Михайлов, Ваенга, Лепс: постшансон при ближайшем рассмотрении

Первый раз я увидел Григория Лепса 15 лет назад — в передаче «Клипsа», которую показывали в 7.30 утра по Пятому каналу. Артист фигурировал на экране в белом пиджаке, рассекал по неведомому зарубежному пейзажу в белом «мерседесе» и проникновенно пел про старинную любовь по имени Натали. Учитывая, что имя это тогда ассоциировалось с исполнительницей песни «Ветер с моря дул», а соседями Лепса по эфиру выступали «Рок-острова» и «Руки вверх», шансонье выглядел странно, вытеснить его из памяти было легко — и, посмеявшись шуточной переделке с рефреном «Натали, я принес тебе на кладбище земли», я про певца забыл.

Февральским вечером 2011 года я наблюдаю, как шесть тысяч человек, заполнивших респектабельный Crocus City Hall, вздымают вверх экраны мобильных телефонов на припеве песни «Рюмка водки на столе». Григорий Лепс собирает в крупнейшем сидячем зале города третий аншлаг подряд; на сцене — рок-группа из шести человек; артист сменил кудри на бобрик, но носит все тот же белый пиджак. Неподалеку от меня небольшая компания обсуждает, где продолжить вечер — в боулинге или в ресторане. Выйдя на улицу, они усаживаются в белый «мерседес» — кажется, тот самый, из 95 года, который наконец доехал до места назначения.

***

«К нам вот месяц назад Леонтьев приезжал — так концерт отменили, потому что билетов не продали», — ухмыляется мужчина, стоящий чуть выше меня. В холле ДК Брянского машиностроительного завода торгуют брелоками и календарями с изображением Елены Ваенги, которая сегодня и выступает, а также разыгрывают в лотерею бытовую технику; в сидячем зале нет не только свободных кресел, но и свободных ступенек — приходится вжиматься в стену. Аналогичную картину приходится наблюдать месяц спустя во Владимире: концерт Стаса Михайлова проводят во Дворце спорта, ряды сидячих мест поставлены на прикрытый покрывалом лед, люди, распихивая друг друга, усаживаются на скамейку запасных. Аналогичная картина — везде: провинциальные промоутеры рассказывают, что билеты на Киркорова остаются в продаже до дня концерта; Михайлов, Ваенга и Лепс обеспечивают себе солд-аут мгновенно.

Этих троих объединяет не только спрос — Михайлов, Лепс и Ваенга втроем создали, освоили и монетизировали новый жанр, обозначить который можно как «постшансон» (пользуясь метким определением Олега Кашина). Шансон — потому что это все та же дешевая музыка, только сыгранная большим составом и на дорогих инструментах; те же поэтические штампы, возведенные в творческий принцип; та же патентованная задушевность, загадочный русский соул. Пост — потому что из этого шансона напрочь вынута криминальная составляющая; тут всё так же страдают, любят и кручинятся — но без всякой социальной подоплеки; жизнь трудна не потому, что пошла по кривой дорожке, а сама по себе. Ваенга–Лепс–Михайлов — это новая форма авторского городского фольклора, происходящая из города, где зарекаются от тюрьмы, но не от сумы, где вместо ходок — дорога от дома до работы и обратно.

***

Кто слушает эти песни? Принято считать, что своей популярностью постшансон обязан одиноким женщинам в возрасте. И правда: в мужском туалете брянского ДК знакомые, распознав друг друга, здороваются и, как бы извиняясь, сообщают, что «пришли с супругой»; число мужчин во владимирском Ледовом дворце вообще стремится к нулю, сам Михайлов обращается исключительно к женщинам; людей младше 35 исчезающе мало в обоих залах. Но социальный фактор тут не менее важен. Вот кто ходит на эти концерты — по результатам небольшого соцопроса. Пенсионерки («Я бы и всю пенсию отдала, лишь бы Елену Ваенгу увидеть»). Бухгалтер санатория. Работники прокуратуры и судебного аппарата. Журналисты муниципальных газет и профессора муниципальных вузов. Риелторы. Учителя.

Постшансон — это саундтрек административных учреждений, бюджетный госпоп для бюджетных господ. И артисты постшансона предлагают своей публике очень понятные амплуа. Ваенга — с ее выразительной жестикуляцией, притчами-байками, цитатами из Гумилева и Вертинского — это «культурная женщина», которая и заскучать не даст, и про Шопена знает, и сочинить складные стихи к торжественному случаю может. Михайлов — с его обязательным крестом на волосатой груди, цветным пиджаком, уверенным взглядом исподлобья и одами женской доле — «хороший мужик», который знает жизнь, верит в «боженьку» (Бога Михайлов именует исключительно панибратски), ищет настоящую любовь и способен защитить. Лепс — с его белым пиджаком и белым «мерседесом», пылкими песнями ни о чем, гимнами пацифизму и рабочему люду мегаполиса — Лепс, конечно, немного выбивается: он поимпозантнее, посолиднее, он про стиль и про фирму, его амплуа — успех; и характерно, что ангажементов за пределами Москвы у него поменьше. Лепс поет для столичного среднего класса; Михайлов и Ваенга — для среднего класса, каким он на самом деле является на остальной территории страны.

В этом смысле показательна механика популярности Михайлова и Ваенги. Про них ходит масса слухов: Стаса-де любит Светлана Медведева, Ваенгу-де спонсирует ЛУКОЙЛ. Но, кажется, в этом случае предложение просто-напросто соответствует спросу — в конце концов, обоих стали показывать по телевизору, когда артисты уже круглогодично гастролировали по стране. Похоже, успех Михайлова и Ваенги — реальный пример культурного гражданского сопротивления: давно говорят, что оккупировавшие телеэфир продюсерские проекты работают исключительно на корпоративы, а не на реальную публику; ну вот теперь публика воспряла и проголосовала рублем и ногами — так что игнорировать постшансон телевидению стало себе дороже. Характерно проголосовала, между прочим; очень типический пример гражданского сопротивления: народ сделал свой выбор — и выбрал Стаса Михайлова.