Жоржи Бен
Премьера новой музыкальной рубрики «Афиши»: в ней Олег Соболев будет подробно рассказывать о великих музыкантах, о которых по тем или иным причинам почти не писали по-русски. В первом выпуске — гениальный бразилец Жоржи Бен, собиравшийся быть футболистом, а в итоге написавший одну из самых известных песен на португальском языке и ставший иконой движения тропикалия.

В конце 1950-х богом забытая улица Дувивьер в Копакабане превратилась для Рио-де-Жанейро во что-то вроде «Красного Октября» для сегодняшней Москвы — именно там концентрировалась значительная часть интересных событий, именно там жизнь бурлила днем и ночью. Разница между «Беку дас Гаррафаш», как называли Дувивьер в Рио, и «Октябрем», впрочем, очевидна: если последний является еще и приютом для всевозможных творческих и медиаорганизаций, то Беку была полностью отдана ночным клубам, кафе и маленьким ресторанам — то есть исключительно развлечениям. Именно там впервые в мире каждую ночь начали давать концерты ансамбли, игравшие босанову, и именно туда стягивались каждый вечер со всех концов гигантского Рио, чтобы послушать как музыкантов, гремевших на всю Бразилию, так и совсем неизвестных новичков. Молодой темнокожий парень, вооруженный одной лишь обшарпанной гитарой, взошедший вечером 1963 года на сцену «Баккарат», одного из лучших клубов Беку, был как раз новичком, — и это было чрезвычайно заметно. Он волновался, переступал с ноги на ногу, комичным образом не мог несколько минут понять, где именно нужно стоять на сцене, а когда наконец понял, быстро проговорил в микрофон что-то вроде «Это первая песня, которую я написал в жизни, не судите строго» — и заиграл. Бразильцы, в крови которых, кажется, с рождения заложена привычка подпевать и знакомым, и незнакомым мелодиям, танцевать что есть мочи и вообще бурно реагировать на любую музыку, встали как вкопанные. Юный музыкант успел подумать, что это знак полного провала, но песню все-таки допел, — и был по ее завершении встречен аплодисментами такой громкости, что проходившие мимо «Баккарата» зеваки начали активно интересоваться у посетителей ближайшего кафе, что происходит в клубе. Самого же юного музыканта на выходе встретил взволнованный и обильно вспотевший белый человек в строгом костюме, представившийся работником бразильского отделения звукозаписывающей компании Philips, — и с ходу предложил контракт. Остальное — история. Уже через неделю вся Бразилия напевала новый хит: первый сингл певца по имени Жоржи Бен, ту самую песню, которую тот исполнил на сцене «Баккарата». А вот, собственно, и она.
«Mas que Nada»
Красивые и романтичные легенды складываются только вокруг самых великих песен — и «Mas que Nada», безусловно, из их числа. Есть, впрочем, в этой истории и доля правды. Это действительно первая песня, которую Жоржи Бен написал в своей жизни. Он сочинил «Mas que Nada» от скуки, проходя срочную службу в рядах бразильской армии, на подаренной мамой гитаре — и вряд ли мог предположить, что таким образом себя обессмертил. Он точно не мог представить себе, что мелодия, подобранная им в перерыве между построением и занятием физкультурой, окажется впоследствии второй (после жобимовской «Garota de Ipanema») самой записываемой песней на португальском языке; не мог даже подумать, что ее спустя пятьдесят лет будут петь на стадионах; не мог догадаться, в конце концов, что его главный кумир, композитор Ари Баррозу, когда-то сочинивший бессмертную самбу «Aquarela do Brasil» и отказавшийся от должности музыкального директора «Диснея» ради места в комментаторской кабинке любимого Беном футбольного клуба «Фламенго», услышав «Mas que Nada» незадолго до своей смерти, скажет: «Как хорошо, что я бросил заниматься музыкой, — по крайней мере никто теперь не заметит, что эта песня лучше всего, что я написал».
«Mas que Nada», правда, до сих пор играет с Беном злую шутку: за пределами Бразилии его везде и всегда воспринимают именно как первого ее исполнителя — и довольно редко обращают внимание на его долгую, продолжающуюся до сих пор карьеру, на протяжении которой он сделал для бразильской музыки, возможно, больше, чем кто-либо из его современников. Это и правда великий человек: Жоржи Бен переизобретал себя больше раз, чем Дэвид Боуи, делал музыку более ритмичную и располагающую к танцам, чем Джеймс Браун, пел песни в десять раз более загадочные, чем Боб Дилан, и — здесь можно воспользоваться словами исследователя бразильской поп-музыки Кристофера Дана — «практически в одиночку обозначил пунктиром существовавший, но не видимый до него мост между бразильской и африканской музыкой». Но самое главное, впрочем, другое: Жоржи Бен всегда писал отличные песни — и многие из них куда лучше, чем «Mas que Nada».
«Как хорошо, что я бросил заниматься музыкой, — по крайней мере никто теперь не заметит, что эта песня лучше всего, что я написал»
Сам Бен в детстве и юности вовсе не хотел быть музыкантом. Больше всего на свете он хотел стать футболистом. В семь лет он поступил в академию «Фламенго» — и пробыл в числе юных воспитанников клуба еще десять лет. Его отец — полупрофессиональный музыкант, между прочим, — был на трибунах «Мараканы» на финале чемпионата мира по футболу 1950 года, видел воочию историческое поражение сборной Бразилии от уругвайцев и тяжело переживал по этому поводу всю свою жизнь. Ему очень не хотелось, чтобы сын оказался в случае большой спортивной неудачи под таким же шквалом критики, как сборная Бразилии с Зизиньо и Шико в составе, — до такой степени не хотелось, что он отправил Бена из молодежного состава народного бразильского клуба прямо в армию. Мать Бена, происходившая из семьи эфиопских иммигрантов, подарила ему перед отправкой в войска гитару — а остальное вы уже знаете. Нужно сказать, что футбол никогда до конца Бена не отпустил. Он написал с два десятка песен, посвященных обожествляемому бразильцами спорту, дружил с Пеле, а однажды стал одним из кандидатов в главные тренеры «Фламенго» (непонятно, правда, всерьез или в шутку). В конце концов, в футбол он, судя по многочисленным свидетельствам, сам играл отменно: существует байка, согласно которой Бен, навещая в начале 1970-х своего друга, великого певца и музыканта Каэтану Велозу, находившегося в изгнании в Лондоне, каким-то образом оказался на тренировке «Вест Хэма», попинал мячик, несколько раз выиграл противоборство один на один с Джеффри Херстом, забившем за несколько лет до этого хет-трик в финале Чемпионата мира, и чуть не ушел с базы клуба с готовым контрактом.
Собственно, ранние альбомы Бена, с дебютного «Samba Esquema Novo» до «O Bidu»
«Na Bahia tem»
До уровня успеха «Mas que Nada» Бен на первом этапе своей карьеры так, впрочем, и не добрался — и это стало одной из причин, по которым он в
Os Mutantes — «A Minha Menina»
Сделанный при помощи Trio Mocoto, еще одной молодой бразильской группы, и штатного аранжировщика всех главных пластинок тропикалии Рожериу Дюпра альбом
«País Tropical»
Черная культура стала одной из определяющих тем в творчестве Бена 1970-х — и здесь нельзя не поразиться его дальновидности. Велозу и Жил все десятилетие не могли определиться со своими ролями — первый то превращался в классического поэта-урбаниста, то пробовал себя в роли лирика, второй просто метался от одного музыкального жанра к другому, — а Бен спокойно развивал свой заново найденный образ. Это не означает, что он говорил исключительно об истории и традициях черных бразильцев: напротив, чем черней его музыка становилась по духу, тем больше тем он затрагивал в своих текстах — причем самых неожиданных тем. Жоржи Бен 1970-х рассказывал об алхимиках XIV века, пел гимны рыбалке, пересказывал мифы народов мира, теоретизировал об инопланетянах, миллион лет назад заселивших Землю своими клонами, писал о красоте механизма работы птичьих крыльев, — короче, звучал, как человек, который нахватался знаний из различных областей науки и, подобно ошеломленному школьнику, рассказывает о новых открытиях всем окружающим. Иногда ему не хватало слов: во многих вещах Бена той эпохи (например в «Hermes Trismegisto Escreveu») вдруг возникает многословный и спешный конферанс, совсем не укладывающийся в бразильскую традицию — с такой резвостью и волнением в начале и в середине песен говорил разве что Валерий Сюткин периода группы «Телефон». Бен в Бразилии до сих пор имеет репутацию чересчур начитанного, находящегося на почтительном расстоянии от обычного народа, но при этом милого поэта-мистика — впрочем, это всего лишь одна из сторон его публичного образа.

Другая сторона — это образ, понятное дело, гениального музыканта, и нет лучше эпохи, чем 1970-е, чтобы эту гениальность доказать. Именно в середине того десятилетия он выпустил три совсем непохожих друг на друга, но одинаково великие пластинки, каждая из которых в идеальном мире имела б все права встать в канонический список лучших альбомов всех времен рядом с «Exile On Main St.», «Abbey Road», «After the Gold Rush» и прочими. Недосягаемая для очень многих музыкантов планка была взята Беном впервые в
«Errare Humanum Est»
В 1975 году Жоржи Бен выпускает совместный с Жилберту Жилом альбом «Ogum Xango». Эту пластинку, записанную в ходе спонтанного ночного джема, минималистичную (из инструментов — всего-то две акустические гитары и ритм-секция) и состоящую наполовину из песен Жила, а наполовину — из вещей Бена, растянутых минут на десять, Жил сначала не хотел выпускать — по его мнению, она уж слишком далеко ушла от песен в типичном понимании, которыми каждый из двух музыкантов тогда занимался. Это правда: «Ogum Xango» — совсем не про песни, а как раз про то самое эфемерное, что пытался на «A Tabua de Esmeralda» внедрить свою музыку Бен. Ее сюжет и ее суть — в наслаждении процессом игры музыки как таковым и во взаимной импровизации. К тому же «Ogum Xango» показывает исконно содержащуюся в бразильской музыке любовь к ритму и нелюбовь к скуке. Ну вот представьте себе каких-нибудь сходных по статусу британских музыкантов, в середине 1970-х отправившихся с двумя акустическими гитарами в студию за один присест записать несколько своих песен: результаты, возможно, были бы далеко не катастрофичными, но абсолютно понятными и предсказуемыми. Жил и Бен же позволили своим песням существовать совершенно свободно — и слушать при этом их не надоедает ни на секунду.
Gil & Jorge «Meu Glorioso Sao Cristovao»
Эфемерность «Ogum Xango» тем более удивительна, что на следующем (и последнем) своем шедевре 1970-х Бен ее начисто отбросил: на «Africa Brasil» правят ритм-секция, конвульсивная фанковая гитара, роскошные женские подпевки и, что важно, еще более искусные вокальные мелодии, чем были у Бена раньше. По всему слышно, что Бен ознакомился с диско — и диско, кстати, ответило довольно неожиданной взаимностью. Через несколько лет после выхода «Africa Brasil» Род Стюарт запишет один из своих главных хитов «Do Ya Think I’m Sexy?», начисто заимствующий ритм и мелодию песни Бена «Taj Mahal» в том виде, в котором она на этой пластинке и появляется («Taj Mahal», впрочем, лучше песни Стюарта раз в тысячу — во многом благодаря совсем уж мастерской аранжировке). Впрочем, и без нее на «Africa Brasil» есть что слушать и что услышать: «Umbabarauma (Ponto de Lanca Africano)», одна из лучших вещей Бена про футбол, вышеупомянутая «Hermes Trismegisto Escreveu», отдаленно напоминающая Фелу Кути «A Historia de Jorge», долгая, относительно медленная и грандиозная по размаху «Xica da Silva», — все они показывают мастерство Бена как фанк-музыканта, способного инкорпорировать в свои песни еще и общепонятные мелодии; то есть скорее Слая Стоуна, чем Джеймса Брауна.
Gil & Jorge «Ponta de lanca Africano»
Но не все коту масленица. Поразительно, но после «Africa Brasil» Бен не записал ни одной хоть сколько бы подбирающейся к гениальности его главных альбомов пластинки — и вообще стремительно пошел на спад. В
Даже в самых печальных проявлениях музыке Бена все равно был свойственен все тот же фирменный мистический дух
В этой буйной его концертной деятельности есть, впрочем, один грустный, но логичный аспект — хотя самого Бена он не касается. В практически всех иностранных анонсах его выступлений или репортажей с них экскурс в богатую карьеру Жоржи Бена ограничивается упоминанием песни «Mas que Nada» или анекдотом про «Taj Mahal» и Рода Стюарта. Почти никто из тех, кто пишет о Бене на Западе, не упоминает о его наследии, не заводит разговор о его не самых известных, но популярных в Бразилии альбомах вроде «Forca Bruta». На родине же Бен — один из самых успешных музыкантов всех времен, и список его радийных хитов далеко не ограничивается одной песней. Почему так происходит — с одной стороны, понятно, а с другой — все равно несправедливо: музыка Бена обладает совершенно космополитичным ритмом и столь же общепонятной мелодичностью. Возможно, это потому что Бен не создал себе репутации великого стихотворца, как Шико Буарке, не стал популярен на Западе в одночасье, как Жуан Жилберту, не был известен политическим активизмом, как Жилберту Жил, успевший побывать министром культуры Бразилии, а беспрерывно занимался музыкой, не обращая внимание ни на что, кроме того, что происходит в его собственной голове. В любом случае — все, кто пишет о концертах Бена, соглашаются в одном: когда одетый с ног до головы в белое и сохранивший, несмотря на свои семьдесят лет, телосложение профессионального центрального защитника Бен выходит на сцену и начинает петь — публика бросается в пляс. И не перестает танцевать два с лишним часа. Прямо как бразильцы, для которых, как известно, танцевать под музыку — дело само собой разумеющееся.