«Афиша» беседует с лидером The National Мэттом Бернингером
В Москву приезжает с концертом The National — одна из лучших современных американских рок-групп, исполняющая неспешные и жутко красивые мужские песни. «Афиша» поговорила с лидером The National Мэттом Бернингером
— Если честно, по вашим песням иногда создается впечатление, что вы довольно унылые люди.
— Ха, ну отчасти так и есть. По крайней мере досуг у нас не особо изобретательный: вот сейчас мы в туре и, когда оказываемся в незнакомом городе, обычно околачиваемся где-нибудь поблизости от того места, где будем играть. И выпиваем, конечно. Хотя тут похвастаться тоже особо нечем: на всю ночь нас, как правило, не хватает, пытаемся урвать хотя бы несколько лишних часов сна. То есть не сказать, что мы образцовая рок-группа, которая может заливать глаза от заката до рассвета, а наутро ехать дальше.
— Что, и в Москве тоже спать будете?
— Нет, тут совсем другое дело: хочется посмотреть как можно больше всего. Забавно, я мало знаю о России, но мне кажется, это удивительная и очень романтичная страна. Так, во всяком случае, можно заключить из романа «Доктор Живаго». Вот только я слышал, что теперь в России все пьют только пиво и оно стремительно теснит водку. Это правда? Мы немного обеспокоены.
— Все врут. Водки навалом. А что это вы так интересуетесь? И в песнях у вас тема алкоголя не последнее место занимает.
— Ну как, выпивка — это естественная, исконная, можно сказать, часть человеческой жизни. И мне, признаться, всегда приятно потолковать на эту тему. Я выпиваю, когда пишу тексты, и люблю ввернуть что-нибудь такое в песню. Кстати, это отчасти такой барометр: думаю, что если бы у меня начались проблемы с алкоголем, я бы сразу перестал о нем петь. Пока что отношения у нас складываются нормально — без фанатизма. Вообще, мне, например, кажется, что строчка из песни «Gospel» — «I’ll bring a nice icy drink to you» — едва ли не красивейшая на нашем новом альбоме. Так трогательно, по-моему.
— Что касается нового альбома — шумиха вокруг него как-то на вас отразилась?
— Да не особо. Не могу сказать, что мы разбогатели или прославились. Зато если раньше мы выступали перед совсем малочисленной публикой, в пустых почти залах, то теперь они полны людей. Вот главные — и чрезвычайно отрадные — изменения. Есть, впрочем, и побочные эффекты: в Германии вон некоторые бойкотировали наши концерты, увидев название на афишах и подумав, что мы какая-то фашистская группировка. Что до меня самого, то мне тридцать шесть лет, я не думаю, что в таком возрасте что-либо способно поменяться. Во всяком случае — в голове.
— The National оперативно причислили к сонму продолжателей Joy Division, насколько это правомерно?
— У меня, честно говоря, отродясь записей Joy Division дома не было. Кертис, конечно, жутко важная фигура для моего поколения, барабанщик вот наш трепетно к ним относится, но я всегда больше любил The Smiths. Ну а про Тома Уэйтса вообще молчу.
— Вы почти не поете о политике, что по нынешним временам довольно странно: большинство американских групп сейчас чуть ли не целый фронт сопротивления развернули.
— Конечно, я в курсе, что идет война, черт знает что творится. Но я не хочу держать это в голове, когда пишу песни: не думаю, что все эти ужасы были бы в них уместны. Исключение составляет разве что «Fake Empire» — это, видимо, единственная наша вещь, как-то касающаяся политики, но и она скорее о желании абстрагироваться и позабыть о войне. Я не хочу использовать группу как площадку для митинга, а микрофон — как мегафон, из которого звучат политические лозунги.
— Вы говорили, что Нью-Йорк — любимый ваш город. А вот многие старожилы, например, Алан Вега из Suicide, утверждают, что с ним происходит что-то неладное.
— Неладное? Ну не знаю. Я живу здесь уже четырнадцать лет, и — как по мне — он с каждым годом становится только лучше. Принято думать, что здесь дико грязно и довольно опасно, но где такого нет? А я вот до сих пор помню, как впервые оказался на Бруклинском мосту. Тогда я только перебрался в Нью-Йорк из Цинциннати. И вот однажды, взяв бутылку вина, отправился туда ночью. Чувствовал себя — прямо как в кино. И, честно говоря, в тот момент мне казалось, что на этом месте и правда свет сошелся клином.
— Очень подходящий образ для вашей музыки. Вообще, ваши лирические герои — сплошь горестные неудачники, но при этом в песнях всегда ощущается некая здоровая горькая ирония. Так и полагается?
— Безусловно. Мне просто кажется, что комедия и трагедия — это две вещи, которые идут по жизни рука об руку. И, как бы это сказать, не надо делать трагедию из всего вокруг. В жизни всякое бывает: люди встречаются и расстаются, печалятся и смеются; порой нас окружают уродливые и страшные вещи, но можно ведь посмотреть на них с другой стороны и рассмеяться. Об этом еще Воннегут говорил, мир его праху.