Калифорнийский попрыгун

11 июля – Fantomas в Зеленом театре

Майк Паттон, в прошлом – лицо хулиганского ансамбля Mr. Bungle и солист Faith No More, в вечности – основатель десятка коллабораций с названиями вроде Fantomas, Tomahawk, Peeping Tom, делит мир на две неравные части. В одной об оном Паттоне едва ли слышали, в другой он – неопровержимый авторитет и ниспровергатель устоев. Армия поклонников Паттона уникальна редкой лояльностью к его едва ли схожим прожектам. Перед концертом экспериментально-металлического ВИА Fantomas в Зеленом театре Григорий Гольденцвайг отправился на концерт Паттона в Глазго, рассказал ему про присоединение Тувы к РСФСР и наблюдал, как Паттон едва не отменил выступление в Москве.

На третьем звонке в очередную дверь меня начинает трясти. Я ни бельмеса не понимаю шотландского диалекта и не могу найти среди лачуг Сокихолл-стрит служебный вход в клуб Garage. Наконец из проема в стене появляется пара выразительных аборигенов: широкоскулая девица с жировым наростом вместо талии и прыщавый качок в рубашке поло. Качок рыгает. Они от Паттона.

На стене – сиротливый флаер Fantomas с неправильным ударником: вместо выходца из Slayer Дэйва Ломбардо c Паттоном в FantЩmas сейчас играет Терри Бодзио – барабанщик Фрэнка Заппы. Басист Mr. Bungle Тревор Данн и гитарист Melvins Базз Осборн на месте – позевывая спускаются из автобуса и заходят в клуб. Разорванные тельца говорящих кукол (нажми на кнопку – заговорят) висят на микрофонах; у кукол своя партия на свежей пластинке Fantomas «Suspended Animation», где треки названы по 30 дням апреля и привязаны к рисункам японского художника Нары. Сначала, как обычно у Fantomas, появились рисунки – потом музыка. Неправильный флаер – единственная агитка к концерту: приверженцев агитировать ни к чему, чужакам объяснять муторно. А надо бы.

Есть вальяжный, мимикрически гибкий голос. В миру ширпотреба голос растиражирован радиостанциями c «Easy like Sunday morning…». Тот же голос, что продлил годы Faith No More, издевался в клоунаде Mr. Bungle над Траволтой, визжал у Джона Зорна, а теперь застрекочет наперегонки с куклой фальцетом: «Цып, цып, мои цыплятки!» Есть умопомрачительная физиономия, где с мексиканской живостью играют мелкие мускулы: Паттон – южанин до мозга костей. Есть мимика и хохоток, достойные папаши Аддамса, – к этому образу подбирался во времена «Лысой девочки» Макс Покровский. Паттон, в белой майке, с выпученными глазами и бороденкой, ползающей по подбородку словно мохнатая гусеница, носится по клубу. Среди заторможенных шотландских техников он смотрится как кролик Роджер среди живых актеров. Паттон, мультяшка проездом из Шеффилда в Лондон, осязаемо крепко хватает меня под локоть.

– Из Москвы есть прямые рейсы в Глазго? – стрекочет, прежде чем я успеваю здрасте сказать. – Нет? Неудивительно. Чертово гетто. Рекордные продажи героина, драки – первое место по Британии; ты не заметил, что это очень странный город?

«Майк, я тебя люблю», – отмечаю я про себя.

– Ты знаешь Messer Chups? – размахивает руками Паттон. – Я их фан уже несколько лет, а сейчас мы выпустим их альбом. Олег, Олег… как его зовут?

– Гитаркин. А ты-то откуда знаешь Messer Chups?

– Прислали пластинку. А потом я услышал, как диджей в Австралии их играет. Великолепная штука.

– Что у вас за роман с Австралией?

– Это странно, но почему-то они зовут нас каждый год. Австралийцам нравится, когда их наказывают.

Пощечина общественному вкусу для Паттона – форма существования. Покуда белый птах махал крыльями с обложки Faith No More «Angel Dust», Паттон, Данн и иже с ними гнали роскошный левак с Mr. Bungle – смертельной веселости эклектичным проектом, где песни звались навроде «Моя жопа в огне». Первый альбом Mr. Bungle, школьной группы из умников, по счастливой случайности не измордованных одноклассниками, Паттон подсунул Джону Зорну. Человек-гнев неожиданно взялся за школьников, рекорд-лейбл вцепился в них, и группа Паттона в конце 90-х закрыла калифорнийскую тему примерно в тот самый момент, когда Red Hot Chili Peppers основательно ею занялись.

Собственно говоря, для того чтобы загреметь в историю, создателю Mr. Bungle и вольнонаемному в Faith No More с лихвой бы хватило этих двух объединений. Но у Зорна Паттон возникал татем в ночи c переделками T.Rex и Генсбура, с шумящим японцем Масами Акитой из Merzbow выдумывал Maldoror, c крестным отцом Gorillaz Дэном Аутоматором баловался хип-хопом, а под настроение рычал надомником в группе Sepultura.

– Когда в последний раз ты пел «Easy»?

– Году в 1997-м. – Паттон выкатывает глаза на лоб. – На последнем концерте Faith No More. Это не моя музыка. Я с ней в разводе. Самое опасное – до последнего цепляться за единожды оказавшуюся удачной историю. Мои коллеги по Faith No More считали меня придурком: «Зачем так быстро?» Но для меня электричество в сети иссякло. Вот у FantЩmas сейчас – все 220. Играть эти очень сложные вещи правильно каждый вечер – для нас уже вызов. А когда нам приходится начинать заново с Терри Бодзио – разве это не разряд электричества? Я хочу убедиться, что эту музыку способны исполнять не только четыре человека на планете. Это критерий академизма. Fantomas – не гребаный рок-бенд. Я хочу, чтобы в один прекрасный день собрался ансамбль и сыграл все по партитуре.

Сущая фрэнкозапповщина: недаром Паттон с Заппой земляки. За шесть лет существования Fantomas Паттон успел, в частности, издать альбом, где треки пронумерованы, как страницы в книге, альбом, состоящий из одного 74-минутного трека, альбом – суровую переработку нежных саундтреков Манчини, Морриконе, Бадаламенти и альбом – сочинение по картинкам. Принцип существования Fantomas – спартанская организация коротких, предельно выразительных пружин-паттернов, построенных на металлическом риффе, сэмпле, куклином «Уйди-уйди», Паттоновом «у-тю-тю»: голос существует здесь на правах инструмента, соло запрещены, тема раскрывается стремительно, чтобы уступить место новой. Fantomas написан крупными, контрастными мазками. Амплитуда – американские горки, от пиано до фортиссимо, от оргазма к оргазму, от львиного рыка до визга кастрата. Это предельно упорядоченная, отменно организованная музыка, которую признЗют своей Дэвид Харрингтон, длинногривый фан Slayer и музыкальный редактор «Союзмультфильма» на пенсии. Паттон вторгается в детские воспоминания: его торопливый клекот – хор бабок-ежек, а литургия в «Delirium Cordia» – подсознательная эксплуатация приема из рыбниковской «Юноны и Авось». Говорят, что Паттон суеверен по отношению к Fantomas: название пишет через F, а не Ph, потому что экстрасенс так посоветовал, и 13-х треков избегает. Он смущается.

– Структурализм важен только для Fantomas – другая моя музыка в упорядочивании не нуждается. Fantomas много от тебя требует. Слишком абстрактен. Структура упорядочивает смысл. В студии мы используем совершенно другую систему кодов, чем та, что оказывается в трек-листе. Например, когда я писал первую пластинку, я нумеровал треки в порядке появления. А потом перемешал. «Страница №27» для нас может быть «Страницей №13».

– Мой любимый альбом Fantomas – «Delirium Cordia», с сэмплом церковного хора в начале…

– Это из моей коллекции культовой музыки. Я хотел, чтобы в «Delirium Cordia» было как можно больше религиозного материала со всего мира. Вудуистские штуки, ближневосточные, кусок ритуала сикхов, колокола – с Кубы и из Италии.

В наручных часах Паттона оглушительно звенит будильник. В таких легко уместилась бы кукушка.

– Интервью окончено! – довольно хохочет Паттон. – Шутка! Я ставлю себе ремайндеры, чтобы все успеть. C детства.

Школьник Паттон подрабатывал тем, что собирал на соседней ферме лук. Заработанные деньги позже пошли на оснащение Mr. Bungle. Паттон – крепкий хозяйственник: расставшись с Faith No More, немедля открыл собственный лейбл Ipecac, выстрелив первым альбомом FantЩmas. Озадачил жуков от рекорд-индустрии большим тиражом и дальше привечал разнокалиберную дичь, от хеви-ветеранов Melvins до электронного умника из Венесуэлы Kid 606, учеников из школы для неполноценных Уидни-хай и, пожалте, Олега Гитаркина. Ipecac не инди-гигант уровня Зорнова Tzadik, но вполне себе влиятельная в мировом контексте институция. Ipecac – растение, из которого гонят сиропчик для очистки желудка у детей. На интро к сайту ipecac.com – блюющий младенец. Каждое утро дома в Калифорнии Паттон накачивается кофе и часами висит на телефоне. Руководит.

– Почему фаны заглатывают Fantomas, будь то бормотание из операционной на «Delirium Cordia» или гомон телепузиков с «Suspended Animation»; почему тебя принимают в любом обличье?

– Ко мне это не имеет никакого отношения. Я не пишу для одержимых. Единственное, что мне подконтрольно, – музыка. Этим неожиданно широким любопытством люди дают нам шанс. Большинство микрожанров адресованы очень узкой аудитории. Возьми металлическую сцену. Люди хотят отделиться от всего мира. Это проблема общества, а не музыки. Не думаю, что Slayer был бы рад видеть на концертах яппи. Но мне жаль, что для яппи закрыт путь к Slayer. Я никогда не был частью какой-то субкультуры. Я не про комьюнити.

То, что делает Паттон, порой смыкается с самыми самоизолированными, набыченными культурами, из которых по сей день ползут угрюмые юноши, в 2005 году от Р.Х. бубнящие про альтернативу и «смерть попсе». От лавров зачинателя душного ню-металла Паттон отбрыкивается (притом что впервые этот термин прозвучал по отношению к Faith No More). Не очень убедительно: здесь, безусловно, есть и его ген. Но в буржуазном крунерстве Lovage, в затяжных импровизационных сетах с Naked City, в трепете перед турнтаблизмом сквозит эгоцентричное «Хочу все знать», что открывает перед ним десятки новых дверей.

Паттон замечает торчащую из моей сумки листовку фестиваля Roskilde и впивается в нее. Он заявлен четырежды. С Fantomas, с Maldoror, с кинематографичным норвежцем Джоном Каада и со вчерашним МС The Roots – толстым Rahzel. Въедливо проверяет, указан ли в сотенном перечне каждый концерт. Находит. Довольно улыбается.

– Я всегда хотел свести все воедино. У всех моих проектов одни и те же корни. Кажется, никто этого не понимает. А на Roskilde поняли. Мой мир целиком, без дискретного расслоения по странам и графикам туров – это то, о чем я мечтал… А что здесь еще? Audioslave? Срань господня. (Audioslave – союз музыкантов Rage Against the Machine и солиста Soundgarden Криса Корнелла. Когда Faith No More остался без вокала, Корнелла сюда тоже звали. Но победил Паттон. – Прим. ред.) О! О!!! Али Фарка Тоуре – знаешь? Невероятный гитарист из Мали.

Паттон приклеивается к листовке, двигает бровями так, что я всерьез опасаюсь, не оторвутся ли они, – и неторопливо едет по алфавиту, снабжая каждое имя комментарием.

– Autechre – отлично. Bright Eyes – говно. Дрянь!

– Что тебя взбесило?

– Пока что Audioslave. Тут как с Foo Fighters – всем этим ребятам, игравшим в прошлом великую музыку, мешает прошлое. Больно смотреть, как они тужатся на старости лет. Мори Канте из Гвинеи – супер! Mugison – чудесная поп-музыка из Исландии. Я присматриваюсь к Исландии. И в Монголию очень хочу. Знаешь монгольскую группу «Ят-Ха»?

– Они не из Монголии, из Тувы.

– А «Хуун-Хуур-Ту»? Тоже из Тувы?

– Да. Их раскопал промоутер твоего московского концерта.

– Боже мой, как я хочу в Москву! Олег… э?

– Гитаркин.

На сцене наконец собрали ударную установку, больше напоминающую крепость. Паттон убегает на саундчек. Через час из Москвы в ужасе звонит организатор концерта: в русском Rolling Stone в рекламном объявлении вместо Fantomas написали «Майк Паттон и Fantomas». Журнал попал в туравтобус на задворках Cокихолл-стрит – и теперь Паттон отказывается ехать в Москву. Через два дня он передумает.