Канье Уэст глазами очевидцев

Вот как это было: два акта общей длительностью два часа, балет, интерлюдии, трюки с освещением и огромный задник с античным рельефом. Канье Уэст поднимался над толпой на передвижной платформе. Переодевался, восседал на троне, носился взад-вперед по сцене. Много и пылко читал, много и красиво пел под автотюн, ловко управлял музыкантами прямо во время концерта. Периодически на сцене появлялись балерины, гитарист, рэпер Пуша Ти, но большую часть времени Канье был на ней практически один, не считая трех людей, которые стояли за клавишами и вроде как играли всю музыку (впрочем, многое, кажется, шло попросту фонограммой), но их почти не было видно, что логично — в конце концов, это был театр одного актера. Несколько раз действие останавливалось, на сцене выключался свет, и казалось, что уже все, но потом все начиналось по новой, еще громче, с еще большим жаром. В самом конце начали пускать фейерверк. В общем, устроено все было вполне грандиозно, но не то чтобы невиданно: Принс за день до этого на Way Out West закатил тоже неплохое шоу (хоть и не настолько внушительное), пиротехника была посильнее у диджея Тиесто, игравшего ровно перед Канье, да и вообще — видели, знаем. И тем не менее — неземной был концерт, невероятный, лучший из тех, на которых я был за долгое время. Просто дело было не в шоу, а в главном герое, авторе и исполнителе.

13 августа Канье Уэст голыми руками провернул на глазах у жителей Гетеборга и приехавших на фестиваль свой любимый трюк: он заставил всех поверить. Это же основной смысл творчества Уэста: убедить всех, что он равняется мифу о себе, что жизнь, которую он перед нами разыгрывает, — всамделишная, что он вот такой и есть — великий и нелепый, что все это правда. Можно спорить, но находка в любом случае гениальная: людям только того и надо, они сами обманываться рады. Вживую это все переходит на новый уровень; любой концерт любого музыканта — это такая проверка для слушателя: готов ли ты быть убежденным, хочешь ли ты поверить или у музыканта не хватит мощи тебя убедить (я упрощаю, конечно, — ну так и Канье упрощает). С возрастом верить становится сложнее, закостеневаешь (это немного глупо звучит в исполнении человека, которому 21 год, но тем не менее это факт, да и даже я могу оценить, что музыке до меня сложнее достучаться, чем, скажем, в 15), слишком много наслаивается смыслов и конструкций. Обычно мы ассоциируем это с «хорошим вкусом», но, опять же, здесь не место об этом рассуждать; в любом случае, когда у кого-то получается добраться, да и еще до большого количества людей — это очень ценно.

Непостижимым образом Канье Уэсту удается даже больше. Он побеждает всех и вся, обращает любого, заставляет поверить в каждую деталь грандиозного спектакля, залезает внутрь, причем достает до каких-то невиданных глубин. Тут надо добавить — я все это вывожу не только из собственных субъективных ощущений; конечно же, были недовольные, но по большей части все, с кем пришлось говорить, были потрясены, ну и что важно — я видел тридцать тысяч человек, у которых никаких вопросов не было; соотношение в понятно чью пользу. Власть Канье доходит до нелепости (ну да — великий и нелепый), у него срабатывают вещи, которые не прокатили бы ни у кого другого. Канье заканчивает «Monster» пятиминутным пронзительным пением со словами типа «Don’t let them lie to you» и «If you listen to what Kanye told you they cannot control you», и ты киваешь головой, машешь руками, думаешь: «Да, Канье, они все врут». Канье переходит с «Lost in the World» на «Hey, Mama», рассказывая, как он начинал, как приехал в Нью-Йорк, чтобы заняться музыкой, как его никто не знал — и от этого не воротишь нос, как от очередной истории про американскую мечту. Канье завершает концерт песней про покойную маму, написанной еще при ее жизни, — и так меня перетряхивало только от еще одной песни — «Sleep Has His House» Current 93, и я такими сравнениями не разбрасываюсь. Поразительно.

В общем, в конце никаких сомнений не остается — вот он, Канье Уэст, перед тобой как есть, все, что он рассказал — правда. В какой-то степени это вообще апофеоз того, что в принципе умеет делать искусство; ощущения непередаваемые. Любопытно притом, какими простыми, даже примитивными техническими средствами это достигается. Канье очень много пел, было несколько моментов, когда не оставалось ничего, кроме голоса и клавиш, и пел он под автотюн, и это было абсолютно уместно. Не возникало ощущения, что у него голоса не хватает, что это поблажка — ничего подобного. Или, например, не до конца было понятно, какое количество музыки играется вживую, а какое просто идет записью — понятно, что голос Рианны в «All of the Lights» или Конни Митчелл в «Can’t Tell Me Nothing» иначе не воспроизвести, но сомнения возникали и в менее очевидных местах; это кому угодно магию подпортило бы, а тут — нет, никаких проблем.

Так в чем дело-то, с чем связано то, как Канье Уэст всех убирает своим нынешним туром? С чем связано то, что во время его выступления я прослезился несколько раз, меня трясло и выворачивало наизнанку, а любимая группа Pulp, игравшая за два часа до Уэста, ничего подобного не смогла вызвать даже близко? Я не знаю, честно. Я точно знаю, с чем это не связано: с тем, через что обычно объясняют фигуры подобного масштаба — мифотворчество и архетипы, что Канье сделал из себя греческого полубога, а нам только того и надо, чтобы кто-нибудь подобный ходил бы с нами по одной земле; через такое можно, наверное, попробовать объяснить Леди Гагу — но нет, тут другой случай. Это не связано даже с размахом, громкостью и грандиозностью шоу, которое он закатил, типа от такого кого угодно проберет — конечно, иначе его концерт выглядеть не мог бы, но дело и не в этом. Возможно, дело действительно в том, что Канье Уэст стер границу между творчеством и жизнью, превратился в икону, миф о самом себе, и это сделало всю эту историю достоверной, настоящей, the real deal в новой, невиданной степени. Я не знаю. Но я верю.

Большая сцена на финском фестивале Flow по бокам была затянута полотнищами черной парусины, на которой висели два значка размером с канализационный люк: перечеркнутая сигарета и перечеркнутый крауд-серфер. У нас кроме запрещенных сигарет был запрещенный виски, так что к тому моменту, когда одна из тряпиц порвалась и повисла над сценой лохмотьями, мы уже порядком успели хлебнуть. Поэтому мы смеялись, когда вместо Канье вышел небольшой отряд промышленных альпинистов, которые долго и тщательно отрывали лоскутки, потом какая-то финская женщина, которая низким голосом объяснила что-то про безопасность и пригласила всех похлопать в ладоши и покричать «Канье Уэст» — так, как на новогодних елках зовут Деда Мороза (тем более что слогов столько же). Ее никто не поддержал, хотя в последний раз фигура такого масштаба навещала Хельсинки в 1997 году, и это был Майкл Джексон. Потом все еще час переминались с ноги на ногу и воображали, как разъяренный Канье негодует, что из-за балтийского ветра лишился нарядных кулис, и пишет в твиттере обидные статусы. Но когда наконец Канье неожиданно вылез на гидравлическом подъемнике, как гигантская гусеница, а за спиной у него запылали багровым светом крылатые декорации в духе фильма «Константин», это было уже не смешно, а именно что нечеловечески круто.


Я никогда не бывала на концертах Мадонны, Майкла Джексона, Бритни Спирс и других высокобюджетных трюкачей и подозреваю, что существуют перформансы и позатейливее — но я никогда не видела таких веселых one-man show. Как уже было подмечено ранее другими популярными артистами, God is a DJ, и Канье Уэст, кажется, выступает именно в таком амплуа. Короткие песни сменяют друг друга с интенсивностью постов в ленте фейсбука, балерины красиво заламывают руки, летят фейерверки, автотюн работает на полную катушку, зрители закрывают глаза от восторга, узнавая семплы Ширли Бэсси и Кэти Перри, — чего уж там, это и правда захватывающее представление. 
Тут надо сказать, что либеральная администрация Flow выпустила красивый буклет про фестиваль, в котором содержался, кроме прочего, гениальный трехсекундный гид, который назывался Gaydar: шкала, на которой музыканты были расположены по степени гомосексуального накала. Так вот, на вершине царили Hercules and Love Affair (которые, кстати, дали несравненно лучший концерт, чем на Пикнике «Афиши» в прошлом году, — все-таки ночные группы с вокалистами в трусах должны блистать ночью, а не расхаживать в этих трусах посреди бела дня, как туристы по пляжу) и Empire of the Sun (которые вышли с довольно жуткой деревенской постановкой с крысами и смертью в костюме гориллы, по сравнению с которой цирковой спектакль «Кракатук» кажется образцом академического изящества), а Канье почему-то плелся в хвосте. Так вот, это, конечно, финны дали маху.

Канье Уэст, крепкий негр в белой рубашке, разительно отличается от рэперов старой школы именно тем, как он старается казаться classy. Хип-хоп-артисты обычно изображают на сцене увальней, которые только что качественно приколотили в гримерке и, покачиваясь, выходят почитать качественный рэп — Канье Уэст выдает короткие и смачные рэп-симфонии эпохи тучных лет. С занудной новой искренностью в текстах, с классными припевами, с демонстрацией пиротехнических возможностей и с выверенным светом, который хорошо освещает дизайнерские блинг-блинги. Это 10 баллов по шкале Gaydar — и дополнительное очко за семпл из «Тату».