перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Дугаев о мире будущего Странные отношения с авиакатастрофами

Почему мы до сих пор боимся летать

Архив

Два года назад посреди Атлантики исчез в грозовом облаке рейс 447 авиакомпании Air France. Через неделю из воды подняли полосатый хвостовой стабилизатор. Недавно на дне океана обнаружили черные ящики. Еще немного, и мы, вероятно, узнаем, что заставило пилотов, получивших предупреждение о возможном штопоре, потянуть рукоятку джойстика на себя в ситуации, когда правила рекомендуют делать ровно обратное. Это детективная, захватывающая история — особенно если читать ее, как я, на высоте 11000 метров в кресле «Боинга-777».

Ничто так не настраивает на приятное путешествие, как обстоятельный рассказ о том, как один из самых безопасных самолетов в мире все­го за три c половиной минуты грохнулся в море с такой вертикальной скоростью, что сплющились тележки с напитками. Но оторваться все равно невозможно. Чем чаще летаешь, тем больше интересуешься катастрофами. И, судя по сайтам, на которых хранятся расшифровки записей черных ящиков, я такой не один.
Шанс попасть под машину в центре Москвы куда выше, чем свалиться с неба, но происшествия с самолетами действуют на воображение сильнее, чем дорожные аварии, теракты и массовые отравления. Это почти всегда грандиозные драмы, в которых есть и технические подробности, и человеческие трагедии, и большая полити­ка. Расшифровки переговоров последнего рейса Леха Качиньского запоем читали миллионы лю­дей. Как и в случае с польским «Ту-154», вокруг AF 447 возникла теория заговора, связанная с тем, что расследованием катастрофы занимается французское правительство — акционер Airbus Industrie.

В отличие от извержения вулкана или взрыва на атомной станции авиакатастрофы просто примерить на себя. Все летают на самолетах. Все иногда нервничают. Достаточно один раз побывать в серьезной турбулентности — треснуться головой о багажные полки, услышать вой пассажиров и увидеть, как бледнеют стюардессы, — и каждый раз, когда в газете появляются новые фотографии лопнувших фюзеляжей в джунглях, начинаешь живо представить себе, как было там, на борту, хотя из-за турбулентности самолеты падают куда реже, чем от ошибок диспетчеров.

 

 

«В глубине души никто
не понимает, почему самолеты действительно летают»

 

 

Если внимательно следить за новостями авиации, очень скоро начинает казаться, что аварии происходят со всеми рейсами, кроме твоих собственных. В Нью-Йорке чудом садится в Гудзон аэробус US Airways. В Сингапуре практически взрывается турбина у австралийского A380. В Гонкон­ге еле успевает остановиться на полосе Cathay Pacific с лопнувшими шинами. Недавно мой друг сравнил бортовой номер упавшего в Непале аэроплана с фотографией самолета, которую он сделал во время путешествия по Азии. Номера, разумеется, совпали.

Но главная причина, по которой авиака­тастрофы оказывают такой гипнотический эффект, — скорее всего, мистическая. Кроме ­физиков, рассматривающих мир как взаимо­отношение формул и векторов, в глубине души никто не понимает, почему самолеты действительно летают. Подъемная сила, плоскость крыла, скорость воздушного потока и закон Бернулли — вещи неосязаемые. А мы доверяем им свою жизнь.

В 1937 году катастрофы «Гинденбурга» оказалось достаточно, чтобы навсегда перечеркнуть пассажирское будущее цеппелинов — довольно простых и надежных аппаратов. Сегодня человек строит гигантские металлические сигары, запускает их в стратосферу со скоростью 900 км/ч, и почему-то считает, что это должно быть безопасно. И это действительно безопасно — пока не обледенеют трубки Пито на полпути между Африкой и Америкой.

[альтернативный текст для  изображения]

Фотография: Latincontent/Getty Images

Секцию хвоста самолета Air France обнаружили спустя неделю после крушения в Атлантике, черные ящики — спустя два года

 
Ошибка в тексте
Отправить