Сергей Дворцевой «Жизнь сегодня такая, что вокруг слишком много правды»

— Герой «Тюльпана» не может посвататься к девушке — предположительно из-за того, что он некрасивый и с большими ушами. А по-моему — такой симпатичный парень. Или в Казахстане другие стандарты?

— Я девять лет работал в гражданской авиации, много летал и знал одного человека. У него была проблема — он из-за ушей не мог жениться. Я взял эту историю за основу сценария. А потом появился актер — действительно симпатичный, но он мне подходил своей наивностью. Мой герой рассказывает родителям девушки небылицы — как сражался на море с осьминогом и так далее. Так вот, этот верил в то, что говорил. Я пробовал другого актера — но у него глаза были умные, я ему не верил вообще. А у артиста, которого я в итоге выбрал, и уши были маленькие, и не торчали на самом деле — каждое утро перед съемками ему ставили специальные пружинки.

— Знаете, мне кажется, в одном кадре это заметно. Он когда поворачивается, сзади видно, как они у него странно вывернуты.

— Это вы, наверное, первая заметили, мы все делали тщательно. У нас был очень хороший польский гример — работал с Поланским. Но вообще не в гриме дело. Я почему за эту историю взялся? Она очень казахская. Представить, чтобы в городе молодой симпатичный парень не мог себе найти девушку, довольно трудно. А в степи запросто — там эта девушка на сотни километров попросту одна.

— Почему вы так долго снимали? Несколько лет, по-моему.

— Когда мы сделали невероятной силы и откровения десятиминутный эпизод с рождением ягненка, я понял, что его нельзя резать. Историю, которую мы написали со сценаристом Геной Островским, я таким языком рассказать бы не смог. Пришлось ее менять процентов на восемьдесят, учитывая и поведение животных на съемках. Помните эпизод с ветеринаром, за которым повсюду бегает верблюдица, потому что у него в кузове верблюжонок больной? Сначала сцена была другой. Но я приехал на съемку, увидел животное и подумал: «Она так странно кричит — это надо использовать». Некоторые говорят: «У тебя там такие звери классные — наверное, с дрессировщиками работал». Никаких дрессировщиков! Нужно только время.

— К слову о новорожденных ягнятах — вы смотрели «Четырежды» Микеланджело Фламмартино? У него там козленок рождается, правда, но тоже в режиме realtime.

— Не видел, к сожалению. Ну он уж после нас снял, верно?

— Это тоже кино на стыке документального и художественного, но там животные людей вообще на задний план оттирают — человеческая толпа безлика, зато у каждой козы в стаде свое лицо. Вообще, это в последнее время распространенная шутка — что в каждом фестивальном хите обязательно парнокопытные.

— Я не певец животных, не художник-анималист. Кто-то считает, что кошечки и собачки лучше людей, кто-то их, напротив, не любит — мол, человек звучит гордо. А я реальность воспринимаю единой. Как можно любить жизнь и не любить животных? А если не любишь жизнь — зачем снимать документальное кино? Вот Вуди Аллен открыто говорит, что жизнь не любит. Мне его фильмы, кстати, нравятся — но они все придуманные. Ну или вот Кустурица снимает животных — у него там немножко гуся, немножко монтажа. Монтажно можно заставить птицу за две секунды сделать что угодно. А в десятиминутном кадре ты животное никогда ничего не заставишь сделать — и это будет реальная жизнь. Мне продюсер, когда приезжал, говорил: «Давай побыстрее». А я ему: «Вот овца, заставь ее рожать».

— Ну вот за эту звериную правду жизни фильмы часто обвиняют в конъюнктурности и желании понравиться фестивалям.

— Это смешно — кино бывает хорошее и плохое. Вот за несколько лет до нас немцы сняли в Монголии такую картину — «Рассказ плачущего верблюда». Фальшивая, монтажно снятая история о неком грустном верблюде. Они на самом-то деле не плачут — у них просто физиологически от ветра текут слезы, я это все знаю. Вот это точно поделка для западной публики, и мне неприятно, когда наш фильм сравнивают с ней. Мы снимали не ради экзотики — мол, есть такая страна Казахстан, там верблюды ревут, овечки рожают. Фильм у нас простой, но снятый очень сложно — посмотрите на внутрикадровый монтаж. Его оценили Фатих Акин, Кустурица, Вендерс — люди, которые разбираются в том, как делается кино. Приз «Особого взгляда» просто за милых овечек мне не давали бы. Поверьте, в Канны присылают массу фильмов и про коз, и про птиц, и про пьяных мужиков, валяющихся под заборами в российской глубинке, — но там не дураки сидят. «За овечек дали»… Мы настолько испорчены, что не можем поверить: иногда приз могут дать просто за то, что жюри понравился фильм.

— Будущее игрового кино — в том, чтоб потихоньку мимикрировать под документальное? Или у старомодного кинематографа с его театральной условностью, монтажностью, костюмами еще есть шанс?

— Жизнь сегодня такая, что вокруг слишком много правды, иногда шокирующей. Развитие техники, интернета привело к совершенно другому градусу истинности. Искусственность уже не работает. Есть интересные, смелые российские фильмы — например «Волчок». Но он меня не трогает, потому что там много условного. Я был членом жюри в Карловых Варах. Мне говорят: почему «Волчку» приз не дал? А я говорю — при чем тут я, многие члены жюри просто не поверили в это.