Лидер The Soft Moon о музыке 80-х, суициде, иронии и самоедстве

— У вас довольно смурные, статичные выступления, насколько я могу судить. Вам самим какие концерты нравятся?

— Да примерно такие же, если честно. Я люблю камерные мероприятия в небольших клубах — знаете, чтобы была какая-то особая атмосфера, чтобы можно было окинуть взглядом зал. Мне нравится тесный контакт между артистом и зрителями — именно в таких условиях в результате концерта может случиться катарсис.

— Веселье, я так понимаю, вами не очень-то приветствуется?

— Веселье? Не знаю, для меня музыка — это в большей степени терапия, нежели развлечение. Проверенный способ вылечить себя.

— И на ваши концерты стоит приходить за тем же?

— Думаю, да. Мы не очень-то веселые, но зато мы даем возможность людям погрузиться в себя, дать волю тем чувствам и мыслям, которые в обыденной жизни они стараются скрыть. Знаете, на первом альбоме я в основном не пел, а шептал — конечно, у меня были очень вредные соседи и записываться было непросто чисто технически, но дело было не только в этом, а еще и в моей закрепощенности. Я бы так и шептал, если бы не концерты — там я научился и петь, и кричать, и терять контроль над собой. Вообще я довольно заурядный человек и в обычной жизни крайне скромно выражаю свои эмоции. Но на концертах я преображаюсь. 

— Вы выросли в рядом с пустыней Мохаве. Не самое обычное место, прямо скажем. Как вам помнится этот период вашей жизни?

— Думаю, из-за него я и стал музыкантом. Представьте себе невероятно огромное и пустое пространство — домов мало, людей еще меньше. Если вы там родились, то вы можете долгое время вообще не знать, что есть что-то другое, — мир, который показывают по телевизору, оттуда кажется сказкой. И заняться тоже особо нечем — приходилось придумывать себе развлечения.

— Кто ваши кумиры детства?

— В детстве я увлекался рисованием, пока не открыл для себя музыку. Я боготворил Сальвадора Дали, еще мне очень нравились Брюс Ли и Слэш из Guns & Roses, герои того времени. Ничего особенного, в общем.

— Вас не смущает то, что ваши слушатели принадлежат к поколению, которое уже не очень в курсе, кто такой Брюс Ли?

— Не смущает — удивляет скорее. Что они в нас находят? Возможно, нас выгодно отличает наша серьезность. В современной музыке слишком много сарказма, иронии, даже если что-то берется из другого времени, то переосмысляется совершенно в сатирическом ключе. Мы же искренне любим тот звук и ту эпоху.

— В то же время в 80-ые было много явлений, к которым сегодня люди относятся с опаской и недоумением, взять хотя бы металлистов с химзавивкой и накладными плечами…

— Да! Например, я ни тогда, ни сейчас не мог понять феномен популярности Meat Loaf. Да, у него есть много хитов, но вот почему эти песни стали хитами — для меня загадка. Может быть, потому что он удачнее других смешал театральность с роком? Мы всегда старались избегать театра, хотя отчасти он был и в Bauhaus и The Cure. Я никогда бы не стал превращать сцену в подмостки — мне довольно дико представлять себя актером. На сцене я настоящий.

— Вы около пятнадцати лет писали музыку в стол и были практически никому не известны. А несколько лет назад выпустили первый альбом The Soft Moon и теперь работаете без выходных. Как вам такой резкий перепад давления?

— Когда я был еще юным и только начинал заниматься музыкой, у меня, как и у всех, была одна задача — подписать контракт с хорошим лейблом, чтобы он помогал с продвижением, а я бы посвящал больше времени непосредственно творчеству. Собственно, в 2009-м, незадолго до того, как The Soft Moon внезапно стал популярными, я думал вообще забыть про все свои амбиции. И сделал это. Согласился внутренне с тем, что музыка — хобби, стал писать песни только для собственного удовольствия. В общем, так и появились The Soft Moon. И сразу после этого мне поступило предложение от лейбла Captured Tracks, который мне всегда был близок. Особенно это странно, потому как я никогда на The Soft Moon не ставил. Это очень личный для меня проект. А теперь весь мир знает, кто я такой — все, о чем я думаю, все мои невзгоды и страхи. Я стал чувствовать себя более уязвимым. Может быть, поэтому вы подумали, что я такой замкнутый на концертах. А мне просто бывает страшно.

— Вам стало легче писать песни после того, как вы уже открылись публике?

— Напротив, мне теперь приходится идти все глубже и глубже внутрь себя.  Не так-то просто транслировать свои переживания. Но для меня же это тоже инструмент, инструмент познания самого себя. Я скорее боюсь, что умру, так и не узнав, кто я такой.

— Вы думали о самоубийстве когда-нибудь?

— Я о нем постоянно думаю. The Soft Moon и есть способ немного убить себя. Зато потом я чувствую себя лучше. Если бы не музыка, я бы давно свихнулся, поверьте. Это помогает мне бороться с демонами — то есть не бороться даже, а приручать их, что ли. Подкармливать. Я не хожу к психотерапевту и не занимаюсь медитацией — я занимаюсь музыкой. Я получаю письма от людей, которые говорят, что для них The Soft Moon играет схожую роль. Недавно мне написал незнакомый парень, у него СПИД, но он благодарит меня за мою музыку, потому что считает, что она помогает ему прожить дольше. Пускай моя музыка кажется холодной и отчужденной. Но на самом деле только благодаря ей я не одинок.  

The Soft Moon выступят 3 апреля в Петербурге в клубе MOD и 4 апреля в Москве — в Artplay