мунг-Вун Чунг – ради нее покорно садятся за рояль, в пажи-концертмейстеры. Возбужденные поклонники завешивают ее фан-сайты любовными признаниями: «Прекрасная Чечилия с голосом ангела! Она поет даже прекраснее, чем выглядит».
Самое удивительное, что голос у Бартоли совсем не похож на ангельский, да и сама она – дородная, из года в год наливающаяся жирком – красоткой выглядит только на постановочных фотографиях. Во время же ее непосредственной работы – пения – лицо певицы искажается в судорогах, рот становится огромной дырой, а глаза дергаются, будто в тике. Однако именно концертные выступления Бартоли, во время которых все эти физиологические детали так замечательно видны, как раз и способны положить слушателя на лопатки. Голос, подвижный, как ртуть, и неимоверный темперамент ошпаривают лучше любого театрального представления. «Я, как Россини, – земная и перченая», – говорит певица про себя.
Дочь тенора и лирического сопрано из Римской оперы, свои юные годы Бартоли провела за занятиями фламенко. В семнадцать лет вздумала учиться игре на тромбоне. Потом все-таки решила петь. И не прогадала. Она достигла такого положения, при котором может выбирать: дирижеров, площадки, композиторов. Впрочем, что касается последнего, то тут Бартоли причудливостью вкусов не отличается. На обложках большей части ее многочисленных записей стоят два имени: Моцарт и Россини. Ее собаку зовут Фигаро, ее мобильный телефон звонит арией Керубино.
Бартоли – не однолюб, она просто оказалась заложницей своего редкого, ценного низкого и вместе с тем очень подвижного голоса, называющегося колоратурным меццо-сопрано. Предназначен он для одной-единственной цели: для выпевания бесконечно извилистых пассажей. Пытаясь выскочить из замкнутого репертуарного круга, Бартоли потихоньку стала добираться и до самых высоких нот. Постепенно она завоевала территорию, ранее принадлежащую колоратурным сопрано. Но этого было мало. Следующим бастионом, который был взят энергичной Чечилией, оказались кастраты.
В библиотеке Турина она нашла клад, который никому, кроме нее, не был нужен, – оперы Антонио Вивальди, девяносто четыре штуки. Не поленилась копаться в библиотечной пыли, сверять тексты арий с нотами, искать по всему свету недостающие фрагменты. Никто, кроме нее, спеть это не в состоянии. Многие головоломные арии написаны для вымершей по гуманитарным соображениям породы кастратов, которые были совсем не тем же самым, что современные контратеноры. Тембр голоса кастратов своей насыщенностью и чувственностью был близок женскому. Сюда же добавлялась детская изворотливость, с которой следовало перепрыгивать с одной ноты на другую, и мужской объем легких, позволяющий на одном дыхании петь фантастически протяженные фразы. Все эти качества у Бартоли чудом обнаружились – и в 1999 году записала с аутентичным ансамблем Il Giardino Armonico диск с ариями Вивальди и получила за него «Грэмми». В отличие от многих, к модному аутентизму она обратилась не оттого, что ей чего-то не хватало, а скорее потому, что в чем-то наблюдался избыток. Ее пение в «Альбоме Вивальди» напоминает разом канонаду, бобслей и цирковую гимнастику. Она выделывает такие трюки, что становится не по себе. Кажется, что Бартоли дошла до предела своих возможностей. Хотя сама она так не считает. «Кто знает, – говорит она в одном из интервью, – может быть, лет через тридцать пять, после климакса, я буду петь партии стариков. Дона Альфонсо и тому подобное».