Премьера альбома Александра Зайцева из «Елочных игрушек» «AZ»

Электронная музыка российского производства сейчас переживает более чем благополучные времена. У нее есть своя инфраструктура, свои хедлайнеры, свои грибницы, своя публика; у нее есть даже востребованность за рубежом - причем, кажется, большая, чем у любых других звуков, сделанных в России. (Обо всем об этом «Волна», разумеется, будет рассказывать — в том числе в самое ближайшее время.) До недавнего момента, однако, в ней оставалась одна значимая лакуна — в России почему-то никак не было осмыслено движение, условно говоря, «новых странных» от электроники, в диапазоне от Hype Williams до Triad God; линия развития, параллельная постдабстепу со всеми его многочисленными вариациями и подразумевающая работу не столько с ритмами и басами, сколько с самим артикуляционным аппаратом музыки: то, что делают люди, так или иначе к этой линии примыкающие, всегда, кажется, имеет своей предпосылкой некую невозможность конечного высказывания, отрицание однозначности. Нелепо, что эта лакуна оставалась - потому что эта ситуация тотальной неясности свойственна российской реальности чуть ли не в большей степени, чем любой другой. Оставалась, впрочем, недолго. Лейбл Tastes Differ, затеянный Федором Веткаловым (он же Xi Zhuang) и Александром Зайцевым (он же участник дуэта «Елочные игрушки», сделавший для развития новой русской музыки в 2000-х чуть ли не больше кого бы то ни было другого), кажется, специализируется именно на такой музыке — странной, скрытной, ускользающей, будто бы неоконченной и при этом точной, тонкой и очень красивой. Все это можно сказать и про первую сольную пластинку самого Зайцева — а больше, кажется, ничего говорить и не требуется: недаром же тут толком нет ни общего заголовка, ни частных; эти звуки явно приглашают поработать над собой — и было бы странно игнорировать это приглашение. Как поет один любимый певец Александра Зайцева, и мысли летят клочьями дыма, и все неизъяснимо. Вот про это, кажется, и альбом. А все остальное, что называется, на усмотрение слушателя.

• — Это, кажется, первая пластинка, которую ты сделал в одиночку. Почему тебе вдруг стало интересно поработать одному?

— Честно говоря, я так себе задачу не мыслил — с кем-то работать или без кого-то. Вообще, я это вижу так. Мы с Ильей (Барамией — Прим. ред.) в «Елочных игрушках» начинали сочинять в 90-х, когда был огромный подъем электронной музыки. Все самое интересное происходило там. Нулевые в этом смысле были очевидным спадом. Мы в нулевых тоже занялись какими-то неэлектронными вещами — точнее, использовали то, что придумали в электронике, с Андреем Родионовым, со Стасом Барецким. И, с одной стороны, я в какой-то момент почувствовал некую исчерпанность — ну нельзя же бесконечно на старых идеях работать. А с другой стороны — с 2007 года в электронной музыке стали впервые за 10 лет происходить интересные вещи. Но в рамках тех проектов, которые у нас тогда были, ничего такого попробовать не получалось. И даже в «Елочных игрушках», как ни странно, это оказалось сложно. А у меня было ощущение, что надо для себя искать новый язык. Причем это же такая штука, которую себе-то сложно объяснить, — чего не хватает, как нужно по-другому. А уж коллективу, мне кажется, вообще невозможно. И я подумал, что надо просто посидеть-пописать. И написал довольно много музыки. Практически 400 треков.

• — Да уж, довольно много, ничего не скажешь.

— Ну просто когда про что-то несколько лет думаешь, а потом у тебя появляется возможность этим заняться, ты делаешь много и быстро. Но такой объем материала, конечно, невозможно было как-то осмыслить. Даже первый архив был 50 треков, я на него смотрел и думал — блин, ну это самое тягомотное, что можно себе представить: выбрать 10 треков из 50, порядок составить, придумать название… Не хотелось этого. А мне очень интересны в последнее время еще всякие визуальные идеи — с картинками, с видео. И я подумал, что попрошу людей, которые такие вещи делают, как-то все порубить и переставить. С этого и начался разговор, который привел к альбому. То есть это мне помогло все как-то кристаллизовать, выстроить, сформулировать, что-то отбросить.

• — А какие именно визуальные идеи тебя интересуют? Расскажи подробнее.

— Когда я сделал эти 400 треков, я заархивировал первые 50 и послал своей знакомой — она художник и фотограф. И сказал: если что-то подойдет под какие-то съемки, вырезай, переставляй местами, замедляй, удаляй, не задумываясь и не жалея. Из этого, конечно, ничего не вышло. Но потом она сняла мой 50-минутный концерт и сделала из него видео на 5 минут.С точки зрения музыки тут все грубо порезано, но главное — атмосфера и настроение — передано точно. Кроме того, это не похоже ни на запись концерта, ни на клип, ни на видеоперформанс. Из такого рода роликов я могу вспомнить еще видео, снятые в рамках раскрутки последнего альбома Boards of Canada. Сам альбом довольно странный, там присутствует четкое ощущение нехватки чего-то — а эти видео вдруг наполняют музыку, реализуют каждый случайный в ней звук. Мне вообще кажется, что современную музыку — ну, электронику в первую очередь — лучше иллюстрировать чем-то, что ближе к коубам или гифам. Еще из таких примеров — последнее видео модного американского продюсера Ли Бэннона, он раньше рэп продюсировал, а сейчас выпускает альбом на Ninja Tune. Это и не клип, и не гиф — при этом оно очень хорошо смотрится в формате любых социальных сетей, где мы музыку сейчас и потребляем.

• — Когда говорят, что в 2007-м с электроникой начали происходить интересные вещи, большинство читателей наверняка думают про, условно, Burial, Flying Lotus и прочие девиации дабстепа. Но ты ведь, наверное, другое имеешь в виду?

— Да. Дело в том, что Burial — это как раз исключение, подтверждающее правило. Конечно, это едва ли не самый интересный электронный музыкант 2000-х. Со своим звуком, со своим духом — ну практически как Афекс Твин в 90-х. И вроде бы глупо говорить про спад, если был Burial. Но это именно исключение. В основном музыка стала однообразной, неинтересной, скучной. Поиски сместились куда-то на территорию, где были Animal Collective — скажем так, вышедшие из леса люди с гитарами с семплерами. А электроника как таковая стала слишком однородной. Все стали использовать Ableton. Или углубились в какие-то внутренние эксперименты. А вот в том же 2007-м, когда появились синглы Расти, Зомби, Хадсона Мохоука… Кстати, эти люди сейчас-то являются мощным мейнстримом, по сути. А тогда они вдруг через другой язык и бэкграунд вернули в электронику эмоции. Инга Коупленд из Hype Williams хорошо сказала: мол, электроника слишком озабочена сама собой — а я хочу эмоции вернуть. Тогда же вышла гениальная пластинка Actress «Hazyville», про которую он сам писал, будто извиняясь, — мол, записано в разных местах, в разных ситуациях, на разной аппаратуре. А в ней на самом деле было предчувствие того, что сейчас проступает у всех — от Тома Йорка до Autechre.

• — А чего — того? Вот как можно эти идеи и звуки новые описать? У меня есть теория, что принципиальной характеристикой музыки, о которой ты говоришь, является некая недосказанность, незавершенность. Я это все для себя называю «новые мутные». И эта неясность, неуверенность очень четко отличает такую музыку от, скажем, IDM с его рассудочностью.

— Тут два момента. Во-первых, тот же IDM был гораздо проще и эмоциональнее до 1997-го — и десять лет спустя именно эти простота и эмоциональность в электронику и вернулись. Переусложненность была свойственна как раз периоду с 97-го по середину нулевых, но сейчас уже все почувствовали эту тяжесть, и она потихоньку снимается. А что касается недосказанности… Ну, «мутные» — это все-таки негативный эпитет.

• — Я этого не имел в виду, на самом деле.

— Мне кажется, что в 90-х мы достигли какого-то коллапса в продюсировании. Ну вот взять поздний альбом Garbage, в котором по 120 дорожек в каждом треке — но слушать это невозможно. То, что происходит сейчас, — во многом следствие борьбы с этой перенасыщенностью. Люди стирают этот отполированный звук, добираются до чего-то, что уже нельзя убрать. Причем это не только в электронике. Группа The xx — это то же самое: выбросить все, что можно, — а на том, что нельзя, максимально настаивать. И это сразу сообщает мощнейший эмоциональный посыл музыке.

• — В этом альбоме у тебя была похожая задача?

— Ну я себе ее не ставил — скорее формулировал, пока писал. Мне очень хотелось стереть приемы, которые мы наработали за 10 лет, и найти новые. Выразить то же, что и всегда, — но по-другому. Чтобы ты слышал некое сочетание звуков и чувствовал от этого радость. Но я старался вообще не думать, а просто много сочинять. «AZ» же сделан не так, как мы раньше писали, — когда сначала демоверсия, потом она перезаписывается, потом играется на концертах, потом еще перезаписывается… Этот альбом очень быстро скомпилирован из записей, которые я сделал вообще не задумываясь.

• — Мало того что музыка на твоем альбоме звучит совсем иначе, чем «СБПЧ», — ты с группой сейчас перестал играть. С чем это связано? С тем, что сложно было одно с другим совмещать?
  

— Ну нет. «СБПЧ» и моя музыка — это одновременно и совершенно разные вещи, и одно и то же. Все равно ведь, секвенсор у тебя в руках или гитара — ты все равно какую-то одну свою песню пишешь и от нее никуда не денешься. Другое дело, что мне начало казаться, что общий вектор наших совместных усилий с Кириллом приводил к не очень интересным результатам. И что, может быть, мне стоит освободить место, чтобы Кирилл сделал что-то максимально свое. Ну и к тому же — у БГ есть такой старый образ: «встретимся по ту сторону стекла». Это ровно про то, что надо от себя отказаться — и тогда ты сможешь сделать шаг вперед. И это всегда индивидуальный выбор и поступок, нельзя это сделать классной компанией.

• — Вся музыка, к которой ты имел отношение в последние годы, — от Барецкого до «СБПЧ», — очень русская. А этот альбом — он русский, на твой взгляд?

— Знаешь, я вот могу честно сказать, что меня очень вдохновляют картинки из VK-паблика «Спальные районы страны Oz». Когда я впервые их увидел, я подумал — вот к чему музыку надо писать. И вот буквально вчера мы в баре сидели с Игорем Антоновским, который это рисует, у него девочка интервью брала и спросила, чем он вдохновляется. Он ответил: мол, вдохновляюсь Россией. Она смотрит недоуменно. Тогда он уточнил: вдохновляюсь магазином «Пятерочка». Я очень ценю этот посыл, он мне близок. Потому что мы все живем возле «Пятерочки». Вот когда смотришь британские клипы, видно, что люди просто вышли из дома и сняли, они в этом реально живут. А наши группы снимают некий условный Манчестер. Находят декорацию и влезают в нее. Это совершенно не мое, мне это кажется диким. Потому что те же люди ходят потом в условную «Пятерочку», и ее в их головах куда больше, чем Манчестера. Мне их эскапизм неинтересен. При этом радикально перещелкивать регистр и пытаться делать что-то локальное-народное тоже бы не хотелось. Интересно найти, что такое — наше.