«Афиша» в гостях у Эдуарда Хиля

Российская музыкальная индустрия распознала потенциал Эдуарда Хиля сильно позже мировой, но все-таки распознала: в процессе сдачи номера поступили сведения, что 24 апреля певец выступит с концертом в клубе «Шестнадцать тонн»

Жена Эдуарда Хиля сердится: телефон в их петербургской квартире разрывается от звонков корреспондентов «Комсомолки» и продюсеров Первого канала, а во дворе появились папарацци, про которых она читала, но своими глазами не видела. Сын Хиля мрачнее тучи: он не знает, как бороться с мошенниками, продающими в интернете кружки и футболки с портретом Эдуарда Анатольевича, подписанного как «мистер Трололо». Ленинградской семье трудно настроиться на ­счетчик YouTube, а он продолжает стремитель­но тикать: в общей сложности видеонарезки Хи­ля посмотрели 6 миллионов человек, и это еще не конец. «Трололо» — это как если бы в «Футураме» появилась серия про автомобиль «москвич», или Нонна Мордюкова возникла на об­ложке журнала Vice, или макароны по-флотски обосновались в меню Pizza Hut. (Причем одним «Трололо» все не исчерпывается — среди шква­ла абсурдных комментариев к выцветшим ви­део с Хилем обнаруживается, например, вердикт «Это русский Скотт Уокер».)

Странная, построенная по классическим канонам, но подчинявшаяся драконовским законам советская эстрада — жанр, неизвестный поколению двадцатилетних, забытый тридцатилетними и ненавистный тем, кому под сорок, этот бронебойный вид музыки, еще одна отрасль тяжелой промышленности СССР, — выстрелил сейчас так же неожиданно, как десять лет назад завоевал мир дуэт двух шестнадцатилетних девочек в клетчатых юбках. Впрочем, единственное, что объединяет Хиля и солисток группы «Тату», — их нечаянный шквальный успех. Эдуарду Анатольевичу семьдесят пять, и человека, который познакомился с Гагариным, когда первый космонавт был еще только курсантом, вряд ли всерьез волнует хит-парад YouTube.

Хиль стреляет глазами, сидя за столом в сво­ем кабинете. На стенах — карандашный набросок Чайковского, его собственный пор­трет маслом, недавняя фотография с Дмитрием Медведевым и часы с логотипом ФСБ России. Нетрудно представить, что раньше здесь висели портреты сов­сем других вождей: Хиль пел при Хрущеве, а за­тем выступил на банкете в честь его свержения перед Брежневым и Косыгиным и в 68-м полу­чил звание народного артиста РСФСР. Впро­чем, Хиль никогда не был артистом официально-­патриотическим — и, в сущности, в том, что мировое сообщество взяло в оборот именно его версию вокализа (а не, скажем, исполнения Магомаева или Ободзинского, которые тоже легко находятся на YouTube), есть своя историческая логика. Он прославился легкомысленными пьесками — достаточно вспомнить «Весенний Ленинград» о прогулках по Невскому проспекту в кепи или истерический хит «У леса на опушке» — тот самый, где «зима… снежки солила в березовой кадушке». Он записал альбом песен на стихи Окуджавы, но запомнился не вольнодумцем, а скорее недооцененным шансонье — русский романс и Энгельберт Хампердинк значили для него больше, чем Исаак Дунаевский. Комическая натура его таланта не была своевременно распознана, зато не осталась незамеченной Сергеем Курехиным, который, когда про Хиля многие уже начали забывать, пригла­сил его поучаствовать в одной из «Поп-механик». «Поп-механика» — это капустник того же рода, что придумывали в театральных институтах молодые артисты, которые играли, например, «Чижика-пыжика» будто бы в интерпретации Баха, — вспоминает Хиль. — У Курехина меня выносили на сцену на руках четверо людей, загримированных под негров. Моя голова была замотана фольгой, а на сцене в это время стояла группа арфисток, одна из которых была совершенна голая. Я даже глаза протер — как так? — но и она правда голая была, на нее весь зал глядел, а меня узнали, только когда я сорвал фольгу и запел «Это было недавно, это было давно».

После Курехина Хиля заносило в совсем необъяснимые крайности: в начале девяностых в парижском кабаре «Распутин» он пел чуть ли не «Очи черные», а на телевидении исполнял непристойную «Девочку в красном», сочиненную группой «Мальчишник». В конце девяностых он значился лидером в проекте «Хиль и сыновья», придуманном музыкантами рок-группы «Препинаки» и директором «Двух самолетов» Аркади­ем Волком, — и даже записал с ними блестящий, но так и незамеченный широкой аудиторией альбом. Бывший продюсер Волк, разгоряченный новым поворотом событий, объясняет: «Нам нравилось, что Хиль никогда не был ярым коммунистом — он был свободным человеком, подтрунивал над советскими дуболомами и пел прежде всего про героев, которые реально этого заслуживают, — военных и моряков. И он все очень правильно понял — что не то что мы ремиксы какие-то делать собрались, как диджей Грув на Кобзона. На репетициях играли музыканты из нынешне­го «Ленинграда», подпевали девушки из Pep-See, за звучание отвечал Витя Сологуб — альбом был сделан филигранно, перед Островским или Фельц­маном нам было бы не стыдно. Я расска­зывал ему про Луи Остина, показал совместную работу Тома Джонса и Art of Noise — он все это очень здорово воспринял, он ведь очень тонко чувствует какие-то правильные, современные вещи. Альбом «Хиля и сыновей» я продал в ав­густе 98-го одной московской фирме, но тут грохнул кризис, и все рухнуло. На днях встретились с Анатольевичем — ну ничего не изменилось. Тот же замечательный голос, то же нежелание жертвовать собственной свободой. Он когда-то отказывался ездить на концерты, потому что ему надо было колодец на даче копать. И сейчас звоню с предложениями — ко мне французы прие­хали, Стефан Помпуньяк из Hotel Costes, мы считаем, что нужно миру показать другую сторону мистера Трололо. А он отвечает: я не могу го­ворить о делах, у меня подруга умерла, Валя ­Толкунова».

Если верить Хилю, за последние полвека ничего не изменилось и в том, как публика воспринимает то самое «Трололо». «Я на гастролях объявлял, что спою песню на языке аудитории. В Швеции — на шведском, в Англии — на английском, в Голландии — на голландском. Когда зрители слышали первый куплет про «ля-ля-ля», они еще ждали понятного текста, на втором куплете уже начинался хохот, на четвертом в зале стоял гомерический смех. Мне кажется, что сейчас творится то же самое, просто с юмором у людей стало лучше, чем 44 года тому назад. Я видел фан­тастическую пародию, которую сделал нобелевский, то есть в смысле оскаровский лауреат Кристоф Вальц — гениальный актер. Кстати, Квентин Тарантино мне как режиссер очень нравится своей непредсказуемостью».

Хиль знает Вальца, Хиль любит Тарантино — и Хиль охотно формулирует, чем современная музыка отличается от той, что создавал он; по­чему, собственно, международным хитом становится «Трололо», а не кто-нибудь из нынешних. «В 60-х люди приходили на эстраду с большим багажом — назовите это кругозором или как угодно. Гуляев, Кобзон, Вадим Мулерман — у них у всех было консерваторское образование. И композиторы понимали, с кем они работают, и делали песни больше чем на октаву — иногда даже в две октавы. И были настоящие поэты — Дол­матовский писал песни, Матусовский, Евгений Евтушенко. Это, конечно, обязывало. Было важно петь о специальностях — летчики, моряки, танкисты, саперы, плотники, сталевары, лесорубы, — но все они действительно того заслуживали! Сейчас о чем сочинять? Двухлетие какого-то ООО, трехлетие закрытого общества. Ну о чем петь молодым исполнителям? О личной драме чело­века, да. Но ведь не только драма существует, а прежде всего существует радость — рождение семьи, детей, внуков. Зачем воспевать драму?»

И тут самое время вспомнить, что искомое «Трололо» в оригинале называется «Я так рад, ведь я, наконец, возвращаюсь домой».