Премьера двух песен с нового альбома Джей-Джея Йохансона

— Расскажите немного про альбом. Как вы его придумывали, как записывали, чем он отличается от предыдущих.

— Раньше я писал все песни на бумаге, потом приносил их своему пианисту, мы делали первые наброски, придумывали какие-то аккорды и со всем этим шли в студию. С недавних пор я стал делать иначе, я записываю первые наброски песен один у себя дома, с гитарой, фортепиано и компьютером. С моим предыдущим альбомом, «Spellbound», было так: я записал на гитаре демо всех песен, принес их в студию, и в итоге мы их почти в таком виде и оставили — на 95% альбом состоял из этих демо. Последняя песня, которую мы сделали для «Spellbound», была песня «Dilemma». Такая меланхоличная вещь, тоже с акустической гитарой. Но мне захотелось, чтобы она контрастировала с прочими. Мы добавили барабаны, например, я был очень рад к ним вернуться. В общем, «Cockroach» — это продолжение настроения и звука, заданных этой песней. Как только у меня появились первые песни для «Cockroach», я пошел в студию, где еще оставались все инструменты и даже настройки от «Dilemma». Главное, что я сделал для альбома, — решил вернуть синтезаторы, которыми я не пользовался с 2004 года. Меня всегда раздражал безупречный звук синтезатора, я предпочитал живых музыкантов с живыми инструментами. Но на «Cockroach» я вернул синтезатор, причем с таким оркестровым, богатым звуком: вместо того чтобы брать один аккорд на клавиатуре, я разбивал его на четыре разных звуков на синтезаторе, чтобы звучало лучше.

— Почему вы так решили назвать альбом? Тараканы все-таки не очень приятные существа.

— Тут несколько сторон. Во-первых, говорят, что, когда все живое на Земле умрет, тараканы останутся — они самые живучие. Я чувствую себя так же — играю уже семнадцать лет, намного дольше, чем я рассчитывал! (Смеется.) Я думал, что сделаю один альбом, и все. Потом думал, что три. Ну никак не девять! Так что Земле никак не удается от меня избавиться. Кроме того, знаете, я люблю брать вещи, которые люди находят некрасивыми и даже отвратительными, и искать в них красоту. Может, их можно полюбить? И с синтезаторами, кстати, похожая вещь на этом альбоме — я их потому и вернул, что начал ненавидеть. Это же глупо, ненависть глупое чувство. Я предпочитаю встречаться лицом к лицу с вещами, которые мне неприятны, пытаться их понять и полюбить. Так что ни синтезаторы, ни тараканов, я больше не ненавижу.

— Это чувствуется, «Cockroach» показался мне очень спокойным альбомом, будто вы нашли гармонию с миром.

— Так и есть, вы все правильно услышали.

— Расскажите о тех двух песнях, что мы сегодня представляем. Для начала, о «Coincidence».

— «Coincidence» я придумал еще во время работы над «Spellbound», но не успел тогда ее закончить. Так что начал «Cockroach» с того, на чем остановился. Там все строится вокруг перкуссии и ударных, остальные инструменты мы потом добавили, и, думаю, можно было бы даже без них обойтись. С этой песней все просто — она о том, что мы считаем, что контролируем свои жизни, но на самом деле все решают совпадения.

— A «Orient Express»?

— Это песня о моем прошлом. Я сочинил ее, прогуливаясь по Трольхеттану, своему родному городу. В 1990-х я много путешествовал на поездах между концертами. Как-то раз мне нужно было доехать от Парижа до Страсбурга, чтобы сыграть концерт. Но билеты в Страсбург в тот день закончились, и кассирша сказала, что единственный способ туда добраться — сесть на Восточный экспресс. Так что я немного проехался на этом легендарном поезде. Они, конечно, его переделали — это теперь совсем другой поезд и рейс — но все равно у меня возникло множество поэтических ассоциаций. Тут тоже много перкуссии, и она не очень привычная — мы использовали всякие металлические и деревянные предметы, которые обычно не используют как перкуссию.

— У вас вроде бы счастливая жизнь — жена, сын, вы занимаетесь любимым делом. Как вам удается продолжать писать такие меланхоличные песни?

— Когда я начинал сочинять музыку, я был очень одиноким человеком. Все песни на первых четырех альбомах я писал с точки зрения одинокого человека, который хочет найти семью, чтобы его кто-то полюбил. Потом я встретил свою жену, мы вместе уже тринадцать лет, у нас родился сын. Я очень спокойный и расслабленный человек по сравнению с тем, каким я был. Но, понимаете, теперь мне есть с чем сравнивать. Когда я вдали от дома, когда я путешествую по миру и играю концерты, я скучаю по семье. И это очень сильное чувство, потому что мне не хватает очень конкретных людей, а не кого-то абстрактного. Вот отсюда я беру вдохновение. Но важно понимать, что я пишу песни, только когда я один. Когда я с семьей и друзьями, я не сочиняю песни, я записываю и продюсирую их. Тем не менее мне кажется, что песни у меня гораздо менее мрачные… Я не думал о самоубийстве целых тринадцать лет.

— Вы играете концерты в России, кажется, чаще, чем любой другой иностранец.

— Правда? Интересно! Я недавно ездил в Турцию и давал там интервью, и местный журналист сказал мне то же самое, что я чаще прочих музыкантов даю концерты в Швеции.

— Как вы думаете, почему вас так в России любят?

— По правде говоря, я не знаю. У меня своеобразная популярность — в каждой стране у меня есть небольшая, но очень преданная группа фанатов, с которыми у меня налажен диалог. Так вот, мне кажется, что мои фанаты в разных странах на самом деле очень похожи, между ними много общего — такие интеллектуалы. В Китае, Бразилии, Турции, России, все люди, которые меня любят, принадлежат к определенному типу. Они смотрят похожие фильмы, читают похожие книги и так далее. Они должны все устроить большую встречу и познакомиться друг с другом, по-моему!

— Вам 44. Как вам кажется, музыка перестала быть для вас такой важной, как была прежде? Быть может, ее место заняла семья?

— Безусловно. Семья на первом месте. Знаете, один из моих самых больших кумиров — Чет Бейкер. У него была трагичная жизнь. И это единственное, что меня в нем не вдохновляет, — то, как он обошелся со своей семьей, выбрав не жену и детей, а музыку и наркотики. Я бы так не смог поступить. Если бы я оказался в ситуации, когда мне пришлось бы выбирать, я бы не раздумывая выбрал семью. Но вы не подумайте, что мне наскучила музыка. Музыка — это вещь, которой я никогда не мог перестать заниматься. Я всегда пишу песни, не прекращая. Когда я был юн, я думал, что музыка будет моим хобби, что у меня будет другая работа, поэтому я получил образование. Но с тех пор как я закончил университет, я ничем не занимался, кроме музыки. И теперь музыка — это моя работа, то, с помощью чего я кормлю свою семью. Так что музыка прочно связана с семьей, так что я, пожалуй, еще серьезнее к ней отношусь, чем раньше. Что удивительно, я был уверен, что, как только музыка станет моей работой, мне станет труднее писать — но нет, вдохновение никуда не делось.

— Интересно, что вы упомянули Чета Бейкера, у него была очень трагическая жизнь. Про вас как раз часто говорят, что вы слишком нормальный, домашний. Вам не кажется обидным, что людей привлекают только трагические герои?

— Да я такой же! В том смысле, что мне нравятся творческие люди с трагическими судьбами. Маяковский, например, с его любовным треугольником — меня всегда по-своему восхищало, что он выстрелил себе в сердце. Или Сильвия Плат. Конечно, это выбор неудачника — покончить с собой в одном доме с собственными детьми, но тем не менее. Короткие, бурные, творческие жизни всегда очаровывают. Ник Дрейк, записавший три гениальных альбома, а потом покончивший с собой. Единственный мой герой, с которым я себя могу ассоциировать, который долго живет, сочиняет и при этом счастлив — Нил Янг. И мне хочется ассоциировать себя с такими долгожителями, как Дэвид Сильвиан, Лу Рид или Джон Кейл. Не думаю, что я был бы лучшим музыкантом, если бы я был бы измученным психом. Мне кажется, стало бы хуже. Не надо забывать, что за музыкой стоят живые люди.

— Ваша музыка очень несовременная, звук и дух ваших песен отсылает к тому, что в мире происходило 50 лет назад. Каково это — существовать параллельно с остальным миром?

— Мне нравится слово «параллельно». Мне кажется, меня нельзя назвать старомодным — слишком уж современный звук, но и современным тоже — я никогда не был на одной волне с тем, что все слушают. Тут вы правы. Но мне так нравится. По правде говоря, я не вижу тут никакого противоречия или проблемы. Мне хочется верить, что слушателям Джей-Джея Йохансона интересен в первую очередь не продакшен, а мелодии, тексты, истории, которые я рассказываю. Что люди в первую очередь задумываются о содержании песни, а не о том, какая там классная басовая линия.

— А чего вы добиваетесь своей музыкой? Какое воздействие на людей вы хотели бы иметь?

— Я не думаю об этом, когда пишу песни. Я пишу со своей точки зрения, о своих проблемах. Но я много раз получал письма и сообщения от фанатов, которые говорили, как важна для них моя музыка, как она помогала им проходить через темные и тяжелые времена. И вот это очень здорово. Людям близки печальные любовные истории. Я вот думаю, я же не англичанин и не американец, у меня не очень хороший английский, поэтому я использую очень простые слова, пишу песни на простом английском. И люди поэтому очень хорошо все понимают. Я не задумываюсь об этом специально, но в итоге мои песни лечат людей, помогают им преодолеть проблемы. Вот такое воздействие мне очень по душе.

— Вы хоть о чем-нибудь жалеете из того, что сделали за эти семнадцать лет?

— Я стараюсь не смотреть назад. И в будущее я тоже особо не смотрю, я стараюсь жить прямо сейчас. Конечно, у меня была масса возможностей, которые я упустил. Но в те моменты, когда я принимал те или иные решения, я же думал, что поступаю правильно, — так что я не могу сам себя винить. Мне, пожалуй, только одна вещь приходит на ум: когда я записал альбом «Antenna», я был целиком им доволен. Там было несколько жестких, необычных для меня электронных вещей. Когда я представил этот альбом BMG Records, их американское отделение очень мной заинтересовалось. Они где-то там услышали ремикс на песню «On the Radio», которая вообще не была похожа на остальной альбом, такой танцевальный трек. И они сказали: «Мы хотим выпустить такую пластинку! У вас есть еще похожие песни?», я объяснил им, что это не совсем то, чем я занимаюсь. Но они хотели выпустить альбом, так что я не стал отказывать — мне было интересно попасть на американский рынок. И в качестве сингла они выбрали два самых танцевальных трека. Надо было с ними поспорить. Тогда, одиннадцать лет назад, надо было с ними поспорить, представить альбом иначе. Но мне не хватило духу. Это единственное, о чем я жалею за всю свою карьеру.

Девятый альбом Джей-Джея Йохансона «Cockroach» выйдет 23 сентября в СНГ на лейбле Bootlegger, в остальном мире — на Universal. В этот четверг, 12 сентября, Джей-Джей Йохансон сыграет концерт в Петербурге в «Зале ожидания», в пятницу, 13 сентября — в Краснодаре, в Arena Hall. Российская презентация альбома состоится 4 ноября в Москве в «Гоголь-центре».