Почему русские группы не поют по-русски
Вопрос не нов, но по-прежнему актуален: интересные и талантливые новые русские группы появляются чуть ли не еженедельно — однако большая их часть не поет на родном языке, предпочитая русскому английский. Чтобы наконец разобраться, в чем тут дело, «Афиша» собрала поющих по-русски и по-английски на очную ставку — а также попросила высказаться по теме нескольких экспертов.
Участники круглого стола
Александр Горбачев
музыкальный обозреватель «Афиши»
Евгений Горбунов
музыкант, продюсер, участник групп Narkotiki и Stoned Boys
Надежда Грицкевич
певица, вокалистка группы Moremoney
Василий Зоркий
лидер группы «19:84»
Иван Смирнов
вокалист и автор песен группы «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки»
Кирилл Иванов
музыкант группы «Самое большое простое число»
Глеб Лисичкин
редактор журнала Vice, сотрудник лейбла Gala Records, директор группы Cheese People
Да ладно, где примеры? Кто все эти люди? Это вранье. Не было таких групп!
Да вы их просто не знаете. Вы из клуба «Там-там» помните десять групп — а месяцев-то 12 в году, и клубные дни надо чем-то занимать. Вот этим они и были заняты — панк-рок, гранж и так далее. Просто они играли более не свою музыку, чем сейчас, более, что ли, ученическую.
Давайте все-таки жанровые истории брать не будем. Понятно, что есть условный гранж, есть там русский блюз, где ничего не меняется последние 10 лет. Мы все-таки немного о другом.
Фотография: Зарина Кодзаева
Василий Зоркий, Кирилл Иванов, Глеб Лисичкин
Тут есть два вопроса. Когда появился язык — ну он всегда существовал: каверы пели, псевдокаверы. А что касается уже каких-то амбиций — сделать так, чтобы еще и там послушали, — я помню трек совместный Дельфина с американской певицей Стеллой; не совсем англоязычный, но все же. Вообще, если говорить о волне... Когда был журнал Play, покойный Костя Савоськин очень любил группу Mother’s Little Helpers — у них большая часть песен была на английском. Да и вообще — мы эти сборники к каждому номеру журнала делали, и там много песен было на английском. То есть в нулевых все это уже начало цвести в полный рост. Я недавно думал — почему. И решил, что просто бабло появилось. За это стали платить. За концерты, за рекламу, за саундтреки. А английский язык стал символом фирменности. Фирменность звука — более тонкая материя, а вот адекватно повторить какие-то слова более-менее любой может. У нас вообще в стране любят фальшивки: у нас фальшивые геи, фальшивые шмотки — и кто-то, кем-то притворяющийся, может на этом зарабатывать. И музыканты, притворяющиеся фирмачами, получили возможность как-то существовать.
Мне кажется, что мы говорим о нескольких разных мирах. Есть планета групп, которые, условно говоря, собирают клуб «Третий путь». Есть планета клуба «Кризис жанра», где постоянно играют англоязычные группы. Есть планета Максима Сильвы-Веги и клуба «Авант».
Ну да, я вот все к тому и веду, что, по-моему, вся эта англоязычная линия началась как раз с первого поколения «Аванта» — и это, конечно, тоже был эскапизм.
По-моему, есть две планеты. Есть группы, которые продолжают традицию эскапизма и копирования, как у нас в Хабаровске играли или в Питере вот эта бритпопщина, или то, что в «Аванте», эта всякая х..йня, инди-рок. А есть чуваки, которые просто считают, что английский — универсальный язык, а на русском сложно сочинять тексты, чтобы никто от них не блеванул, и поэтому они делают так. Это я говорю и про себя в том числе, и про Love-Fine, например.
Это разные мотивации. Эскапизм заключается примерно в следующем: давайте представим, что мы не в России живем, что у нас тут Лондон, что есть классные студии звукозаписи, что куда ни пойдешь — постдабстеп-икона тебя ждет на каждом углу. И так далее. Давайте это изобразим и музыку будем играть, как там, — и, может быть, станет, как там. Но ужас в том, что не станет.
Мы недавно были в Ижевске с концертом и останавливались в профилактории «Редуктор» — где останавливаются почти все группы, которые туда приезжают. Было грязное время года — то ли осень, то ли весна, говно все наружу. А за месяц до нас в том же клубе, что и мы, играла группа Tesla Boy — и наверняка они тоже останавливались в профилактории «Редуктор». И вот выхожу я из этого профилактория, смотрю вокруг и представляю себе, как Севидов тоже вот так выходит и смотрит. И думаю: «Б..дь, ну какая уж тут электрик-леди!» Ну то есть — мы говорим о чуваках, которые хотят выпасть из этого контекста и принадлежать к другому. Но не могут.
Я тоже могу рассказать по этому поводу историю. Группа «Елочные игрушки» в свое время не осталась в Англии, хотя у них был контракт с большим лейблом, тур по всей Англии, с Plaid они писались. А здесь ничего не было вообще. Можно было остаться там и все делать. И Саша, и Илья очень разумно мне сказали: чтобы делать музыку, как там, надо там жить, надо к этому месту, времени, ощущению принадлежать. А им хотелось сделать что-то такое, но свое, в России, поэтому они вернулись. То есть дело в чем: ты здесь вырос — сможешь ли ты врасти в другую культуру? Мне, например, жалко, когда я слышу хорошую песню русских музыкантов, а в ней английский текст. Неинтересно жить в плоском мире, когда ты слышишь и думаешь — ее могли бы записать в США, Германии, Англии, Франции. А наше-то где? Хоть чуть-чуть? История про рынки мне кажется совершенно абсурдной. У нас в стране 135 миллионов человек — какие тебе еще нужны рынки? Другой вопрос, что есть сама специфика пения как такового. Вот Надя — она, в отличие от многих, именно что поет. И там, насколько я понимаю, такие мелодические конструкции, которые по-английски петь просто-напросто проще.
Ну да, мы потому и начали с английского, что так было проще. Английский мягче ложится, проще идет.
Для музыки, которая состоит из мелодий, английский вообще больше подходит.
Это сто процентов.
Больше интонационных возможностей, возможностей для перестановки слов.
Слова короче.
Я, кстати, в целом согласен, что по-английски петь проще. Но вот в случае Нади я с этим не согласен, потому что некоторые ее песни на русском и по подаче, и по звучанию, и по мелодии... В общем, они могут быть любимы большим количеством людей.
Да я вообще не вижу разницы! Для меня одинаково естественно петь и на английском, и на русском. Наверное, на русском больше шансов получить какой-то отклик, но с другой стороны — английский же уже очень сильно интегрирован, все смотрят сериалы на английском, слушают музыку на английском. Ну, все не все, но аудитория журнала «Афиша», по крайней мере. Что тут обсуждать? Я не могу сказать, что я вкладываю в тексты на английском языке так уж много смысла. Это фонетическая вещь — чтобы интересно прозвучало, чтобы было приятно петь. У тебя есть мелодия — и тебе надо заполнить в ней пустоты. Я вот знаю, что Вася много смысла вкладывает.
В английские тексты?! Ну да, как же. Мне кажется, тут две разные ситуации. Одна — когда человек свободно владеет языком, как Надя, и он может написать внятный текст. А другая... Я начал писать тексты по-английски, потому что это было действительно проще, они мелодичнее; мне казалось, что можно написать более лаконичный и красиво звучащий текст. Тут еще такая штука: я был вытащен из контекста русской музыки. Я не слушал Бориса Гребенщикова, Башлачева и так далее. Цоя и Майка слушал, да — но на этом отношения с русской музыкой заканчивались. И когда передо мной встал вопрос языка, у меня не было никаких сомнений, потому что в русской музыке ничего интересного я для себя не вижу — именно с музыкальной точки зрения. Почти во всех случаях — три аккорда, хреновая аранжировка. Неинтересно. А мировая музыка — в детстве казалось, что это вау, круто. Хотя, конечно, восторг проходит, и ты понимаешь, что...
Там тоже три аккорда.
Английские слова короче, из них удобнее компоновать строчки. Абсолютное большинство российских англоязычных текстов — это не какое-то осмысленное высказывание, а такие кричалки. Темповые песни, с короткими словами в припевах, придающими дополнительный грув музыке. А если мы хотим что-то рассказать, то нам удобнее пользоваться длинными словами на русском языке.
Я не совсем с этим согласен. Когда читаешь английскую поэзию, в ней очень много слов, которые создают образы. Какой-нибудь Блейк или Донн — три слова задают тебе целую систему. Русская поэзия куда более описательна.
«В русском языке слова длиннее — и это неудобно. Но они еще, блин, какие-то, сука, эмоциональные слишком!»
Я хотел тоже по теории. В русском языке слова длиннее — и это неудобно. Но они еще, блин, какие-то, сука, эмоциональные слишком! Даже самые тупые.
В английском меньше драмы.
Да. Английский — информативный. Что хочешь сказать, то и сказал. А тут добавляется еще фонетическая фигня — тебе хочется это слово, но оно какое-то прямо вообще... Очень много русских слов, которые просто невозможно петь. Мы выбрали самый легкий путь — читку. Знаете, как сложно припев придумать? Мы припев пишем сначала, чтобы он красиво звучал, чтобы там не было какого-нибудь слова типа... «кальмар»!
Английский тебе кажется информативным просто потому, что ты не чувствуешь этих коннотаций. Которые там есть так же, как здесь. Носитель языка наверняка даже в слове dance слышит что-то другое, чем мы с вами.
Получается какая-то уравниловка. Все ведь занимаются разными вещами. Narkotiki — это трэш и угар, все должны подпевать, а как подпевать, если слова на английском? Я, например, английского языка не знаю, при этом пишу песни на английском. Для меня музыка — не профессиональное занятие, мне просто интересно играть. Я пишу со словарем Макмиллана: мне просто прикольно и забавно собрать вместе слова и потом проверить, как это поется. Если мы говорим про фонетику — тут еще вот какой момент: когда люди поют на английском, а потом начинают петь на русском, у них все меняется. Вот Everything Is Made in China сделали кавер на «Мумий Тролль» — так это вообще как будто другой человек поет! Какой-то русский бритпоп из девяностых. А если девушка начинает петь на русском — бах, и она понимает, что звучит, как Земфира или Жанна Агузарова. Ты начинаешь себя соотносить с каким-то аналогом, с которым ты не хочешь себя соотносить. По-английски все проще замаскировать — даже такую вещь, как качество вокала. Или вот многие пеняют на акцент — не знаю, мне кажется, что людям в Европе вообще на это наплевать. В Америке вообще каждый второй эмигрант — пой ты хоть с перуанским акцентом. И вообще по поводу интеграции: ну да, если не будут петь по-английски, никуда это все и не интегрируется, будет вариться в своем соку, никуда не вылезет. Если ты хочешь быть со всеми в одном пространстве (мне вот интересно было бы познакомиться или сыграть с теми музыкантами, которые для меня авторитетны), надо петь на английском, ничего не поделаешь с этим.
Кавер-версия песни «В рейс», сделанная Everything Is Made in China для проекта «Афиши» «Делай меня точно»; первая и единственная песня группы на русском языке
Комментарий первый: классик
Илья Лагутенко |
«Как ни странно, свои первые песни, когда мне было лет 10, я тоже сочинял на английском языке. Мне казалось интересным подхватить какие-то мысли, которые разрабатывались людьми где-то очень далеко, в странах, о которых я и не подозревал, что и как там происходит. Быть в одной команде с ними, быть в роке. Первая моя песня была описанием соревнования гоночных автомобилей: я сначала набросал текст на русском языке, потом аккуратно перевел на английский, пользуясь двухтомным словарем Гальперина. Сейчас все гораздо проще. Но дело-то не в национальностях, языках и прочее. Дело в том, чтобы песня работала, — и здесь нет рецепта. Наше обращение к песням на английском было обусловлено желанием добраться до максимально широкой и максимально международной аудитории. Что касается нового поколения, то люди, которым сейчас |
Видеообращение Ильи Лагутенко к участникам круглого стола, записанное по просьбе «Афиши»