«Какая может быть ностальгия, если вы нас никогда не видели?»

— Отличительной чертой Wire было то, что вы никогда не стояли на месте, никогда не занимались самоповторами. Но в последнее время вы будто бы обращаетесь к своим корням, играете с разными периодами истории группы. Вы это как ощущаете?

— Нет, мне так не кажется. Думаю, дело в чем-то другом — может быть, в контексте. Например, Wire никогда раньше не были в России, и когда мы здесь будем играть, нас будут слушать люди, которые нас никогда не видели; естественно, у них будут определенные ожидания. Это работает на разных уровнях. Когда мы начинали, наши слушатели были примерно одного с нами возраста, и по мере того, как мы писали новые песни, мы старались идти в ногу со временем. Скажем, в первый раз мы вернулись в строй в 80-х; наша публика осталась в общем той же — и вот если бы мы продолжили играть в том же духе, что раньше, мы бы потакали ностальгии. А мы, наоборот, очень сильно изменились — потому что хотели соответствовать времени. Потом снова была пауза — аж до 2000 года. Она отчасти была вызвана тем, что в 90-х рок стал вторичным, а определяла все электроника — техно, драм-н-бейс, ну и так далее. Собственно, в этом и была одна из причин нашего молчания. Потому что — ну как могли бы звучать Wire в 90-х? Наверное, как техно. Нам было бы очень сложно такое провернуть! А сейчас мы оказались в ситуации, когда все смешалось, вроде как снова нормально играть на гитарах. Становиться живыми легендами нам тоже не хотелось — но по факту в разряд классиков нас уже записали. Поэтому мы немножко поменяли свою точку зрения на модернизм. Мы стараемся оставаться верными духу Wire, но делаем все по стандартам XXI века. Что касается старых песен… На наши концерты сейчас в первую очередь ходят люди, которым меньше 25 лет, многие из них даже еще не родились, когда выходили наши первые альбомы. О какой ностальгии тут можно говорить?! Как можно ностальгировать по чему-то, что с тобой не происходило? Мы не ориентируемся на прошлое, мы просто пытаемся быть современными по нашим собственным представлениям. Недовольные всегда найдутся. Наверное, есть люди, которым кажется, что, чтобы быть современными, мы должны играть дабстеп. Но это же глупо. 

— Вы говорите, что сейчас стали классической группой. Любопытно, что самый ваш классический альбом, «Pink Flag», который в каком-то смысле породил весь хардкор, является самым нехарактерным для Wire. Он вообще не похож на то, что вы делали дальше. Вам не кажется это странным?

— Да, это настоящий парадокс, который меня всегда интриговал. Тут могут быть разные ответы. Некоторым кажется, что Wire — идеальная панк-группа, поскольку мы никогда не зависели от каких-либо стилистических рамок и делали ровно то, что нам всегда нравилось. Другие думают, что Wire — это такой хитроумный арт-объект, дикий, постоянно трансформирующийся, и уже неважно, как все начиналось. Панк в Америке (а «Pink Flag» повлиял в первую очередь на американскую музыку) до появления нашего альбома был просто рок-н-роллом; тот же бабл-гам-поп, только утяжеленный. Американская музыкальная культура 70-х, даже панк, была основана на виртуозности: считалось, что чем лучше ты играешь, тем ты талантливее. «Pink Flag» сломал этот шаблон и предложил новую идею — если упрощать, она заключалась в том, что можно играть один аккорд и кричать. Люди слышали и думали: «О, это звучит здорово, я тоже могу так рубить!» Отсюда все и пошло на самом деле. Конечно, вскоре многие обнаружили, что не могут точно скопировать «Pink Flag», просто потому что он был сложнее, там было что-то еще, какая-то темнота, тяжесть, которую они не замечали. Но все равно — этого оказалось достаточно.

— Нa «Pink Flag» есть песня «Reuters» про военного журналиста. Для песни, написанной 30 лет назад, она на удивление актуальна — вещи, которые там описываются, не сильно поменялись. Какие у вас вообще отношения с политикой и социальной критикой в музыке?

— «Reuters» — это как бы такой репортаж, и он основан на реальном материале BBC. Песня рассказывает о том, как ты сидишь и слушаешь репортаж обо всех этих ужасных вещах, которые на войне происходят, и о том, как это на тебя воздействует. В каком-то смысле, мне кажется, музыка и песни тоже могут выполнять функцию репортажа. Ты просто рассказываешь о том, что ты видел, или о том, что видели другие. Типа вот как обстоят дела в мире. В таком виде я это понимаю. Но как только начинается что-то в духе «все должно быть так, а не эдак», какое-то навязывание своего мнения, тут мне уже перестает быть интересно.

— У Wire был удивительный период практически мейнстримового успеха, когда вы выпустили свой третий альбом, «154». Вас хвалили Джон Леннон и Боб Дилан. И ровно после этого вы распались. Это был такой жест?

— Ну нет на самом деле. Отношения в группе никогда не были идеальными, а тут совсем беда была; не хочу вдаваться в подробности, но тем не менее. Вообще, мне не кажется, что мы могли бы стать мейнстримовой группой. У нас тогда-то толком не было поклонников, люди, для которых мы играли, искренне нас ненавидели, мы почти не продавали альбомов. С лейблом, EMI, тоже были проблемы: мы хотели выпустить четвертый альбом, а они не давали нам аванс. В общем, у нас не было денег, все выглядело безнадежно. Если бы мы подождали пару лет, наступили бы 1980-е, и появились бы все эти инди-деятели, которые бы нам помогли.

— Как вообще Wire существует? Например, вы с Грэмом Льюисом вообще в разных странах живете, как у вас получается вместе работать?

— Мы достаточно часто видимся, в туре и на репетициях. Вообще, мы работаем как машина — у нас же помимо группы еще и лейбл собственный есть, Pinkflag. Мы сами выбираем, что делать, все решения принимаем втроем: какие альбомы переиздавать, когда пластинку выпускать и так далее. Сейчас это совсем несложно делать. В каком-то смысле мы — живой парадокс музыкальной индустрии: она никогда не знала, что делать с Wire. Это касается и нашей полной автономии, и того, что мы никогда не были похожи на группы своего поколения. Все группы из 70-х оказались либо скоротечными и быстро исчезли, либо превратились в титанов, легенд. А мы ни то ни се — то появляемся, то исчезаем, последний классический альбом записали тридцать лет назад, при этом продолжаем выпускать музыку. Довольно необычно.

— Wire — лишь малая часть того, чем вы все занимаетесь. У каждого члена Wire есть свои сайд-проекты. Что вы думаете о группах друг друга?

— Мы стараемся эти вещи разделять. То есть, честно говоря, мы не особо и следим, кто там чем занимается вне Wire. У нас сейчас такой период — во всяком случае, у меня и у Грэма, — когда мы очень сосредоточены на Wire. Мы чувствуем уверенность в том, что мы делаем, нам кажется, что это все очень правильно, — и все это придает Wire какой-то дополнительный вес. В группе сейчас чувствуется такая сила, какую я давно в музыке не ощущал.

— У Wire сложная история отношений с электронными инструментами: вы начали их использовать еще в 80-е и с тех пор иногда к ним возвращались. В чем тут интрига для вас?

— Ну смотрите, последняя наша запись концертная — там целиком все сыграно на гитарах плюс много примочек. И мы всегда их использовали, в этом смысле ничего не поменялось. Граница здесь очень размыта — когда ты начинаешь обрабатывать электрогитару, чтобы извлечь из нее звуки, которых ты мог бы добиться электроникой… Мне вообще не кажется, что между электроникой и другими формами электрической музыки такая уж большая разница. Дело скорее в подходе. Электроника сейчас переплелась со всем остальным: панк, рок, что угодно, любые комбинации возможны. Я же говорю — все смешалось. Раньше разница была огромной: если ты делаешь рок-альбом, ты идешь в студию с гитарами и барабанами, если электронную запись — берешь секвенсор или синтезатор. А теперь… Я, честно говоря, даже затрудняюсь определить альбомы Wire, которые выходили за последние 12 лет, — электронные они или гитарные.

— А что вы думаете насчет современной электроники? Я слышал, что вы поклонник драм-н-бейса.

— По-моему, лучше всего с электроникой дела обстояли в 90-х. А сейчас, я же говорю, уже и разделение это потеряло смысл. В 90-х музыканты сознательно ставили себя в рамки какого-нибудь стиля. За последнее десятилетие граница между прошлым и настоящим стерлась. Скажем, в 2003 году еще можно было угадать, в какое время выпущен альбом, послушав его, — 70-е, 80-е или 90-е. Теперь не то — ты слушаешь пластинку и не можешь быть уверен, когда она была написана, в 80-е или сейчас. Приходиться крутиться. И мне это нравится. Ровно этим мы и занимаемся в Wire.

— Мне кажется, что у вас в последнее время поменялись эмоции в музыке — раньше у Wire было много гнева, какой-то сырой энергии, а теперь вы стали какими-то спокойными, что ли. Почему так? Или вы вообще в таких терминах про свою музыку не думаете?

— Да, скорее не думаю. Очень многое на «Pink Flag», на самом деле, сыграно несерьезно, с иронией, но юмор, наверное, не для всех очевиден. У нас в этом смысле все довольно просто: иногда покричать приятно. И все — без инсинуаций. Я не думаю, что мы когда-то пытались гневную музыку. Вообще, эмоции... Это же как в реальной жизни. Очень редко человек чувствует что-то ясное, отчетливое, без примесей — чаще всего ты даже не знаешь, как описать свои переживания. Помню, ко мне приходила журналистка брать интервью, и она так сказала про наши песни: «Я чувствую что-то, но понятия не имею, что».

— Я знаю, что вам очень не нравится глава Саймона Рейнолдса о Wire в его книге «Rip It Up and Start Again». Почему?

— Ну для начала скажу, что несмотря на то, что Саймон про нас много всякой х…рни понаписал, я к нему хорошо отношусь. Он отличный парень. А претензия у меня к нему простая: его там не было. Он фанат, он без ума от тех вещей, о которых пишет, но он не был там в то время, когда все эти вещи происходили. Он не видел их своими собственными глазами. При этом делает какие-то большие выводы, а так нельзя, по-моему. Трудно поверить, что в России им кто-то интересуется. Мне ужасно любопытно, а нас вообще в России знают? Вот вы явно слышали наши альбомы — а у вас там вообще есть легальные копии наших альбомов? Дурацкий вопрос, наверное, но у вас там же процветает пиратство.

— Могу точно сказать, что поклонников Wire в Москве немало найдется, у кого-нибудь из них точно есть ваши пластинки и диски. Но вообще да, у нас тут не очень хорошо с этим делом.

— Мне очень интересно попасть в Москву — понятия не имею, чего ожидать. Для вас, наверное, это все банально, обыденно, а меня восхищает то, что у вас там сейчас происходит. Я читал недавно про эту группу девочек в масках, Pussy Riot — удивительные люди! Вообще, протесты меня завораживают. Россия — большая страна, а большую страну трудно обмануть. Еще, конечно, будет здорово сыграть перед русскими, потому что тут и речи быть не может ни о какой ностальгии. Какая может быть ностальгия, если вы нас в первый раз видите?

Wire выступят в Москве на фестивале «Авант» в следующую пятницу, 6 апреля, в ДК им. Зуева