Дэвид Финчер «Что в соцсетях любопытно — это первый случай, когда утопия сама себя претворяет в жизнь»

— Вы же сами наверняка никогда не регистрировались ни в каких соцсетях?
— Никогда. У фильма есть, разумеется, страница на фейсбуке, но сам я… как-то не возникало потребности. Все говорят, это много времени отнимает.

— Тогда очевидный вопрос…
— Почему я захотел про это снимать? Ну не обязательно быть частью явления, чтоб им заинтересоваться. Я же, скажем, не убиваю людей. И не старею задом наперед, кстати.

— Точно?
— Угу.

— Но в феномене социальных сетей вам видится какая-то патология?
— Патология — слишком сильное слово. Но, по-моему, это правда жутковато — как легко и, главное, безо всякого принуждения сегодняшние двадцатилетние отказываются от такой вещи, как тайна частной жизни. Это ведь довольно важное завоевание было. За него не одно столетие люди боролись, это всегда считалось одной из важных составляющих личной свободы. А тут мы имеем поколение, которому это оказалось — ну просто не очень нужно. Это немножко пугает. Хотя, наверное, ничего страшного, просто происходит сдвиг социальной нормы. То есть если все про себя всё опубликуют — наверное, общество тогда полностью ре­организуется и станет полностью равноправным в своем… не знаю, бесстыдстве, что ли.

— Это как раз мечта Цукерберга — открытый мир, где никто ничего не скрывает.
— Да, я знаю. И это в соцсетях любопытно — это первый случай, когда утопия сама себя претворяет в жизнь. Эффективно и, что важно, без насилия — в отличие, например, от истории с коммунизмом. Все абсолютно добровольно.

— А пугает вас…
— …то, что видение мира в этой утопии — очень наивное. Но, может, это возраст. Нам с Соркином (Аарон Соркин, сценарист «Социальной сети». — Прим. ред.) обоим по 50, не забывайте.

— У вас всего два фильма про невыдуманных людей — первый про Зодиака, второй про Цукерберга.
— Давайте во избежание юридических недопониманий сразу скажем, что я их не сравниваю.

— Но они же похожи. Хотя бы тем, что оба — люди-загадки. И фильмы похожи, потому что в обоих случаях вы демонстративно отказываетесь эту загадку разгадать. Зодиака в фильме так и не поймали, про Цукерберга тоже понятней не стало — что у него там за душой.
— Нет, ну с Зодиаком главное же не то, что его не поймали. Я много про это говорил, когда фильм выходил: я рос в Сан-Франциско в те годы, и это одно из самых мощных впечатлений моего детства — какой это был невероятный, всепроникающий миф. Такая гигантская тень, которая надо всем нависала. И фильм — он об этой тени, а не о конкретном человеке. Сам Зодиак — ну это какой-то чмырь с пистолетом и ножиком. Я помню разговоры насчет того, что зрители были разочарованы, что мы в конце не указали на убийцу, — но если бы мы на него указали, разочарование, думаю, было бы еще большим. Что касается Марка Цукерберга — я с ним не знаком, я не знаю, что у него за душой, и не считаю, что вправе гадать. Помню, я очень четко сказал Соркину в самом начале: я возьмусь за это только при условии, что мы не будем докапываться до сути.

— Как так?
— Все эти фильмы, когда историческим личностям приписывают неожиданные психологические мотивации, — мы же понимаем, что обычно это мотивации самих авторов фильма. А когда герой — твой современник, к тому же младше тебя в два раза, этим вдвойне нелепо заниматься.

— То есть Джесси Айзенберг, который играет Цукерберга, — он специально играет такую непроницаемую черную дыру?
— Джесси — да. Самое удивительное — он же в последний момент появился. Мы попробовали на эту роль всех, вообще всех. Человек пятьсот, клянусь. Уже сроки поджимали, у меня уже появилась традиционная в таких случаях мысль: что надо идти набирать ванну и резать вены.

— Правда? Казалось бы — Цукерберг, Айзенберг. Так вроде очевидно.
— Знаете — это глупость была с моей стороны невероятная, конечно, — но его кандидатуру как-то заранее, не сговариваясь и даже не обсуждая толком, вычеркнули. Мы изначально не хотели брать никого из этого очевидного молодежного списка — знаете, Майкл Сера, Джесси, остальные… Они все комики, а мы совсем не хотели комика на главную роль.

— Потому что сценарий Соркина легко в комедию превратить?
— Проблема в том, что в мире довольно мало людей, которые в состоянии играть тексты Соркина. Один из них, понятно, — сам Соркин. Остальных довольно сложно найти. Потому что это очень скоростные, очень умные тексты. Для них нужны не просто хорошие, умные актеры, а люди с таким же очень специальным скоростным интеллектом. Джесси как раз такой. Он дьявольски умный, вы себе не представляете. Черт, мы когда впервые услышали, как он читает роль… Неловкость была в том, что к тому времени на Цукерберга был уже практически утвержден Эндрю Гарфилд, который в итоге сыграл Саверина. Я помню, как начал ему объяснять ситуацию: «Слушай, мы все-таки берем другого актера, но тебе хотели предложить…» А Эндрю, даже не дослушав, так понимающе вздохнул: «А, несчастненького…»

— Типа «опять»?
— Да, у него проклятие, они ему вечно достаются.

— Да, и никто из участников событий не стал придираться к неточностям. Притом что, как я понимаю, Соркин очень многое выдумал. Все диалоги — уж точно.
— Там любопытная ситуация. Судебный процесс, который мы показываем в фильме, в реальности закончился тем, что все подписали очень жесткие бумаги о нераз­глашении. Так что они могут сказать: «все было не так», а вот как все было — рассказать не могут, по крайней мере в печати. Но я не считаю, что мы, со своей стороны, злоупотребили ситуацией и кого-то выставили в особенно плохом свете.

— Ну а история Саверина, на чьи деньги был запущен фейсбук и которого потом выжили из компании? Некрасиво все-таки.
— Но так бывает. Иногда надо сказать хорошему человеку, что ему придется уйти. А иногда это говорят тебе. Я это хорошо понимаю, потому что сам бывал в таких ситуациях — с обеих сторон. Я увольнял людей, меня пару раз увольняли.

— Поскольку участники событий дали подписку, в учебники истории, видимо, войдет ваша трактовка. А у вас получается, что 500 миллионов человек доверили свою социальную жизнь системе, придуманной социопатом.
— Ну у нас Цукерберг все-таки не социопат в клиническом смысле. Не в большей степени, по крайней мере, чем я или вы. В какие-то моменты, правда, может показаться, что он немножко аутичный, но незаурядные люди часто производят такое впечатление.

— А распространенное определение, что «Социальная сеть» — это такой вебдванольный «Гражданин Кейн», вам нравится?
— Это лестно, но не очень корректно все-таки. Во-первых, у нас другое возрастное соотношение. «Кейн» — фильм про злого старика, снятый 20-летним гением, а у нас фильм про 20-летнего гения, снятый… Ну и я, в отличие от Уэллса, не ассоциирую себя с героем. Вообще, давайте, может, лучше обсудим тот момент, когда они голые и нюхают кокаин?

— Вы точно не ассоциируете себя с героем?
— Угу.