Мир, труд, Майя

Текст: Линн Хиршберг/The New York Times

Фотографии: Райан Макгинли/The New York Times

После публикации этого материала в The New York Times Майя вначале опубликовала на своем твиттере номер телефона Линн Хиршберг, а потом выложила на своем сайте диктофонную запись, из которой следует, что картошку в трюфельном соусе заказывала не она, а журналистка

В феврале 2009 года Майя Арулпрагасам, более известная как просто Майя (или же M.I.A.), вышла на сцену церемонии «Грэмми», чтобы спеть свой главный хит «Paper Planes» — агрессивный протестный рэп, собранный из звуков улиц ее родной Шри-Ланки, риффа, который она позаимствовала у The Clash, пистолетных выстрелов и щелчков кассового аппарата. Майя приехала на премию, находясь на девятом месяце беременности, и пока она в черном просвечивающем облегающем платье нараспев читала свой текст про убийства, грабежи и КГБ, у нее начались схватки. Рядом с Майей на сцене были титаны черного хип-хопа — Джей-Зи, Канье Уэст, Лил Уэйн, — и потом она говорила мне, что исходившие от них волны тестостерона помогли ей закончить песню, несмотря на боль. Сегодняшние американские рэперы обычно высказываются про секс, богатство и собственную респектабельность — но у Майи все не так: в ее музыке танцевальный бит встает на службу непривычному для американского уха протесту. Никакого пацифистского пафоса: пока ритм берет слушателя за грудки, Майя читает: «Ты хочешь выиграть войну? Я не сдамся, как Организация освобождения Палестины».

Майя знала, на что шла, соглашаясь выступить на «Грэмми». За сценой ее ждала акушерка и кресло-каталка, но все получилось идеально — на глазах у миллионов зрителей певица разыграла настоящую драму. А ребенок? Ребенок мог подождать. Майя прекрасно понимала, насколько мощно это будет выглядеть: почти обнаженное тело, огромный живот, бунтарский текст — и Джей-Зи и прочие звезды в качестве фона.

Через три дня у Майи родился мальчик Айкид. Его отец — жених певицы Бен Бронф­ман, сын директора музыкальной корпорации Warner Music Group Эдгара Бронфмана-млад­шего. С рождением сына — как и почти с любым действием Майи — все получилось противо­речиво. Майя неоднократно заявляла, что будет рожать дома, в бассейне; как всегда, она хотела превратить факт личной жизни в политическую акцию. «Нужно почувствовать боль, нужно научиться бороться! — провозглашала она. — Людям в Шри-Ланке приходится рожать в конц­лагерях. По сравнению с этим мои роды — пустяк». В итоге, впрочем, оказалось, что роды проходили в дорогой частной клинике в Лос-Анджелесе.

«Семья Бена меня уговорила», — объясняет Майя, когда мы встречаемся в марте в одном из отелей Беверли-Хиллз: незадолго до «Грэмми» они с Беном решили переехать в Лос-Анджелес и купили дом в престижном районе Брентвуд, уютном элитном местечке, где ничего не напоминает о социальных конфликтах. На Майе — туфли на шпильках, короткие легинсы и огромная черная куртка — можно подумать, что она одолжила ее у своего парня. Миниатюрная и женственная, она выглядит как экзотическая принцесса из трущоб. «Мы выступили на «Грэмми», родили ребенка, купили дом, — рассказывает Майя, разглядывая меню. — А через месяц начался весь этот кошмар в Шри-Ланке (правительственные войска сломили сопротивление тамилов с большими жертвами среди мирного населения. — Прим. ред.). Я стала выступать против — а потом выяснилось, что мой телефон прослушивается, у меня в доме установлены жучки, а моя почта взломана. Мне звонили и говорили: «Твой ребенок скоро умрет». В Санта-Монике большая община сингалезов, а они заклятые враги тамилов — то есть мои. Глава моего лейбла говорит: «Ты воюй, но осторожно — чтоб жизнью не рис­ковать». Но я не могу понять, как можно молчать и наслаждаться жизнью, когда другие страдают. Они ведь не могут себе позволить нанять охрану. Что им остается? Просто умирать».

***

Майю с самого детства воспитывали в духе политического экстремизма. Она родилась в Лондоне, но вскоре вся семья вернулась в Шри-Ланку, где шла война между индуистским меньшинством тамилов и буддистским большинством синга­лезов. В 70-х ее отец Арулар (его именем дочь потом назовет свой первый альбом) был одним из основателей тамильской боевой организации EROS. Они проходили военную подготовку в Ливане и собирались создать свое независимое государство — но в конечном счете EROS ушла в тень более агрессивной группировки «Тигров освобождения Тамил-Илама». «Тигры» боролись за власть с правительственными войсками и мирными сингалезами любыми средствами — часто из-за их действий страдали женщины и дети. «Тигры» насаждали свой порядок железной рукой, — объяснил мне Айлан Кадиргамар, один из организаторов Шри-Ланкийского демократи­ческого форума. — И кстати, отец Майи никогда не был в их рядах». Несмотря на это, Майя — которая вместе с сестрой, братом и матерью в 83-м переехала в Лондон — на протяжении всей карьеры использовала любую возможность, чтобы привлечь внимание к страданиям тамилов, и открыто поддерживала «Тигров»: оформила тигровой расцветкой свой сайт и обложку пер­вого диска, выступала в костюмах в полоску. «Эмигранты часто оказываются даже большими националистами, чем те, кто остался в стране, — говорит Кадиргамар. — У Майи очень упрощенный взгляд на проблемы Шри-Ланки. В конфликте виноваты обе стороны. Майя — талантливая певица, но она только запутывает ситуацию. В Шри-Ланке не было геноцида: и правитель­ство, и «Тигры» убивали людей. И если не сказать о «Тиграх» всю правду, станет еще хуже».

Впрочем, далеко не все слушатели Майи об­ращают внимание на слова песен — достаточно жесткого бита, оригинально выстроенного звука и колоритного внешнего вида певицы. Майя настолько хорошо делает свое дело, что противоречия становятся ее достоинством, а не проблемой. И сама певица это прекрасно понимает. «Я и хочу быть маргиналом, — говорит она, доедая картошку в трюфельном соусе. — У меня нет никакого желания делать то же, что и другие, говорить о том же, петь о том же. Если это означает, что я террористка, — пускай. Я никогда не пыталась быть как Боно. Он ведь не из Аф­рики — а я как раз примерно оттуда. Я устала от поп-звезд, которые говорят: «Дайте миру шанс». Я лучше скажу: «Дайте шанс войне».

***

«Когда я ее впервые увидел, сразу решил ее подписать, — говорит Джимми Йовин, глава мейджор-лейбла Interscope, выпускающего Майю в США. — И мне плевать было на всю эту политику. У Майи было все, что нужно, чтобы перевернуть поп-культуру вверх дном». По всей видимости, Йовин почувствовал, что Майя во многом напоминает Мадонну. Мадонна пишет мелодичные и за­поминающиеся песни; Майя пытается обновить и радикализировать поп-музыку — но у них обеих есть дар всякий раз изобретать себя заново. В точности как у Мадонны, у Майи нет профессиональной музыкальной выучки — но она так же мастерски умеет находить и подчинять своим целям таланты других музыкантов.

На своем третьем альбоме, который назван именем самой певицы, записанным диким типографским способом («/\/\ /\ Y /\» — это, собствен­но, «Maya»), Майя снова делает шаг вперед. Диск записывался в том самом особняке, где Майя живет с женихом и куда она собрала свою команду. «Я чувствовала себя совершенно отрезанной от внешнего мира, — говорит Майя. — Все было очень необычно. Как-то раз я сидела и сочиняла слова на втором этаже — а прямо подо мной что-то наяривал Блэкстарр: я слышала все басы сквозь пол, и они вдохновляли меня на текст. Я как будто заново научилась делать музыку». На «/\/\ /\ Y /\» снова много политики — но есть и попытки сделать поп в полном смысле слова. Здесь снова злой, дерзкий звук — но кое-где Майя даже пытается петь. «Надо же было по­пробовать», — пожимает она плечами.

«Это я убедил ее спеть», — говорит диджей и продюсер Дипло, один из давних напарников Майи, ее бывший бойфренд, человек, который некогда вывел ее в люди (они случайно познакомились в лондонском клубе: Майя вошла в помещение, когда Дипло поставил ее первую песню «Galang»). «Майя же поп-звезда, а поп-звезды поют. Вообще, записывать этот альбом было непросто. Раньше мы были командой, а потом Майя решила доказать, что может справиться и без нас. Она постмодернист — сама по себе не очень сильный музыкант, зато у нее есть куча идей, и она умеет манипулировать людьми, заставляя их воплощать. Меня на этот раз даже в дом не пускали: ее нынешний бойфренд меня терпеть не может. Так что мы записывали «Tell Me Why» в студии. У меня был день рождения, я был под грибами, нашел семпл из Alabama Sacred Harp Singers, и Майя начала насвистывать мелодию. Она может всей душой меня ненавидеть — но знает, что вместе мы можем делать невероятные вещи, и для нее это важно».

На своем третьем альбоме Майя, как и раньше, охотно пользуется чужими наработками — так, песня «Born Free» целиком построена на семпле из группы Suicide

***

Через месяц после нашей первой встречи я вместе с Майей еду в такси по Лондону: певица приехала в город, в котором она росла и начала заниматься музыкой, месяц назад и теперь направляется к проживающему здесь свадебному фотографу из Шри-Ланки, чтобы сделать фотосессию к своему новому альбому. Как и все фотографы из Шри-Ланки, тот работает в болливудском стиле — вставляет портреты в фантастические, почти сюрреалистические декорации. Майя придумала эту идею пару дней назад — и как почти все ее идеи, высокий стиль здесь сочетается с трэш-культурой. «Я присмотрела для себя одно украшение у Givenchy, — рассказывает она, пока мы тащим­ся в пробке. — Оно стоит несколько миллионов долларов; они позволили мне сняться в нем только в присутствии телохранителя. Мне это очень нравится: фотограф снимает меня в своей муниципальной халупе, а на мне надето украшение, к которому приставили охранника».

Мы едем по Восточному Лондону, Майя ­опускает окно и показывает в сторону одной из церквей. «Этот храм спас мне жизнь. Господи помилуй! Меня тогда в очередной раз выгоняли из школы, а священник, который отвечал за ра­боту с молодежью, как-то поймал меня, прижал к стенке и сказал: «Ты чего? Продолжишь в том же духе — еще до того как тебе стукнет двадцать, окажешься в какой-нибудь грязной квартире с шестью детьми на руках». А я тогда занималась черт знает чем, все время попадала в неприятности. Этот человек изменил мою жизнь».

В начале 80-х в Лондоне Майя с семьей жили в криминальном квартале Южного Лондона — и это было непросто. «Я тогда знала только два слова по-английски: «Майкл» и «Джексон». А мы жили в расистском районе, где было полно скинхедов. До того меня хотели убить в Шри-Ланке за то, что я тамилка, — а теперь стали на­зывать «паки», хотя к Пакистану я не имела никакого отношения. И моя мама села рядом со мной и сказала: «Если они будут тебя так называть — скажи им, чтобы шли на хер».

Неудивительно, что для Майи всегда было важно защищать свои убеждения — даже когда их у нее толком не было. В 93-м она подала документы в элитный Колледж искусства и дизайна Святого Мартина, желая стать кинорежиссером. «Я никогда не планировала туда попасть. Просто мне кто-то сказал однажды: типа там так много красивых людей! Ну я как-то раз проходила мимо и решила зайти. На собеседовании я сказала: «Если вы меня не возьмете, у меня не останется выбора — стану проституткой». Член приемной комиссии сказал, что это шантаж. Ну да, это и был шантаж — но меня страшно бесило, что вся моя жизнь была в руках у одного человека».

Приемная комиссия поддалась — но чтобы снимать кино, у Майи не хватало терпения, и она переключилась на клипы. В 2000 году ее однокурсница, Джастин Фришман из группы Elastica, попросила ее снять видео и придумать дизайн для второго альбома группы — и таким образом невольно привела ее в музыку. Однажды Фришман, Майя и их друзья отправились отдыхать на Карибы — и там ей случайно попался под руку принадлежавший Джастин синтезатор Roland MC-505. «Мне было скучно, Джастин куда-то пропала, и тут я увидела эту штуку. У меня нет слуха, я не очень музыкальна — зато я люблю танцевать, если это считается, и хорошо чувствую ритм. В общем, я решила попробовать что-нибудь сделать. И у меня сразу получилась песня «Galang». Хотя сначала я не собиралась петь — я же не умею. Мы вернулись, нашли несколько солисток, и я всем им втолковывала: «Нужно вот так: «Галангаланг-а-ланг-ланг». Но ни у кого не получалось. Пришлось петь самой».

Потом сомневаться, петь или нет, ей уже не пришлось: «Galang» принес ей первую из­вестность, свел с Дипло и небольшим, но влиятельным британским лейблом XL. Его владелец Ричард Расселл собирался с помощью Майи ­создать британский ответ американскому хип-хопу — так же, как когда-то The Beatles и The Rolling Stones переосмыслили заокеанский ­ритм-н-блюз. Сейчас уже ясно, что его ставка ­сыграла. «Британия хороша тем, что здесь постоянно происходит кровосмешение, — говорит он. — Англичанам всегда удавалось перепридумать то, что создано в США, и продать обратно. В Майе уживаются черная Америка, культура Шри-Ланки, современное искусство и передовая мода. Хотя я, конечно, долго сомневался. Она не была музыкантом, она ничего не умела — а мы все-таки обычно работали с серьезной музыкой. Но в ней была искра, у нее было что сказать, и у нее была целеустремленность — и я решился».

***

Дверь открывается, и фотограф Рави Тайгарайя предлагает нам пройти в свою гостиную. Он поздравляет Майю со шри-ланкийским Новым годом. «А я и не знала, что он сегодня», — отвечает певица, садится на диван и открывает ноутбук. В отличие от большинства людей Майя не очень привязана к своему телефону (хотя и купила себе айфон — как говорит сама певица, «я хочу, чтобы ЦРУ, ФБР и правительство Шри-Ланки всегда могли со мной связаться»), но ядовито-желтый макбук таскает с собой повсюду. Фотограф вру­чает Майе CD — и на экране мы видим фотографии, на которых она буквально утопает в золоте. На каждом запястье у нее — по семь золотых браслетов, на ушах — массивные серьги, на шее — корсет из золота. Она окружена танцорами, которые улетают в мыльных пузырях на небо, сидит на троне и очень органично смотрится в роли экзотического божества. «А вот это может стать обложкой диска, — говорит Майя, глядя на экран. — И еще было бы хорошо сделать такой календарь — 12 месяцев, 12 фотографий».

Не верилось, что вся эта фотосессия про­ходила в таком скромном доме. В небогатой обстановке квартиры баснословные украше­ния от Givenchy могли даже показаться злой насмешкой. Впрочем, фотографии все равно ­производили сильное впечатление. У Майи снова получилось придумать что-то изобрета­тельное и оригинальное, поиздеваться одно­временно над богатыми и над бедными. Взяв привычную для Индию эстетику, она вывернула ее на свой лад — в чем, собственно, и состоит ее главный талант.

Майе приходится задержаться в Лондоне: переоформление американской визы затяги­вается. У певицы вообще сложные отношения с властями США: в 2007-м, когда она собиралась делать свой второй альбом, ей отказали во въезде в страну, и Майя объездила весь мир — записывалась в Либерии, Индии, Анголе. «Сейчас я опять не могу получить визу из-за вещей, о которых я открыто говорю. Это неправильно. По-моему, если какие-то слова запрещены — об этом должно быть написано на каждой коробке с карандашами, на каждой ручке. Должно быть предупреждение: «Не пишите об этом, а то угодите в тюрьму». Если в Америке действительно все так устроено, то граждане страны должны об этом знать». Пауза. «А еще у Америки нет чувства юмора. В Англии есть телешоу про парней, которые хотят быть ­террористами. Подростки покупают Ajax, чтобы делать бомбы, придумывают, как себя взорвать. Очень, очень круто». Еще одна пауза. «Ну вот, меня опять назовут террористкой, потому что я считаю, что это смешно».

Именно в Лондоне Майя встречается с Роменом Гаврасом, снявшим девятиминутный клип на ее песню «Born Free». Его американская премьера должна состояться уже через четыре дня — но Майя до сих пор не посылала видео в Interscope (впрочем, как выяснится позднее, тамошние руководители не имели ничего против клипа: скандал вокруг него был им только на руку). «Born Free», кажется, сознательно снят так, чтобы его запретили — что и сделала администрация YouTube. По сюжету американские военные отлавливают рыжеволосых мужчин, ­женщин и детей, увозят их в пустыню, где из­бивают и убивают, — сама песня даже как-то теряется на фоне кровавой расправы. Очевидно, это размышление на тему предрассудков и не­справедливых наказаний, очевидно и то, что это видео по меньшей мере политически наивно.

«Конечно, мы осознанно копировали «Telephone» (клип Леди Гаги и Бейонсе. — Прим. ред.). И то и другое — роуд-муви. Мы убиваем людей, они убивают людей». Внезапно Майя изображает, что рот у нее на замке. «Не могу больше говорить про Гагу. Меня теперь расстраивает, когда младенцы говорят «га-га». Раньше это было абсолютно невинно. Теперь они произносят ее имя». Майя считает, что Гага неоригинальна, что она ворует у ABBA, и страшно раздражается, когда Гагу сравнивают с Мадонной. «Невозможно сказать, что Гага меняет культуру. А Мадонна — меняла. И потом Мадонна была красивой. Поп-звезды должны быть красивыми!» Она открывает лэптоп, заходит на YouTube и говорит Гаврасу: «Видел эту пародию на «Telephone»? Отличная. И у нее три миллиона просмотров. Это на порядок больше, чем когда-либо было у меня».

***

«А теперь, — говорит Майя, — пора заняться шопингом. Мне нужно понять, что надеть на завтрашнюю фотосессию». Они с Гаврасом выходят из офиса лейбла и идут по Портобелло-роуд. Через несколько минут Майя заходит в магазин, торгующий дешевым индийским ширпотребом, и рядом с оранжевым сари находит костюм тигра с усами на капюшоне. «Посмотри-ка на него, — говорит она. — Может, его завтра использовать?» Потом она минуту молчит и обдумывает возможные последствия. «Ну нет, это слишком. Не дай бог, люди подумают, что я шучу».