Первый альбом группы Ifwe

Духота плацкартного вагона, дешевое вино, купленное на перроне, сон на верхней полке. Домашняя работа, сделанная в тетрадке в клеточку. Каникулы в лагере на юге, крики чаек на рассвете. А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке. В отношении первой записи группы Ifwe известную строчку про комья воспоминаний хочется перефразировать — они тут не сопят в горле, но именно что поют; тихо, трогательно и утешительно.

Семейный дуэт перебравшихся из Череповца в Петербург братьев Плетневых, которые в составе Ifwe эффектно перевели чиллвейв на русский язык, за год разросся в полноценную группу и удачно подрихтовал звук, впустив в него балтийский воздух. Мерцающие синтезаторы и матовая пленка, на которой будто бы записаны песни, никуда не делись — зато к ним добавилась задушевная акустика и глухое сердцебиение барабанов; пространства стало больше, грубо говоря, ассоциации с Washed Out теперь настолько же правомерны, как аналогии с The xx. С аналогиями у Ifwe вообще все в порядке — в том числе с русскими: кое-где здесь мерещится ранний Цой (образца, условно, «Верь мне»); иные песни, кажется, переведи в электричество — и получится группа Zorge. Ifwe умело сводят вместе заграничное ностальгическое марево и петербургскую мужскую романти­ку, но главное значение «Всей моей радости» не в этом. Ifwe не просто транслитерируют чиллвейв — они пропускают его через себя; стиль тут не самоцель, но род самопознания и способ отстоять собственную правду. Мифологическое гармоничное детство (конечно, мифологическое, в реальном детстве все бывает куда менее радужно) — это внутренняя, частная утопия, позволяющая воспитать в себе добро и красоту; нарочитая домашность предполагает обустройство общественного пространства как частного (чем Ifwe и занимаются в рамках своих промоутерских занятий); когда некуда бежать — уходи в себя. Конечно, то, что ключевые записи российских модных музыкантов последнего времени — Pompeya, NRKTK и вот теперь Ifwe — все так или иначе об эскапизме, настораживает; но у «Всей моей радости» очень понятное целеполагание: побег в собственное детство тут есть путь к внутренней свободе, декларативная инфантильность (для такой скромной записи на альбоме Ifwe очень много повелительного наклонения) — средство воспитания гуманизма. Да, Ifwe и их негромкие песни — это такая музыкальная теория малых дел. Но это, по-моему, совсем не мало.

Премьера: три песни с альбома «Вся моя радость»

Александр и Михаил Плетневы

Ifwe

— Мне показалось, что звук на пластинке сильно изменился по сравнению с вашими EP. Больше акустики, больше каких-то ударных.

МИХАИЛ ПЛЕТНЕВ: Да, больше акустики, больше барабанов, шейкеров. Это, наверное, потому, что мы сами стали такой музыки больше слушать, наверное. Захотелось такой гитарной эстетики — очень уж нравится.

АЛЕКСАНДР ПЛЕТНЕВ: У нас вообще все это так устроено, настроенчески. Какое-то время назад нравилась прямая бочка, сейчас она надоела и хочется вообще без бочки писаться. Ну и кроме того — мы за год научились лучше выстраивать треки. Тупо мастеринг делать. Мы вот переписали «Мое побережье» — разница огромная, притом что записано все на те же гитары и тот же микрофон. Просто мы поняли, как лучше гитару обрабатывать, что с нашими голосами делать.

— Еще, по-моему, альбом получился очень петербургский. Вы очень органично вросли в этот город.

МИХАИЛ: Ну, мы с предыдущим местом жительства себя вообще никак не ассоциируем. Мы и бываем там очень редко, и нет там уже никаких вещей, с которыми хочется себя идентифицировать. Ни друзей, ничего. Разве что вот только группа 2muchachos. Но я бы не сказал, что Питер родной при этом. Конечно, тут гораздо комфортнее. Но я тут живу пятый год, и меня эта питерская тема не трогает. Я ее не замечаю и не могу сказать, что в нашей музыке отразилась какая-то питерская романтика. А что ты имеешь в виду, собственно?

— Ну вот какую-то нордическую светлую меланхолию, которая у вас слышна.

МИХАИЛ: А, ну это может быть, да. Питер — мрачноватый город. (Смеется.) Погода делает свое дело.

АЛЕКСАНДР: Меланхолия — это однозначно. Когда тут нет движухи, а ее практически никогда нет, кроме выходных, дни очень ровные, сложно что-то придумать и как-то развлечь себя. Спасаемся только «Плейстейшен». (Смеется.) Я вот тут провел два дня в Москве — Bear in Heaven в «Солянке», Херберт в «Стрелке», везде где-то что-то кто-то... У нас ничего этого происходит.

МИХАИЛ: Только есть три бара, по которым ходят одни и те же люди, и те все более пустыми становятся.

— А в Москву вы не хотите переехать, раз такое дело?

МИХАИЛ: Нет, совсем. В мире много других хороших мест. Ну то есть, на самом деле, если бы мы сейчас очутились в Москве и у нас была бы работа, деньги, место, где жить, — мы, может, и не против были бы. Но пускаться во все тяжкие, начинать что-то разруливать... Зачем?

— У вас очень много песен про детство — при этом, мне кажется, оно у вас такое очень мифологизированное. Настоящее детство не бывает таким прекрасным.

МИХАИЛ: Так мы просто поем только про прекрасные моменты! (Смеется.)

АЛЕКСАНДР: На самом деле, инфантилизм и тоска по детству — это одна из составляющих, одна из тех маленьких радостей, которые в совокупности дают наше маленькое счастье. Мы не какие-то эскаписты, мы не зарубаемся по всему детскому, мы достаточно взрослые уже люди, в конце концов. Но те состояния тогдашние — они и сейчас нужны, всем нужны. Потому что как минимум они были искренними. Когда ребенок воспринимает себя и реальность, он делает это очень искренне. А взрослый начинает оценивать, взвешивать... Мы за простоту бытия — потому что нам кажется, что это и есть естественный ход жизни.

МИХАИЛ: Так проще, легче, счастливее.

АЛЕКСАНДР: То, что называется счастьем, по нашей версии, — это вот оно. Кто-то склонен усложнять, а мы за то, чтобы все упрощать. Детские радости, друзья, хорошая погода, путешествия — мы от них в диком восторге пребываем. Велосипеды. Тот же «Плейстейшен» — мы поставили его дома и сидим играем в Worms и «Бомбермена».

— Это просто достаточно опасная позиция в данный момент времени. Вокруг митинги, «оккупаи», а вы проповедуете маленькие радости, добро и велосипеды. Вас все это окружающее никак не волнует?

МИХАИЛ: Почему не волнует? А ты думаешь, люди выходят на «Оккупай» с какой-то агрессией, что ли?

АЛЕКСАНДР: У нас каждый день дискуссии по этому поводу, Миша особенно в политику вовлечен. Мы сидим на всех ресурсах независимых, мы в курсе происходящего. И мы в какой-то момент тоже могли бы выйти и поучаствовать, просто пока не видим особого смысла. Не вырисовывается чего-то такого, что могло бы дать результат. Все это пока на зачаточном уровне, должно какое-то время пройти.

МИХАИЛ: Если бы мы в Москве были, может, и выходили бы на более масштабные митинги. А здесь... Мы были один раз, на самом первом, все это выглядело как новогодняя елка и было не очень уместно, мы как-то подразочаровались. Но мы не дистанцируемся от происходящего, потому что это невозможно. Оно слишком большое место занимает в повседневной жизни.

АЛЕКСАНДР: Когда видишь в интернете какой-то ролик про то, как депутат избил кого-то и потом еще этих людей и посадил, — ну просто слов нет. Как такое возможно в XXI веке? Это что за страна такая? Это третий мир, Камбоджа? И от этого нельзя никуда убежать, эти новости всюду проникают. И мы не убегаем. Но в любом случае политика — это не мы. А музыка — это мы.

— В предисловии к вашему недавнему сборнику была фраза «Мы живем в удивительное время, когда добро вошло в моду». Что вы имели в виду?

МИХАИЛ: Ну? это естественное развитие современного общества. На Западе это прямо очень ярко видно.

АЛЕКСАНДР: Знаешь, с чего все началось? Вдруг стали модными символы животных. Вот в 1990-х, когда были все эти черепа и цепи, ну представь себе футболку с оленями — смешно же, это что-то детское. А сейчас это очень модно. Или вон у Bon Iver альбомы продаются не хуже, чем у Леди Гаги, притом что Гага агрессивная, а Bon Iver весь такой нежный. И ты начинаешь думать — а почему так? Ведь еще недавно ничего такого не было. Получается, что все меняется. Люди приходят к тому, что бороться за счастье не нужно. Раньше было такое представление, что за все нужно бороться. Жизнь — борьба! Выживание. В отношениях, на работе, в метро — везде борьба. А в Европе сейчас уже бороться не за что.

МИХАИЛ: Для России, конечно, борьба более актуальна, здесь люди выживают, здесь у многих очень агрессивное жизненное кредо: надо обязательно чего-нибудь урвать; если не я, то они и так далее.

АЛЕКСАНДР: А на Западе уже пришли к тому, что можно в материальном плане расслабиться, и это повлияло на культуру в целом. Хипстерская эстетика — она же тоже очень неагрессивная. Даже хиппи за что-то боролись, а хипстеры такие... Мягкие. Но это не значит, что, как говорят на канале «Россия», непонятно, чего они хотят. Они хотят просто жить, никому не мешать и заниматься творчеством. Прекрасная, по-моему, позиция.

— Ну все-таки в Европе сейчас тоже много левой молодежи, которая очень даже борется.

АЛЕКСАНДР: Ну понятно, что такие вещи всегда будут. Но вектор в целом — он на расслабленность. Интернет тут тоже повлиял, конечно. Уровень общения стал грандиозным, столько друзей появилось! А когда люди общаются, они по-любому добрее становятся.

— Забавно: люди, которые схожим образом рассуждают, обычно, если в России музыкой занимаются, поют по-английски.

МИХАИЛ: А мы совсем не против английского. Мы руководствовались исключительно тем, что русский знаем хорошо, а английский — плохо. И не в состоянии нормально написать текст и спеть его по-английски. Мы сейчас попросили одну девушку сделать литературный перевод текстов, она нам корректирует произношение — как-то вот так пробуем по-английски петь. Но просто на русском мы делаем песню за неделю, а на английском и месяца не хватит. А вообще-то распространение английского — это нормально. Это просто удобнее, мне кажется.

АЛЕКСАНДР: Ну и плюс, естественно, все целятся на планету, на Запад.

— Да бросьте. Никто, мне кажется, всерьез на планету не целится, ну, за редкими исключениями.

АЛЕКСАНДР: Все только и целятся!

МИХАИЛ: Мне кажется, все, кто начинает делать музыку, мечтают о туре по Европе или чем-то таком. А сейчас это стало вполне возможным — учитывая огромное количество блогов, которые могут тебя заметить. Ну и в английском есть здравый смысл. Мне вот тяжело слушать песни на датском или шведском. Многим, наверное, тяжело на русском. А хочется же, чтобы все послушали.

АЛЕКСАНДР: Мы с определенной долей иронии относимся к группам, которые поют на одинаковом английском с одинаковыми идиомами. Ну там — in my head, I see your eyes... Такой уровень лирики Tesla Boy. Сразу понятно, что люди имели в виду просто поеб...шить, ничего особо не говоря. Но нужно же, чтобы вокалист был. А ему надо что-то петь. «А у нас в группе кто-то умеет писать тексты?» Не-а. «Ну, я что-нибудь изображу». Ну и делают такую лирику. Мы относимся к ним с иронией, просто потому что у нас у самих были такие группы — по две, по три. И наши вокалисты пели на английском, и нам тоже казалось, что иначе никак, что русский язык некрасивый и плохо звучит.

МИХАИЛ: Меня бесят музыканты, которые как бы поют на русском, но при этом все равно имеют в виду английский. И получается, что поют с каким-то акцентом. Ну какой-нибудь Иван Дорн, например.

АЛЕКСАНДР: (Напевает.) «Остальные стесняются!»

— А при всем при этом какая-нибудь музыка на русском языке для вас была важна когда-нибудь?

МИХАИЛ: Нет!

АЛЕКСАНДР: Мне вот разве что альбом Муджуса нравился, «Cool Cool Death» — я все Мишу уговариваю сделать кавер на «Жди». У «Сплина» вот еще есть гениальные песни — «Новые люди», «Романс». Мы с их творчеством не знакомы абсолютно, но вот эти клипы видели — и там посыл очень крутой. Ну 2H Company мне очень нравились еще, я их в Череповец привозил.

МИХАИЛ: А так больше никого. Почему-то нам вечно пытаются приписать группу «Кино». Ну, как и всем, собственно. Кто что ни сделал в России — он переслушал «Кино». Так вот, мы их никогда не слушали вообще.

— А на чем вы росли тогда?

МИХАИЛ: Мы успели переслушать все.

АЛЕКСАНДР: И поделать все. Слушали хип-хоп — делали хип-хоп. Слушали драм-н-бейс — делали драм-н-бейс. Слушали Muse — у нас были группы, как Muse. Вот в 1990-х были люди, которые слушали рок, а были те, которые слушали евродэнс. Все друзья покупали «Морскую», а мы говорили — фу, рок какой-то волосатый. Мы ездили с отцом в Москву, он нас на час отпускал на Горбушку, и мы там выискивали диски, которые было нигде не достать. Это была эпоха брейкбита, мы фанатели от такого чувака — Praga Khan, от Lunatic Calm...

МИХАИЛ: Габбер слушали, сборники «Хардкор 1000%» с черепами. Включали все это рубилово на магнитоле Sharp, она пердела, хрипела. Aqua слушали!

АЛЕКСАНДР: Aqua — это был наш первый компакт-диск. А вот с первой кассетой вообще стремно — это была группа «Дюна», «Привет с большого бодуна». Ну а потом была стандартная схема: 2000-е, IDM, электроклэш, потом Radiohead. Мы их для себя с альбома «Hail to the Thief» открыли и стали слушать вообще все. Я сидел на сайте radiohead.ru, заказывал DVD с концертами...

МИХАИЛ: А я сидел на диал-апе медленном и скачивал миди-файл «Karma Police». Там ни голоса, ничего, только пианино дурацкое, я слушал и думал — ух, как круто!

— Вы явно стараетесь организовать вокруг себя какое-то пространство, движение. Лейбл, блог, сборники. Зачем вам это?

АЛЕКСАНДР: Блог был давно, еще до группы, начинался он вообще с того, что я всякую танцевальную музыку выкладывал. А зачем... Да просто хочется что-то поделать.

МИХАИЛ: Я полдня провожу за поисками новой музыки, и иногда хочется что-то написать. Действительно ведь находишь то, что не все находят.

АЛЕКСАНДР: Или вот мне стало интересно — у всех есть виниловые лейблы, а как это делать? Стал выяснять, как, что, где, все нашел — и оказалось, что все возможно, причем достаточно легко. Я вот сейчас отдал тираж — 32 тысячи стоит сделать 320 пластинок. Если они все продадутся, я ничего не потеряю. Это абсолютно не бизнес, да и бог с ним. Только любопытства ради — ну и, может, это все окажется кому-то полезным.

— А вам хочется создать свою «сцену»?

АЛЕКСАНДР: Очень хочется, очень. Но это так сложно! Просто бывают же у людей амбиции. Кому-то хочется бизнес замутить, а нам вот в музыке хочется сделать что-то такое, что вес бы имело. Очень же много вещей есть, в которых можно себя попробовать, — ну, вокруг музыки, я имею в виду. А сцену создать все хотят, я думаю. Просто не из чего.

— Ну как же? Полно групп. По сравнению с тем, что было 5 лет назад, так точно.

АЛЕКСАНДР: Это да. Но сравни с каким-нибудь английским городом. Ну не знаю — Лидс какой-нибудь. Сколько там групп — и сколько в Питере с пятимиллионным населением.

— Ну это же вопрос укорененности, традиций.

АЛЕКСАНДР: Да, это все понятно. Но ведь гитары все равно продают на каждой улице. И кто-то их покупает. Куда они потом деваются?

МИХАИЛ: Я сижу, ищу для блога исландскую музыку, датскую. И нахожу в фейсбуке просто бесконечное количество групп. Я за один вечер вчера открыл 15 хороших групп из Копенгагена. Или из Рейкьявика. А это настолько маленькие город и страна... Там, наверное, 5 баров на весь город. И при этом я могу насобирать больше групп оттуда, чем из всей России. Парадокс какой-то.

АЛЕКСАНДР: Да просто еще не пришли к этому, наверное. Пока что люди здесь выживают. «Какая музыка? Денег нет!» Культура современная российская еще не сформировалась — простите, но пауза была на целый век. Пока все это наверстается... Заметно же, что в России все так же, как в других странах идет, только там это все прошло полвека назад, а у нас только сейчас начинается. Вот у нас сейчас кредитная экономика, а в Америке она была в 1970-х.

МИХАИЛ: Или по машинам это хорошо видно. Появился легкий доступ к деньгам — все стали их покупать. В Европе все давно этим перебесились и ездят на велосипедах. А здесь скажи кому-нибудь — купи велосипед вместо машины. Посмеются, да и все.

АЛЕКСАНДР: И с музыкой то же самое. Есть определенные этапы — нельзя перескочить и сразу стать крутым. Вот хлынула западная культура — и все начинают подражать. Сначала плохо, потом средне, потом круто подражают. Ну а потом подражать надоедает — и делают свое. Но время какое-то должно пройти. У нас сейчас если кто-то что-то и делает, то это именно что подражание. И к нам это, наверное, тоже относится. Хоть мы и не умышленно.

Первый альбом Ifwe «Вся моя радость» выходит 13 июня на лейбле «Снегири». Московская презентация пластинки состоится в тот же день, 13 июня, в клубе «16 тонн».