«Оригинальность — несправедливо переоцененная категория»

— Я заметил, что ваш коллега по KTL Питер Реберг никогда не называет себя музыкантом и даже отказывается от такого звания. Почему?

— Как он мне объяснял, дело в том, что он работает преимущественно на компьютере — и поэтому, по его мнению, не имеет права называть себя музыкантом. Это не песни или мелодии, он делает звук. Пусть этот звук даже и насыщен событиями, но, как он считает, это нечто сильно отличающееся от музыки и музицирования в целом. Я, пожалуй, не соглашусь, но у него честная позиция по этому вопросу — намного лучше, чем у других артистов, стоящих за лэптопами и мнящих себя гениальными композиторами.

— Впервые вы стали заниматься музыкой в середине 90-х. А что вы делали до этого?

— Что? Ну в школу ходил. Нет, может быть, что-то там и было, какие-то первые пробы, но давайте лучше про это не вспоминать, ладно? Когда я был подростком, я просто с ума сходил по дет-металу и блэку, — а потом, где-то с 1998 года, начал интересоваться и другими вещами, пошел дальше и дальше. Тогда это стремление было не слишком осмысленным — я просто жадно поглощал все новое и необычное. То, что процесс открытия и изучения новых звуков так увлекателен и бесконечен, я понял именно тогда. Через какое-то время я решил, что должен сам как-то способствовать этим открытиям, — и взялся за гитару. Тут вот что важно — в подростковом возрасте я чувствовал себя очень одиноким, мало с кем общался, был замкнутым парнем. Но благодаря музыке познакомился со множеством людей в России, Норвегии, Польше, Японии, Греции и других странах — мы менялись с ними кассетами по почте, как-то завязывали отношения. Тогда еще не было интернета — роль всемирной паутины играла субкультура. Сейчас изменились только технологии, понимаете? Мне кажется, люди, которые не ищут чего-то небывалого, пусть даже они и очень общительны, по-своему ограничены в коммуникации. Им никогда не придет в голову писать на другой конец света незнакомому человеку и обсуждать с ним то, что, быть может, ему и не нравится вовсе, — зато вы оба готовы прислушаться к впечатлениям друг друга. Эта страсть к неизведанному до сих пор является для меня движущей силой. Вот, например, я в прошлом году издал альбом русской группы Phurpa. Тем, кто не видит дальше собственного заднего двора, такое сложно себе представить.

— К вопросу о Phurpa — многие усматривают сильное влияние на дроун-сцену именно этнической музыки, тибетских песнопений, австралийской музыки аборигенов. А вы какие корни бы выделили?

— Лично я это звучание для себя открыл еще в детстве, играясь со старой волынкой! Но, если честно, я не считаю, что в данном случае имеет смысл говорить о каком-то каноне или сцене. У всех свои цели и свои корни. Да, все неизбежно несут свет, зажженный предыдущим поколением музыкантов, но каждый берет его из своего источника. В наше время у людей в головах полная путаница. Все артисты больше смерти боятся повториться или повторить другого, боятся быть похожим на кого-то. На мой взгляд, оригинальность — несправедливо переоцененная категория. Потому что, во-первых, невозможно избежать повторений вовсе, а во-вторых, невозможно и полностью скопировать чужое произведение — ты всегда неизбежно привносишь что-то свое. Все импульсы, которые стоят за музыкой, идут от начала времен. Мне не нравится противостояние поколений. Многие молодые музыканты игнорируют возможность поговорить с тем, кто старше их в три-четыре раза. Это обратная сторона субкультуры, к сожалению, — возрастной ценз и нежелание общаться с тем, кто вне твоего круга. Но представьте 18-летнего дет-металлиста, поющего про внутренности и могилы. Станет ли его музыка лучше, если он начнет общаться с 75-летним блюзменом, который успел и в тюрьме посидеть, и внуков завести, и много что вообще в жизни повидать, в том числе и по-настоящему страшного? Я уверен, что станет.

— А вы считаете, что в вашей музыке есть что-то личное, что может рассказать о вас? Или все же это слишком абстрактная, обезличенная область?

— Вы про Sunn O))), наверное, спрашиваете? Ну это совсем другое дело. Мы носим рясы и пускаем дым на сцену по простой причине — с нами могут играть самые разные люди. Среди них могут быть и большие звезды, и люди, которых вообще никто не знает. Рясы скрывают различия и не позволяют публике фокусироваться на ком-то одном, да и нам самим позволяют чувствовать себя единым целым. Это способ избавиться от оригинальности каждого участника — такая общая индивидуальность, одна на всех, кто бы на сцене ни находился. Это не наряды, это наша рабочая униформа. А дым, свет и прочее… Это вырывает зрителя из реальности, позволяет ему погрузиться глубоко в себя. Это вообще одна из первоочередных целей музыки — давать человеку возможность видеть сны наяву, грезить о том, что он бы никогда не представил себе сам.

— Вы говорите про преемственность, а вы кому бы передали свой свет? Или вы считаете, что на данный момент нет достойных наследников?

— Я — никому. Кому будет надо, тот возьмет сам и не станет меня спрашивать. (Cмеется.) Я не думаю, что музыка стагнирует, она все время растет и двигается, просто нужно знать, куда смотреть. Но тут какое дело: я родился в 1974-м, и в 2012-м население планеты выросло в два раза. Все эти люди пытаются быть оригинальными, но это становится все сложнее и сложнее. Понимаете, сколько это порождает комплексов, неудовлетворенности собой? А ведь и музыкой стало заниматься намного легче — в 74-м людей было меньше всего в два раза, а групп — в десятки, если не в сотни раз. Доступ к звукозаписи был намного сложнее, концерты организовывались с огромным трудом — я рад, что сейчас все иначе, но у этого есть и другая сторона. И она заключается в том, что музыканты перенапрягаются, пытаясь выделиться на общем фоне, вместо того чтобы работать над тем, что у них уже есть. К сожалению, это серьезная проблема современного андеграунда, раньше было с этим проще — ты мог десять лет оттачивать свой стиль, и никто не стал бы демонстративно позевывать или называть тебя сумасшедшим. Идея прогресса как следствия комбинаций того, что было прежде, на мой взгляд, абсолютно неверна — необходимо достичь прогресса сначала внутри себя, начиная с малого, а не скидывая в кучу все, что попадается под руку. Меня забавляет понятие «экспериментальная музыка» — люди забывают, что даже в науке подавляющее большинство экспериментов заканчиваются ничем, пшиком. Почему в музыке должно быть по-другому?

— Вы тоже немало экспериментировали. Было ли такое, что вы очень хотели сделать, но не стали, в надежде, что еще вернетесь к этой идее?

— Я постоянно возвращаюсь к одним и тем же идеям, послушайте мои записи! Мне кажется, один из величайших композиторов современности — это Пьер Булез, потому что он уже сорок лет работает над одной идеей, не меняя направления вообще. Меня это восхищает. Это хороший пример для подражания. Что до меня, то у меня и в записях-то много неудачных вещей. Но на тот момент мне казалось необходимым сделать все именно так, поэтому я не особо жалею. Иногда нужно заявить какую-то мысль, чтобы, может быть, кто-то другой реализовал ее лучше тебя. Я не считаю себя успешным. Я просто очень упорный.

— А как так получилось, что ваша композиция оказалась в саундтреке фильма Джармуша «Границы контроля»?

— Джим очень хорошо разбирается в андеграунде, он постоянно ищет что-то новое. Он заинтересовался японской группой Boris, с которой мы очень дружим. Ну и они посоветовали ему нас, и он стал ходить на наши концерты. Прежде в рамках Sunn O))) мы никогда не делали ничего для кино и, может быть, не будем больше — хотя нам предлагали самые разные режиссеры, от студентов до мэтров. А Джиму мы просто не могли отказать. «Мертвец» много значит для нас. Саундтрек Нила Янга к нему в свое время вдохновил Дилана Карлсона из Earth, которые в свою очередь, являются кумирами для нас, — вот та преемственность, о которой я и говорил! Так что мы не могли упустить возможность поработать с Джармушем.

— А вам результат понравился?

— Да.

— Серьезно?

— Я понимаю, какие тут могут быть претензии, но я, честное слово, получил удовольствие от просмотра.

— Кстати, а как вы относитесь к тому, что Boris сделали на «New Album», записав чистой воды джей-поп?

— Вы хотите намекнуть на эксперименты, о которых я говорил? Это другая история, думаю, вряд ли кто-то сможет серьезно обвинить Boris в том, что они поверхностно исследовали свою собственную тему, прежде чем заняться такими вещами. Поймите, я не призываю к ортодоксальному следованию единожды принятой доктрине, речь не об этом. Развитие необходимо, но оно должно быть осознанным и постепенным, чтобы все новое, что вы включаете в свое силовое поле, не губило вас, усваивалось органично.

— А Sunn O))) могли бы записать что-то вроде «New Album»?

— Нет! Если вы имеете в виду сделать что-то близкое к поп-музыке — то это просто не ко мне. Я ведь не умею писать песни. Я не написал ни одной песни с 2005 года, потому что понял, что совершенно на это не способен. Возвращаясь к тому, о чем мы говорили в связи с Ребергом... Знаете, я ведь тоже не вполне музыкант. Я скульптор звука.

Стивен О'Малли и Питер Реберг выступят в Москве в составе KTL в следующую субботу, 31 марта, в Актовом зале