Аманда Палмер об альбоме «Who Killed Amanda Palmer?»

Вокалистка группы The Dresden Dolls Аманда Палмер записала сольный альбом — собрание грандиозных истерических песен о сексе, лжи и женской доле. «Афиша» поговорила с Амандой

— Ваша пластинка называется «Who Killed Amanda Palmer?». Что подразумевает отсылка к «Твин Пиксу»?

— Если бы я сейчас начала рассуждать о том, что она подразумевает, соврала бы. Дэвид Линч — ох…енный режиссер, вот что она подразумевает! (Cмеется.) Вы же понимаете, с тех пор как вышел «Твин Пикс», только ленивый не скаламбурил насчет меня и Лоры Палмер. И я решила — чем я хуже? Но! Все очень хорошо сложилось. Потому что если бы я не назвала альбом так, мне бы не пришло в голову сделать к нему серию фотографий, где я мертвая лежу. А если бы мне это в голову не пришло, я бы никогда не придумала сделать из фотографий книгу и позвать в авторы писателя Нила Геймана, моего доброго друга. А если бы… Ну и так далее. В общем, если бы героиню «Твин Пикса» звали Лора Смит, моя жизнь была бы не так интересна. Спасибо Дэвиду Линчу!

— У вас каждая песня — история из жизни, не из самой приятной причем. Вы о себе поете или сочиняете?

— И то и другое — в этом и соль. Меня, собственно, в написании песен это всегда и привлекало — как ты отталкиваешься от личного опыта и наворачиваешь на нем невероятные сюжеты.

— Ну я имею в виду — вы действительно такая е…нутая, как по песням кажется?

— Вау! (Смеется.) Действительно ли я настолько е…нутая? Думаю, ответ — нет. То есть даже (очень громко) — НЕТ! Потому и музыка такая, что я НЕ е…нутая: точнее, именно потому что я пишу подобные песни, я могу себе позволить не быть е…нутой. Вообще, вечно у меня на этом месте проблемы. Почему-то к скульптору или там к писателю таких вопросов не возникает. Ты можешь снять фильм про изнасилование и убийство, и никто не подумает, что ты расчленил и съел маленькую девочку. Но как только ты начинаешь петь, сразу кажется, что ты поешь про себя. Знаете, люди, которые знакомятся со мной, всегда очень удивляются, какая я спокойная и гармоничная женщина. Йогой занимаюсь, все такое.

— А с чего вы вообще решили сольно записаться? С The Dresden Dolls все в порядке?

— Э-э-э… Ну скажем так, мы взяли бессрочную паузу. То есть я как раз и решила сделать что-то одна, потому что от группы очень устала, да и Брайан (Вильоне, второй участник The Dresden Dolls. — Прим. ред.) тоже. Что дальше будет — я не знаю. В этом смысле обрадовать вас нечем, увы.

— Сейчас все те вещи, которыми вы занимаетесь, — кабаре, театральность и так далее — вдруг пошли в бурный рост; куча групп что-то такое делает и преуспевает — Man Man, Vermillion Lies, да хоть Gogol Bordello. С чего бы?

— Ну вы помните, в 90-х ведь рок был чудовищно серьезным, был зациклен на предельной искренности. Взять хотя бы гранж — когда человек выходит на сцену и орет что есть мочи, выворачивает себя наизнанку. Идея о том, что музыка — это развлечение, была катастрофически немодной. Но постепенно это начало сходить на нет, стало понятно, что искренность не означает глубины, что за ней может ничего и не быть — и что для того чтобы создать спектакль, какой-то собственный выдуманный мир, тоже необходимо серьезное творческое усилие. А потом… Знаете, в Америке сейчас п…дец какие смутные времена. Реально — куча людей живут в состоянии перманентной депрессии. Им нужно отвлечься, им нужна какая-то другая, яркая, фантастическая реальность. Вот тут мы и пригодились.

— А вы-то сами отчего этим увлеклись?

— А я никогда и не считала, что музыкант — это тот, кто выходит и исповедуется на публике. Я всегда не только песни писала, но и театром занималась, пантомимой, чем угодно. К тому же — я ведь росла в 80-х, и та музыка, которую я слушала, была очень театральной. Майкл Джексон, Мадонна, Синди Лаупер; костюмы какие-то невероятные, шоу, перевоплощения. Вот с кого я брала пример.

— Но тот образ, который вы создаете, Синди Лаупер не очень напоминает, прямо скажем.

Вы же в более глубокое прошлое копаете.

— Ну это да — как в книжках пишут, «Аманда с самого детства любила бурлеск». Нет, правда. Кто-то скучает по временам хиппи, песни у костра поет, кто-то ностальгирует по Сан-Франциско 1969 года — подпольные банды, гаражи. А я всегда испытывала сильнейшие романтические чувства к Веймарской республике, к расфуфыренным платьям, диковатым спектаклям, к этому китчу; ну такой пир во время чумы. Знаете как я представляю себе рай? Как посиделки в каком-нибудь невероятном баре, где на сцене танцуют красотки, а я бухаю в компании сумасшедших художников в долгополых плащах. (Смеется.)

— Вы и ваша группа довольно популярны среди геев — это вам как?

— Это логично. Геи ведь в силу обстоятельств куда более открыты, они готовы вслух говорить на темы, которые обычные люди считают непристойными. И то, о чем я пою, проблемы сексуального характера, изоляция, — им, к сожалению, зачастую близко, потому что они в сложных условиях существуют. Притом что я сама ни на что такое не упирала — ну да, я бисексуальна, сплю с мальчиками, сплю с девочками, бывает. The Dresden Dolls от этого даже немного пострадали. Никто ведь не знал, что с нами делать. Мы обращались на лейбл, там говорили: «Ага, вы, значит, гей-группа?» Мы отвечали: «Нет-нет-нет!» Много порогов обили таким образом. Самое странное, что в итоге нас лучше всего поняли люди с металлического лейбла Roadrunner, притом что о Slipknot я имею представление только по постеру, который у них в офисе висит.

— А феминисткой вы себя считаете? В том смысле, что вы ведь очень часто поете от имени женщин, которые не лучшим образом себя чувствуют, с которыми плохо обращаются…

— Как вам сказать. Разумеется, для меня это важно — не было бы важно, не пела бы. Но тут есть грань, которую я всеми силами пытаюсь не перейти. Собственно, мои песни — ни разу не политические заявления. Можно ведь заниматься искусством, сочинять, конструировать собственный мир, а можно… Я очень не хочу быть такой вздорной бабой, которая лупит по пианино и орет: «Мне так херово, пошли вы все, а-а-а-а-а!!!» Потому что тогда твои проблемы твоими и остаются, ничего почетного в этом нет. Надо тоньше — и надо в то же время жестче. Ты должен быть сильным.