К 10-летию со дня смерти Михея
27 октября 2002 года ушел из жизни Сергей Крутиков, он же певец Михей, — человек, который, сложись обстоятельства иначе, мог серьезно изменить русскую поп-музыку к лучшему. По просьбе «Афиши» шеф-редактор журнала Interview Армас Викстрем, в начале 2000-х делавший официальный сайт «Михея и Джуманджи», вспоминает музыканта и объясняет, почему его песни важны именно сейчас.
Фотография: jumangee.pesni.ru
«Михей дважды сделал то, что безуспешно пытались сделать много раз, и то, что казалось практически невозможным, — писал журнал «Афиша» в 99 году. — Сначала в составе Bad Balance оказался причастен к созданию вполне внятного русскоязычного рэпа, а теперь под кодовым названием «Джуманджи» стал русским Jamiroquai, если не Марвином Геем». Через три года после этой статьи Михея не станет, еще через десять годовщину его смерти будут отмечать массовым концертом: с выступлениями певиц Елки и Евы Польны, Сергея Галанина и группы «Каста», Ивана Дорна и многих-многих других. Разношерстность выступающих говорит прежде всего об универсальности Михея. Уйдя в сольное творчество, голос первой волны русского рэпа с равной радостью был зван в эфиры канала «Муз-ТВ» и на «Наше радио». Что же всех их привлекло в этом простом улыбчивом пареньке с нелепой челкой на лбу? Искренность, нездешний грув, тепло — то, чего так не хватало поколению конца 90-х.
Сережа Крутиков, уроженец города Макеевка Донецкой области, в середине 80-х вместе с друзьями увлекся новомодным в ту пору брейк-дансом. Хип-хоп на Украине вообще прижился заметно раньше России — потому что винил и кеды Adidas к нам везли именно через нее, и часть этих драгоценностей оседала на месте. Что же удивляться, что участники Bad Balance — пионеры рэпа в России, певшие оды Петербургу («Питер, я твой») и Москве («Московский олдскул»), — все как один украинцы. Когда один из друзей — по имени Влад — переехал в Питер, подростковые увлечения не забылись: Сережа отправился вслед за своим учителем брейк-данса, постепенно подтянулись и остальные товарищи из Донецка. После многочисленных конкурсов и выступлений (включая затянувшуюся на три года поездку в Европу, где, кроме танцев, пришлось промышлять уборкой листьев и мойкой машин) банда решила записать собственную пластинку. Так Влад стал Шеффом, а Сережа — Михеем. Получившийся альбом был скорее набором рэп-кричалок, нежели чем-то осмысленным, «голой фристайлой», как позже сообщит на более зрелом альбоме «Чисто Про» сам Михей. Именно тогда у Михея начинает пробиваться голос — теперь его стиль изложения похож не столько на рэп, сколько на тостинг, особую ямайскую манеру растягивать слова. Тогда же Михею стали доверять настоящие вокальные партии — как на первом всенародном хите группы «Городская тоска», клип с которым заполонил только народившиеся музыкальные каналы. Читать, как Михей, не получалось ни у кого — разве что у Дяди Звонкого из культовой московской группы «Дерево жизни», да и тот, придя на замену Михею в Bad B., до оригинала очевидно не дотягивал.
«Город джунглей» — возможно, лучшая вещь канонических Bad Balance
После записи блестящего, во всех смыслах канонического альбома «Город джунглей» Михей почувствовал, что распелся окончательно и готов выйти из-под крыла разросшейся компании Hip-Hop Info в сольное плавание. Шефф обвинил бывшего друга в продажности и не общался с «предателем» почти два года, его сторонники то и дело называли Михея «попсовиком». Зато Крутикова с распростертыми объятиями встретили остальные: песня про «суку-любовь», исполнявшаяся Михеем и бас-гитаристом Брюсом еще на концертах Bad Balance между основными блоками, летом 99-го уже звучала из любого радиоприемника. Вслед за пружинистым регги с припевом, казавшимся в те невинные годы неприличным, последовал и другой мощный блокбастер — «Туда». Тут стоит сказать, что судить по «Туда» о творчестве Михея — все равно что размышлять о Гребенщикове по песне «Город золотой», которую тот не писал. «Туда» сочинена Инны Стил, а о самом Михее куда больше скажут менее известные вещи с его первого альбома, так и оставшегося единственным. Вот, например, послушайте.
«Кошка (Смысл прост)»
Сам Михей неоднократно признавался, что подбирал слова по фонетическому принципу: не секрет, что русский язык не слишком-то музыкален, и потому Крутиков часто намеренно выбирал слова для песен исходя из благозвучия. Отсюда — некоторая бессвязность его строчек. Но смысл и своя нехитрая философия в них все же были — забота о маме, верность любимой, свобода от чужих предрассудков. И тут сказывается его увлечение не Jamiroquai или Шаде, но любовь к советскому року в самом широком смысле. Да, Михей был первым, кто вывел регги из камерных подвалов с извечными концертами группы Jah Division в радио-ротацию. Да, он стал своим Стиви Уандером для народа, который о Уандере и знал-то лишь по «I Just Called to Say I Love You». Но не меньше Михея вдохновляла русская песенная традиция, которой он совершенно не стеснялся, и даже наоборот — бравировал своими пристрастиями, записывая кавер-версии «Дороги к морю» Юрия Антонова и «Рыбки» Александра Барыкина. Каждому из этих музыкантов в той или иной степени было свойственно то, что в нашей стране принято называть «фирмой». Не пустой понт, но какое-то нездешнее качество, за которым чувствовалась сила. Каждый не переводил заграничную моду под копирку, но перерабатывал по себе. И Михей делал ровно то же самое. Именно поэтому, когда создатели сборника «Кинопробы» попросили его принять участие в трибьюте Виктору Цою, тот перепел «Троллейбус» радикально — за что был нещадно освистан ревностными блюстителями традиций. Теперь же, по прошествии стольких лет, она звучит на порядок сильнее большинства вторичных каверов.
«В перепевках Михея не было никакого подобострастия перед кумирами — скорее разговор равного с равными»
Михей вообще любил всяческие коллаборации — и тут можно вспомнить далеко не только пресловутую «Туда»: он пел вместе с Галаниным, группами «Танок на майдани Конго» и «VIA Чаппа». В основном звали его, но он никогда не отказывал и всегда спасал даже самую провальную песню. И с кавер-версиями каждый раз справлялся блестяще — будь то детская песенка «Это ж надо влюбиться в царскую дочь», «Рыбка», «I Shot the Sheriff» Боба Марли или «Alright» того же Джея Кея. В перепевках этих не было никакого подобострастия перед кумирами — скорее разговор равного с равными. Во всяком случае, так утверждал сам Михей в интервью журналу «ОМ»: «Не хочу сказать, что я на Jamiroquai воспитывался — мы с Джей Кеем одногодки. Мы практически одновременно начали: он работал в одном ключе там, на Западе, мы здесь — в другом. Я его просто уважаю за то, что он вынес эту музыку семидесятых — фанк — на широкую сцену и сделал эту музыку опять популярной. И я нашел в нем просто какого-то сподвижника… Родственную душу».
Концертная кавер-версия Михея на «Alright» Jamiroquai
В фигуре Михея изначально не было ничего трагического, но его смерть многие критики по сей день считают трагедией для отечественной поп-музыки. Мастер Шефф, незадолго до кончины Крутикова снова сдружившийся с былым соратником, каждого своего следующего подопечного непременно называл «новым Михеем» — неважно, были ли это так и не вынырнувший из безвестности певец Страйк или триумфаторша последних двух лет Елка. Уйдя от хип-хопа, та в некотором смысле действительно стала реинкарнацией Михея, продолжательницей его дела, исполнительницей, которая массово любима и за которую при этом нисколько не стыдно. Вторым такого рода примером недавно стал Иван Дорн — и пока что, кажется, все. И это нормально — ведь для того, чтобы эта самая «фирма» звучала органично, нужно обладать своей интонацией. Принято считать, что со смертью Михея рухнула надежда на продолжение поп-музыки с человеческим лицом. Так вот, она снова оживает — с приходом тех, кто рос на его творчестве. Как пелось в последней написанной Михеем песне: «Ты не плачь, ты не бойся, я с тобой навсегда».