«Безопасность — это иллюзия»
На следующей неделе в Петербурге и Москве выступит Эмика — проживающая в Берлине английская певица чешского происхождения, клиентка лейбла Ninja Tune и автор одной из лучших электронных пластинок последнего года. «Афиша» поговорила с Эмикой.
Эмика — тот случай, когда девушка берет не красотой, но в первую очередь талантом
— Вашей музыке, по моим впечатлениям, присуща некая архитектурность — кажется, что она во многом об организации пространства. Насколько на вас повлияли те места, в которых вы обитали, — Бристоль, Берлин?
— Хм, «архитектурность»? Интересное словечко — и, пожалуй, точное, да. На меня и правда очень влияет пространство — в юности я даже изучала акустические свойства разных помещений: специально ходила для этого в соборы, в супермаркеты. И для меня как слушателя это тоже важно — чтобы музыка чувствовала пространство, в котором существует, как-то его организовывала. Когда я сочиняю, я всегда представляю себе, где будет звучать эта музыка, — и все эффекты, которые я использую, — эхо, дилей, — они, конечно, тоже имеют отношение к пространству. Бристоль и Берлин, на самом деле, во многом похожи — но все-таки не во всем. Я бы сказала, что на мой альбом повлияла погода. В Бристоле всегда очень дождливо, мокро, топко — и поэтому ему очень подходит басовая музыка. Берлин более холодный город, климат здесь более стабильный, воздух суше, а цвета более блеклые — все очень серое. И еще города сильно отличаются с точки зрения углов. Весь Берлин состоит из сплошных прямоугольников, Бристоль — скорее покатый. И, как ни странно, это тоже определяет звучание музыки. Ну то есть — вот, скажем, техно очень круто звучит в бывших складских помещениях, правда? А дабстеп, наоборот, паршиво, его лучше играть в тесных клубах, в более округленных пространствах. Вот вам и разница между Берлином и Бристолем.
— Вокруг Бристоля же еще довольно мощный миф существует: родина трип-хопа и все такое прочее. Вы это чувствовали, когда там жили?
— Ну я люблю трип-хоп, это точно. Мне кажется, это очень искренняя музыка, лишенная больших амбиций; именно что музыка про музыку — а не про моду, славу, деньги или политику. Бристоль — это вообще отдельная вселенная: город существует как бы сам в себе — и сам собой вдохновляется. И от этого в нем есть ощущение общности — это очень спокойный, дружелюбный город, люди очень милые, соседи искренне заботятся друг о друге. Знаете, что на меня вправду повлияло? До того как я в Бристоль переехала, у меня вообще не было друзей, занимающихся музыкой. А в Бристоле оказалось, что все мои друзья только музыкой и занимаются. И это ох...енное чувство — когда есть такое сообщество людей, не группа, а именно тусовка; когда ты можешь зайти к человеку в гости, выпить с ним чаю, послушать, что он сочинил, показать ему, что ты сочинила. Меня это очень вдохновило в свое время.
«Drop the Other» — первый сольный сингл Эмики и, возможно, сильнейшая ее вещь
— А вы же до этого в Чехии жили? И родились там же? Для вас важны ваши славянские корни?
— Ну да, моя мама — чешка. И да, корни важны — хотя я не могу толком объяснить почему. Вообще, я живу в Восточном Берлине во многом потому, что здесь я ощущаю себя как в детстве — когда жила в Чехии и была очень счастлива. В Англии у меня никогда не получалось почувствовать себя своей — не могла сродниться с обществом, не могла поддержать ту политику, которую эта страна проводит. А Берлин… Я не из-за клубов сюда переехала, не из-за техно. А именно что из-за людей. Здесь я дома. Здесь я здорова.
— В последние годы было много дискуссий про нарочитую маскулинность современной электронной музыки, особенно дабстепа. Сейчас, кажется, ситуация начала меняться — вы появились, Иконика, Кули Джи, еще какие-то люди женского пола. Как ощущает себя девушка в контексте, который тотально определяют мужчины? Вы вообще задумываетесь об этом?
— Ну а как об этом не задумываться?! Когда я училась музыке в университете, на курсе было четыре девушки и две сотни парней — волей-неволей задумываешься. И я сама задаю себе этот вопрос — где девушки, б…дь?! Может быть, они более охотно идут в поп-певицы или в модели, не знаю. Но это грустно. Потому что в том напряжении, которое возникает между полами, есть ведь определенный вайб. Вот, допустим, клуб, десять человек парней танцуют под музыку. И если в помещении появляется хотя бы одна девушка — это уже меняет динамику происходящего полностью. И я надеюсь, что она будет меняться. Вы ведь знаете сайт Resident Advisor? Я как ни зайду туда — все удивляюсь. Это прям какой-то мужской клуб. (Смеется.) Что ни новый артист — еще один диджей-продюсер в худи смотрит загадочным взглядом с черно-белой фотографии. Ну это же скучно. И ни черта не репрезентативно. Мне же самой сначала многие не верили — думали, что музыку мне пишет какой-то парень, а я только пою. Но сейчас это уже не так, к счастью. Концерты в этом смысле — полезная штука. Когда ты одна на сцене, играешь живьем и поешь, тут уж ничего не попишешь — понятно же, что у тебя под столом не прячется никакой продюсер, все видно, все слышно.
Примерно так выглядят живые выступления Эмики
— В последний год многих, кто занимается дабстепом и его девиациями, потянуло к песенной форме: можно Джеймса Блейка в пример привести, Джейми Вуна, ну и не только их. Ваш альбом — тоже про песни. Откуда это берется?
— Я правда люблю песни. Как-никак это все-таки большая традиция, насчитывающая несколько столетий, — и это интуитивно понятная форма: все же знают, что такое песня. Именно поэтому с ней интересно работать — развивать ее, пробовать на прочность, находить свежие, неизведанные звуки и приемы и работать с ними так, чтобы они встраивались в песни. Песня — как уютный дом для странной музыки. Плюс к тому — я обожаю рассказывать истории. И, наверное, у тех людей, которых вы назвали, это так же работает — они же все рассказывают истории так или иначе. Кроме прочего, тут еще есть технологический момент: сейчас появляется много музыкантов, которые умеют и петь, и играть на фортепиано, и работать на лэптопе, — а главное, что сейчас можно все это использовать на сцене одновременно, не сильно запариваясь.
— А вы пишете песни именно как песни? Или как это у вас происходит?
— Черт, мне так часто задают этот вопрос, и я никогда не знаю, как ответить. Но не сегодня! (Смеется.) Сегодня я могу привести пример. Не знаю, видели ли вы — для моего московского концерта кто-то сделал ох...енный постер, с очень красивыми цветами, шрифтами, просто фантастический. Мне его вчера человек 15 друзей прислали — смотри, как круто. Ну и я начала думать про Москву — а я же у вас была когда-то, у меня очень четкая картинка города есть в голове. Когда я только переехала в Берлин, я жила в семье и помогала им — в частности, когда мать с детьми поехали в Москву, я отправилась с ними. Помнится, в метро еще потерялась. (Смеется.) В общем, от всех этих впечатлений и воспоминаний у меня где-то в животе начало свербить — и я стала танцевать в своей комнате, напела мелодию, придумала какие-то слова... Короче, написала новую вещь, просто думая о Москве. Мне ничего больше для этого не нужно было — ни компьютера, ни пианино, только я и мое тело. Поэтому если вкратце, происходит все так — у меня просто начинает сосать под ложечкой.
— Вы в разговоре производите очень жизнерадостное впечатление — при этом вся ваша музыка довольно мрачная, даже какая-то опасная.
— Так мне кажется, жизнь — опасная штука, не правда ли? Безопасность — это иллюзия. Опасность может исходить от людей, которых ты считаешь друзьями, от места, в котором ты живешь, от всего, с чем ты сталкиваешься каждый день. И я не просто так говорю — я своего хлебнула. Я жила в неблагополучных районах в Лондоне и Бристоле, я много путешествовала одна. В какой-то момент я очень сильно болела — мне делали несколько серьезных операций на животе, я не была уверена, что выживу и буду способна нормально передвигаться и есть. В моей жизни было несколько очень страшных моментов — и при этом именно тогда я чувствовала себя наиболее живой. В этой необъяснимости, спонтанности, рискованности существования есть какая-то честность. Ты можешь сидеть дома, смотреть телевизор и жить спокойно — а можешь выйти на улицу и быть готовым к тому, чем это чревато. Я предпочитаю второе.
— У вас прямо экзистенциализм получается. Чтобы осознать свое существование в полной мере, человек должен пережить пограничную ситуацию и все такое прочее.
— Да! Точно! Именно так! Но поймите — не то что я про это в книге прочитала и решила делать такую музыку. Я все это испытала на собственной шкуре.
— Вы же в какой-то момент работали в Ninja Tune интерном — а потом лейбл вас подписал как музыканта. Довольно неожиданный скачок — как это случилось?
— На самом деле, от того момента, когда я там работала, до того, как они стали выпускать мою музыку, несколько лет прошло, так что я бы не назвала это скачком. Когда я пошла к ним устраиваться, мне просто было страшно интересно, что за люди там работают, как выглядит их офис, как это вообще было устроено. Ninja Tune был чуть ли не единственным маленьким лейблом в Британии, выпускающим что-то интересное и некоммерческое. Нет, ну еще, конечно, были Warp, Grand Central, еще кто-то — но все равно: Ninja Tune мне были ближе всех — поэтому я к ним и устроилась. Честно говоря, это была самая скучная работа в моей жизни — я несколько месяцев приклеивала стикеры к дискам и протирала пыль на складе. (Смеется.) Но зато обзавелась кой-какими связями — и потом несколько лет посылала им свои треки. Правда, они очень вежливо отвечали, что им неинтересно. А потом я переехала в Берлин, и тут-то меня и вставило по-настоящему. Помню, я послала им первый трек с пластинки, «3 Hours». Точнее, его незаконченный эскиз. Еще точнее — 20 секунд музыки. Не знаю, что у меня в голове было в тот момент, — так никто не делает вообще-то, 20 секунд — это просто смешно. И не знаю, что у них было в головах в тот момент, — потому что тогда-то они и предложили мне контракт.
«3 Hours» — та самая первая песня с дебютного альбома Эмики
— Вам наверняка уже надоел этот вопрос, но все-таки — что вы думаете о термине «постдабстеп»? Вашу музыку ведь тоже им описывают.
— Терпеть не могу этот термин, откровенно говоря. Просто потому что в этом слове нет нужной энергии. Есть слова со своим вайбом — скажем, в термине «трип-хоп»: сразу понятно, что это и о чем. А тут... Что конкретно имеется в виду? Мне кажется, постдабстеп скорее запутывает людей. Это все, наверное, от лени — столько разных людей, делающих крутую музыку, зачем грести их под одну гребенку? Курам на смех. Вот ребята из Бристоля вроде Джокера называют свою музыку словом «фиолетовый», purple, в нем и то больше смысла, по-моему, оно гораздо бодрее.
— Хорошо — а вы можете тогда перечислить, с кем вы чувствуете себя в одной упряжке среди всего этого многообразия?
— Так. Дайте подумать. (Пауза.) Ребята из берлинского клуба Berghain — они настоящие первопроходцы. Бристольский лейбл Tectonic — все, кого Пинч там выпускает. Еще в Берлине есть магазин пластинок Hard Wax, они очень много крутого привозят из Америки и Ямайки и тоже сильно влияют на то, что происходит. Вайли и все ребята, которые в Британии занимаются граймом, — они очень сильно изменили подход к текстам. Афекс Твин — ну это просто отец, и оборотов он не сбавляет. Зомби я обожаю. Modeselektor — у них недавно альбом вышел. Ну что — я вас, наверное, утомила уже?
Эмика выступит 25 ноября в Москве в клубе «16 тонн» — а на следующий день сыграет в Петербурге на фестивале «Электро-механика».