Skunk Anansie о проблемах юности, протесте и разнице между роком и дизайном интерьеров

— Вы помните свою первую песню?

— Ой. Я думаю, мне на тот момент было лет 14. Тогда песни сочинялись, потому что меня привлекало какое-нибудь событие — неважно, из моей жизни оно было или я видела его по телевизору. И это были не просто стихи, а именно полноценные песни, с припевами и куплетами — чистая поэзия, которую нельзя спеть, меня не слишком привлекала ни тогда, ни сейчас. Кажется, рефреном в моей первой песне был вопрос «куда мы все катимся?!». (Смеется.) Да, мало что изменилось с тех пор, разве что я стала четче формулировать мысли. Вообще, ну какие это могли быть песни — типичная подростковая обозленность на все вокруг и всех подряд. Думаю, что практически каждый прошел через это — когда ты юн, ты не понимаешь, как на самом деле устроен мир, и из этого непонимания рождается протест. Куда лучше, когда протест рождается из понимания. Когда ты смотришь на мир по-взрослому, ты видишь вещи отчетливее, во всей их полноте и сложности. А когда тебе 13–17 лет, ты думаешь, что можешь изменить весь мир.

— Разве это не прекрасно?

— Это хорошее чувство. Но оно проходит. И это нормально.

— Думаю, вам тринадцатилетней не понравились бы такие слова.

— А я считаю, что мы бы поладили. Правда, наверное, я сегодняшняя испугала бы Скин-подростка. Особенно требованием прилежнее учиться игре на инструментах! Да, еще бы я обязательно купила себе гитару — в 14 лет у меня была одна вечно расстроенная гитара без струны, издающая страшные звуки. Этот монстр до сих пор сказывается на моей манере игры. Еще одна проблема была в том, что никто меня не подталкивал в то время, я занималась всем совершенно интуитивно, учителей у меня не было. Со временем я поняла, что очень важно, чтобы у музыканта был знающий собеседник.

— Вы основали Skunk Anansie в 25 лет, а до этого переиграли в нескольких безвестных группах. 25 — не самый юный возраст для рок-музыканта. Насколько тяжело было пережить долгие годы отсутствия каких-либо музыкальных перспектив?

— Знаете, мне они только пошли на пользу. У меня уже была профессия — я работала дизайнером интерьеров и совершенно не переживала по поводу своей судьбы в случае неуспеха группы. Уверенность — это очень важно. К тому же я была уже взрослой женщиной, дисциплинированной, я знала, что такое труд. Все, что происходило вокруг, уже не слишком кружило меня голову — весь этот образ жизни рок-музыканта, поклонники, пресса, всякие излишества. Молодым славу вообще очень тяжело выдержать — они легко ломаются от этого в силу своей повышенной чувствительности. У меня уже была на тот момент толстая кожа. (Смеется.)

— В 2009-м вы возродили Skunk Anansie, но забросили сольную карьеру. Не жалеете об этом?

— На самом деле для меня мало что изменилось. Я до сих пор много всего делаю самостоятельно — диджействую, сочиняю электронную музыку, путешествую. Группа меня ни в чем не ограничивает, мы не лезем в жизни друг друга.  Просто рок, конечно, как я поняла со временем, лучше всего делать сообща. В конце концов, в основе всего должно лежать удовольствие. А делать что-то вместе с кем-то — это же весело.

— А минусы есть? Подводные камни?

— Без них не обходится. Рок — это вообще тяжелая работа, тяжелее, чем дизайн интерьеров. (Смеется.) Я хожу в спортзал пять раз в неделю. Мне нужно постоянно быть в форме, иначе есть риск просто выбиться из сил посередине концерта. Другой минус — это отсутствие личного пространства. Когда ты знаменит, все думают, что это нормально — пихать тебе камеру в лицо, преследовать тебя на улице, прерывать твои разговоры с другими людьми. Честно говоря, я до сих пор не смогла с этим смириться. Когда мне все это надоедает, я беру свой сноуборд и уезжаю туда, где меня вряд ли кто-то узнает. Не знаю, может быть, поэтому я так люблю горы.

— В вашей музыке всегда был сильный заряд агрессии по отношению к мироустройству. Что у вас вызывает протест сейчас?

— В этом смысле мало что изменилось. В современном мире по-прежнему нет ничего хуже коррупции — это корень всех остальных проблем. Самое ужасное, что сейчас это просто такая же институция, как и все остальное, взятки общеприняты и считаются нормой. Да, прошлое нас учит тому, что так было всегда, но это не значит, что в будущем это должно продолжаться. Люди ничего не выносят из своей истории, но это их персональная ошибка и это не оправдывает текущий порядок дел. Опыт показывает, что люди, которые ничему не учатся, долго не живут. Так и со странами — на самом деле чем сильнее коррупция, тем слабее государство, хотя со стороны может казаться наоборот.

— Вы думаете, песнями можно исправить ситуацию?

— Не знаю, я просто пою о том, что я чувствую по этому или по другим поводам. Но вообще я считаю, что всегда лучше говорить, чем молчать. Возможно, что это как-то и повлияло — я не про наши записи, а в целом про рок-музыку. Кто знает, в каком бы мы мире сейчас жили, если бы не было Боба Дилана, The Clash и других коллективов? Если в этом вкладе есть хоть малейшая наша частичка, то значит, это уже не зря.

— В этом году группе исполнится 20 лет. Вы довольны тем, чего добились?

— Не знаю, я как-то не думала об этом. Здорово, что мы еще здесь. Для меня важно просто продолжать — когда ты начинаешь оглядываться и подсчитывать свои заслуги, это значит, что перед тобой выросла стена, которую ты не можешь преодолеть. А я пока этой стены не вижу.

Skunk Anansie выступят 18 апреля в московском клубе Arena Moscow, 19 апреля — в петербургском A2 и 21 апреля — в екатеринбургском Tele Club