Неформальное объединение молодежи

Русский рэп породил новый стиль — гоп-хоп: профессиональные хип-хоп-музыканты подражают риторике неблагополучных уличных подростков и поют про пиво, семечки и разводку лохов. Трек пермяка Сявы «Бодрячком, пацанчики» стал главным хитом русского YouTube; песню Ноггано «Застрахуй братуху» перепевают на Первом канале; на концерты екатеринбургского рэпера Вити АК-47 выстраиваются километровые очереди. «Афиша» отправилась к трем главным героям гоп-хопа.

Ноггано

«Если уж играешь, то играй так, чтобы с сюжетом, как в «Дежурной части»: эмси Падла из Красноярска ограбил овощной магазин! Надо красавца давать, а не бандита»

В просторном ангаре Gazgallery третью ночь кряду громыхает музыка. Вопреки обычаю, не хаус. На сколоченной из неструганых досок сцене рослый рэпер в тельняшке хрипло начитывает куплеты о продажной милиции, нравах гнилого шоу-бизнеса и главенстве марихуаны над прочими запрещенными веществами. С ним — компания бритых бугаев в тюремных робах, кари­катурно рисующихся перед рассевшейся по скамейкам публикой. В зале вовсе не дети улиц — сплошь успешные люди в пиджаках и рафинированный молодняк, о дворовых разборках знающий разве что по кинобоевикам и видеоиграм. Происходящее на сцене — спектакль «Пати у Ноггано», бенефис человека, год назад кинувшего москвичам крылатую фразу «Е…аный насос, Жора, где ты был?» и сочинившего песню про то, как ради компенсации по страховке он покалечил все того же Жору, которую теперь перепевают в КВН на Первом канале. Пиджаки и дети вторят каждому слову Ноггано, скупают свежеотпечатанные фанатские футболки и литровые жбаны виски-колы.

Рэпера в тельняшке зовут Василий; ему 28. Четыре года ­назад он уехал из родного Ростова-на-Дону в Москву по приглашению Богдана Титомира — тогдашнего участника творчес­кого объединения «Газгольдер» очень заинтересовал молодой рэпер по имени Баста, сочинявший лиричные песни о невзгодах любви и крепкой мужской дружбе. С тех пор Василий выпус­тил три пластинки, вылез в хит-парады профильных радиостанций и обзавелся шуточным альтер эго. «Я уже десять лет как Баста, а тут захотелось отчебучить что-нибудь новое — и получился Ноггано, — объясняет Василий. — Полтора года назад с ходу сделал несколько треков — такие стебные, но притом прямолинейные вещи: если тебя посылают на х…, ты не ослышишься. По большому счету это так, ерундовая издевка, баловство, и только». Баста в интервью называет продукцию Ноггано говном, хренью и караоке; Ноггано считает Басту записным попсовиком. На премию российского MTV номинированы и тот и другой.

Это, наверное, первый в истории русского хип-хопа случай раздвоения личности — в одном человеке уживаются два диаметрально противоположных персонажа, с удовольствием вою­ющих между собой. Один — миролюбивый ростовский романтик, читающий рэп для певицы Максим, позирующий журналу Oops! и тянущий вокальную партию в популярной песне о Моск­ве («Я посвящаю строки этому городу, его центру, каждому метру»). Другой — пресыщенный столичный циник с сомнительным прошлым, без купюр излагающий комические истории из жизни злых улиц и устраивающий вечеринки в баре Симачева. Разделение обязанностей четкое: Баста повязан контрактом с рекорд-мейджором, на пластинки выписываются солидные бюджеты — дебютный альбом Ноггано был записан за неделю на одном синтезаторе и на следующий день выложен в интернете. Дальше сработало сарафанное радио: от блогов к ­диско­текам, от дискотек — к магнитолам в машинах граждан; сейчас уже трудно сказать, кто из двух персонажей приносит создателю большие дивиденды.

Поднявшись на второй этаж «Газгольдера», Василий показывает свою студию. Наиграв для разминки сонату Моцарта, ставит новый трек своего свежего, третьего по счету проекта — Нинтендо. Семплерные хуки и несколько простых до абсурда синтезаторных звуков ложатся на размеренный темп; голос протяжно повторяет одну и ту же фразу: «Буду погибать молодым, дым». По духу — чистой воды калифорнийский кранк, только сколоченный русским для русских. «Мистер Малой разрешил использовать его слова — это большая честь. Малой был первопроходцем, он задал тон такого издевательского настроения в рэпе. В этом и есть суть Ноггано — стеб, кухонное, местечковое предприятие, рассчитанное на своих». Свои тут оказываются не только целевой аудиторией, но и главными героями: незадачливый друг Жора в жизни является менеджером артиста, Купэ — коллегой по цеху и звукоинженером, Федя Макинтош — диджеем Фоминым, который первым прославил Ноггано, смешав в своих диджей-сетах его песенки с Аллой Пугачевой и Натальей Ветлицкой. И странное дело: этот спектакль, эта веселая поделка работает куда лучше, чем рэп «про жизнь», который Баста производит вместе с друзьями из «Касты» и группы «Центр».

«Смешно слушать напыщенно-серьезные треки подрост­ков: «Мы жили, прошли, мы теряли», — говорит Ноггано. — Все эти игры в королей, больших гангстеров, как у Влада Вало­ва и его подопечного Капы… Паренек из Самары на всех подряд бычит, девушек шалавами обзывает, а сам-то щупленький, на районе такому п…доболу сразу бы показали что к чему. Им всем не хватает элементарного юмора. А если уж во все это играешь, то играй так, чтобы с сюжетом в «Дежурной части» — эмси Падла из Красноярска ограбил овощной магазин! Надо красавца давать, а не бандита». В это время на второй этаж «Газгольдера» поднимается девушка Василия. Он представляет ее так: «Это Лена, вот она скажет, какой я гангстер. Когда за продуктами надо пойти или мусор вынести, тогда и проверяется, кто реальный мужик».

Витя АК-47

«Я вырос на журнале «Веселые картинки», вам не понять меня, гламурные кретинки»

У уральского рэпера Вити АК-47 нет альтер эго, про него не пишут журналы и не знает радио. Несмотря на это, на его единственный московский концерт в середине октября было не попасть даже по спискам — ошалевшая охрана сдерживала толпу человек в триста. Потом пришли еще пятьсот («пяти­хатка подвалила», как выражается Витя), орали, лезли на сцену. «Я сам ох…ел, как концерт Wu-Tang Clan», — признается Витя. Надо сказать, что как раз на концертах Wu-Tang Clan ничего подобного давно уже не происходит.

У Вити специфический, очень узнаваемый голос — резкий и дерзкий, как у Лил Уэйна, только с характерными гопниче­скими обертонами, знакомыми каждому, кто провел хотя бы часть детства во дворах любого провинциального города России. Вместо ожидаемого четкого уральского пацана в екатерин­бургское кафе, где назначена встреча, вкатывается колобком крошечный мальчик лет, кажется, девятнадцати (на самом деле, как потом выясняется, 22): «Поехали на Эльмаш к Бандиту на студию». На улице — реклама регионального банка: набранный крупными буквами слоган начинается со слов «Очкуешь, товарищ?». За углом — строгое краснокирпичное здание Сверд­ловского колледжа хорового пения, на стене — небрежно замытые кровавые кляксы. Витя на ходу рифмует: «У нас знаешь как? Заедешь на Химмаш — свой «опель» отдашь, заедешь на Эльмаш — твой паспорт наш, зайдешь на Уралмаш — вообще все отдашь, ха-а-а!»

Витя непрост: параллельно с популярными в интернете прямолинейными рассказами про мусоров и «дудки» наворачивает сложные конструкции на совместном треке с ­Ног­гано: «Ты запомнишь эту ночь, как Бетховена «Сонату лунную» или Москву, дядя, спаленную пожаром» — Лермонтова в русском рэпе цитируют нечасто. При этом Витя в отличие от ­Ног­гано и Сявы не занимается сознательными ­стилизаци­ями: «Я ни­когда не делал для кого-то — понравится не понравится… Я смотрю, люди хотят известности, на одной песне ­читают так, на другой так, не нашли свой flow. Мне это на х… не надо, меня и так прет». Flow — интересное слово, субстанция, которой лишены процентов девяносто отечественных ­рэперов. Вырастить это в себе невозможно, flow либо есть, ­либо нет — что бы там ни говорил Эминем в «8 миле». На вопрос про «баттлы» (рэперские фристайл-турниры) Витя впервые отвечает злобно: «Мне некому и нечего доказывать, я уже сделал в рэпе столько, сколько никто в Ебурге за всю жизнь не сделал».

Тем временем образ жесткого белого гетто начинает трещать по швам: Эльмаш с Химмашем ничем не отличаются от любого микрорайона за пределами московского Третьего кольца — проезжие милиционеры провожают Витю цепкими взглядами, но ровно так же они бы провожали его и на Тверской. «А тут у нас винтом ставятся», — машет рэпер в сторону пустой беседки. Мимо беседки по грязи пробирается мамаша с коляской.

Хозяин студии Бандит оказывается длинноволосым юношей гуманитарного вида; сама студия — пахнущей кошками комнатой в старой квартире: одеяло на стене в качестве звукоизоляции, синтезатор и микшер на колченогом столе. Витя прилипает к клавишам: «О! Заценили — тему из «Человек и закон» сыграл!.. А это… Вот, щас… Как его, «Ералаш»?» На самом деле это музыка из заставки КВН. «А чо ты хотел — музыкальное образование по классу фортепиано!» Эта де­таль — как последний элемент пазла; многое про Витю АК и про гоп-хоп в целом становится понятнее: для того чтобы звучало интересно и чтобы на концерты ломились толпы, ­нужен определенный уровень отстранения от материала.

Витя запускает расслабленный бит, садится на подлокот­ник кресла, закуривает и бормочет: «Скажи тему, щас зачитаю». Все мнутся. «Ну вообще любую тему, от фонаря». Кто-то ­го­ворит: «Давай как будто ты продавец из «Эльдорадо». Здесь с Вити как будто сдергивают покрывало: воздух вокруг ­сгу­щается, он безо всякого напряжения читает виртуозный фристайл про задолбавшие чайники, один хуже другого, про хамов-покупателей и болванов-продавцов; это не просто набор жизненных наблюдений — там внятная драматургия, кульминация и финал, на котором все, включая далекого от таких ­развлечений фотографа, кивают головами и кричат: «Ви-тя! Ви-тя! Давай еще тему!» Через полчаса Бандит прерывает диско-инферно: «Давайте заканчивать, сейчас родители придут». Витя ставит свой недавний трек: «Я вырос на журнале «Веселые картинки», вам не понять меня, гламурные кретинки». Из-под стола выходит привычный, видимо, к такому положению дел рыжий кот и недовольно осматривает собравшихся. «Давай е…шь, Максим, чтоб они все там ох…ели», — ревут ­колонки.

В ютьюбовских роликах видно, что у Вити на спине ­тату­ировка в виде автомата Калашникова. Узнав, что такая же была у Тупака Шакура, Витя сильно удивляется: «Правда?! Так-то я рэп почти не слушаю, из нашего кое-что и Cypress Hill, и все».

Сява

«Здесь нет никакого фейка: образ не получится, если нет правды. Я сам жил на районе, нормально общался с пацанами. Сява — это стеб над самим собой»

Когда набираешь номер рэпера Сявы, в первых строках своего главного сочинения заявляющего «Меня зовут Сява, я е…ашу е…ало», в трубке отвечает вежливый голос: «Это ­Слава. Здравствуйте».

Пермский диджей Слава Мук в прежние времена был бы любимым героем журнала «Птюч»: последние семь лет он с соратником Ильей, «заслуженным звуковиком Прикамья», делал умную минималистскую электронику с оглядками в сторону лейбла Warp. Никто не обращал на это особого внимания, пока Слава не придумал рэпера Сяву, архетипического гопника с печатками, семечками и текстами вроде «если ты пацанчик ровный, все будет зае…ись», — портреты таких публикуются в сатирическом ЖЖ-сообществе gopota_ru. У клипа на Сявину песню «Бодрячком» под миллион просмотров только на ­YouTube; в некоторых сценах появляется толстяк угрожающего вида — это звуковик Илья, которого теперь зовут Сиплый. Другой ­Сявин приятель, гитарист Сержаня в немыслимых адидасовских трениках, виртуозно обращается с гитарой Gibson Les Paul и тихо жалуется: только из Америки прилетел — и вот приходится в таком позорном виде по улицам ходить.

Сяву рвут на части — в Питере, где прошел первый концерт проекта, у артиста постоянно звонит телефон, на улицах при виде него визжат девицы, у клуба за два часа до начала мероприятия какие-то безобидного вида студенты скандируют: «Кинул пацана — по е…алу на». Слава с готовностью преображает­ся в Сяву — характерным гнусавым голосом рассказывает, что «роль Сиплого — он просто е…ашит» (Сиплый тут же вежливо поясняет: «У нас очень эклектичная музыка»), специально для фотографа пьет дешевое пиво и артистично сплевывает окурки. Фотосессия в питерской подворотне выглядит так живописно, что происходящим интересуется милиция, — Сява позже скажет: «Здесь нет никакого фейка — образ не получится, если нет правды. Я сам жил на районе, нормально общался с пацанами. Сява — это стеб над самим собой». Вскоре выясняется, что на самом деле Слава не курит — хотя полстраны повторяет за ним: «Сигарету дал? Все, на х…, свободный!»

История вообще феноменальная: на одних только социальных сетях, с парой мутных клипов, безо всякого сознательного промоушен так мощно в России не выстреливал никто; даже в англоязычном рэпе подобных героев немного — Flo Rida, ­Soulja Boy и еще от силы пара персонажей. Купоны с этого можно было бы стричь еще много месяцев или даже лет, но 25-летнего Славу происходящее, кажется, начинает тяготить уже сейчас: «Не хотелось бы надоесть всем этим заезженным образом. Поэтому мы поступаем так — подкладываем под него разные подложки». Второй клип Сявы был пародией на танцевальную культуру 90-х со всеми этими «отдыхаем хорошо, не мешаем никому» — и по сравнению с «Бодрячком» выглядел откровенно вяло. Все всё правильно поняли: следующая песня «Коры-кокоры» уже как полагается — «всем пацикам на моцике посвящается» и т.п. Эту маску, кажется, с себя так просто не снять.

На саундчеке Сява и компания заморачиваются так, как не каждый гастролер уровня Снуп Догга: «Илюша, я своего ­голоса не слышу, меня так не прет». Все вживую: «наш рэперский высерок DJ Spy» руками пилит в нужных местах скретчи, Сержаня с «гибсоном» творит чудеса — сам Сява описывает происходящее выражением «качает музяка». Какая-то девица в зале кричит в трубку: «Б…дь, Натаха, у меня тут просто тапки отлетели».

Сява, Витя АК и Ноггано — в одной обойме, не только в смысле совместных треков (см., например, расслаблен­ный гопнический джи-фанк Вити и Сявы «Не блатуй»), но и в общем понимании рэпа. Российский хип-хоп в целом либо намеренно грузит, либо ненамеренно смешит — гоп-хоп, наоборот, смешит вполне сознательно и поэтому звучит не в подворотнях, а в офисах и «маздах» с «мицубиси». Кто-то из участников процесса дошел до этого интуитив­но, другие просчитали стратегию сознательно; любопытно, что во всех случаях гоп-рэперы выросли на злых ­провинци­альных улицах 90-х — а что ходили в музыкальную школу, ­вместо того чтобы отжимать мелочь у одноклассников, так и Снуп Догг с Фифти Сентом тоже не совсем настоящие бандиты. Потому что те, кто настоящие, давно уже поймали пулю на улицах Комптона или Уралмаша и никогда ничего в микрофон уже не зачитают.