— Вы в России еще не были никогда?

Хани Оуэнс: Нет. Для The Miracles Club это вообще первое выступление за границей. Ну и хорошо: мы про Россию слышали только хорошие вещи. «Солянка» вот выглядит очень любопытно, судя по фотографиям. Все наши друзья и родственники, когда услышали, что мы едем в Россию, спрашивали: «Что? Как такое могло случиться?» У нас куча вопросов: например, мы вегетарианцы — как с этим делом в Москве обстоит? Еще меня подруга пугает, что в Москве нужно быть осторожнее, что там очень опасно — это правда?

Рафаэль Фауриа: Конечно, мы все читали Достоевского в школе, но что до современной русской поп-культуры — она нам совершенно незнакома. Нам не показывают современных русских фильмов в Америке, мы не слышали никаких молодых русских групп. «Солянка» действительно выглядит очень интересно, наш друг DJ Cosmo играл там несколько лет назад, очень хвалил клуб. Я смотрел список музыкантов, которые там выступали, — и он выглядит необычно; с одной стороны, это все молодые американские и английские диджеи и музыканты, с другой — совсем нестандартный набор.

Оуэнс: Мы вот еще совершенно не знаем, сколько человек в России могло нас слышать, сколько придет на концерт. Но в «Солянке», как я поняла, есть постоянные посетители?

— Да, в субботу туда обязательно приходят люди. Но не факт, что они поймут, о чем вы поете. Насколько важны слова в песнях The Miracles Club?

Оуэнс: Весь смысл был в том, чтобы сделать простые, позитивные и понятные тексты. Они не несут какую-то идею, ничего не проповедуют, в них нет никаких историй — сплошная абстракция, какие-то настроения, образы. Обычно мы играем в клубах, где много света, большая саундсистема, все тонут в звуке, и слова превращаются в своего рода заклинания, которые заставляют людей танцевать и настраивают на нужный лад.

Фауриа: The Miracles Club — это именно что танцевальный проект, особенно вживую. Единственная цель этой музыки — заставить людей плясать. Третий член группы — вообще танцор: предполагается, что слушатели смотрят, как он двигается, и как-то этим вдохновляются.

— Как вообще получилось, что вы стали играть подобную музыку? Хани, например, совсем другими вещами раньше занималась.

Фауриа: Для меня это вообще первая группа. Мы играем два года, я до этого никакие инструменты в руки не брал никогда — а теперь играю на секвенсорах и драм-машинах. Я всю жизнь танцевальную музыку слушаю — трудно представить, чтобы я что-нибудь другое начал играть.

Оуэнс: Раньше я играла в нескольких группах одновременно, один месяц проводила с одной, следующий — с другой, и так далее. Была большая компания друзей в Портленде, и мы все играли в группах друг друга. Потом мы разошлись в разные стороны, но только в творческом плане, а так мы все еще дружим. В данный момент я занимаюсь только The Miracles Club. Что же до того, почему я решила играть такую музыку... Раньше мне очень нравилась группа Seefeel — это такой эмбиент, музыка, под которую можно раствориться, погрузиться в нее, но можно и танцевать. А когда я ездила в тур с Valet, я заметила, что у меня, в общем, очень интроспективная музыка. Люди ложились на концертах на пол, отключались, уплывали куда-то. Я подумала: «Почему я играю это на концертах? Это очень личная музыка, ее надо слушать дома в одиночку». Мне это надоело, захотелось делать песни, ради которых имело смысл куда-то выбираться, играть концерты — чтобы все вместе танцевали, чтобы публика была задействована.

— Как у вас песни возникают? Вот вы, например, как-то импровизируете на концертах или у вас все заранее продумано?

Фауриа: Мы делаем большую часть работы дома, у нас все заранее прописано в секвенсоре. Но на концертах, конечно, много пространства для импровизации, мы никогда не играем все нота к ноте. Вообще, все наши песни начинаются с фортепиано, хоть мы и не используем его в итоге, а играем на синтезаторах.

Оуэнс: Я беру синтезатор, Рафаэль — драм-машину или что-нибудь еще, и мы играем, смотрим, какие куски круто звучат, потом соединяем их. Конечно, мы еще спорим, как любая пара, — мы же все-таки живем вместе. Мы оба — сильные личности, у нас обоих своя точка зрения, как все должно быть в музыке, часто они не совпадают, приходится идти на компромисс. И наша музыка — результат вот этого компромисса.

— И от чего музыка The Miracles Club отталкивается? Грубо говоря, что вы слушали, когда писали все эти песни?

Фауриа: Я вообще всю жизнь слушаю хаус, старый и современный, какой угодно. Мне очень нравится нью-йоркский хаус 90-х, например. Странное дело, но у нас такую музыку вообще почти никто не играет. В Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке полно танцевальной музыки, но не в Портленде. В этом смысле у нас нет единомышленников. Ну и все, что я про хаус и танцевальную музыку знаю, я узнал, слушая пластинки. Это отличный способ самообразования. Надо же понимать, кто был до тебя. При этом я бы не сказал, что хаус целиком состоит из правил и предписаний, — но это музыка, очень сильно завязанная на традиции.

Оуэнс: Я люблю рэгги в последнее время, разнообразную восточно-индийскую музыку, раггу. Но вообще я слушаю все подряд — вот недавно на какой-то дискотеке включили одну песню Леди Гаги, и мне прямо очень понравилось. На работе я айпод вообще не выключаю. Так получается, что я все время слышу какие-то хорошие куски, какую-нибудь бас-линию в африканской песне или бит в каком-нибудь старом хаусе, и сразу хочется это использовать. С музыкой, как с едой, на самом деле: какая у тебя диета, так у тебя и со здоровьем — ты то, что ты ешь. С приходом интернета так случилось, что все стали потреблять, с одной стороны, все подряд, с другой — какие-то одинаковые вещи, всех стало вдохновлять почти одно и то же. Мне кажется, что с Россией в этом смысле сложилась интересная ситуация. Может быть, потому что у вас там так все сильно поменялось за последние десять лет, в вашей молодежной культуре чувствуется какая-то свежесть. Я сужу по фэшн-блогам — в моде России происходит что-то интересное, она отличается от остального мира. Русскую молодежную моду я сейчас предпочитаю любой другой, она мне кажется интереснее. У вас свежий взгляд. Многие мои друзья согласны — десять лет назад мы вот все были без ума от японской моды, но сейчас нам нравится русская.

— То есть интернет негативно повлиял на музыку, раз все стали одно и то же слушать?

Фауриа: Мне кажется, что интернет должен многое поменять в отношении между нашими культурами. У нас ведь никто не поощрял особенно диалог культур, никто в правительстве не говорил: «Эй, а вот посмотрите это русское телешоу!» Сейчас же люди сами все находят, интересуются, поэтому появился какой-то мост — и мы с вами сейчас разговариваем благодаря ему.

Оуэнс: На самом деле и интернет, и то, что каждый второй стал музыку играть, — это здорово. Рафаэль же раньше вообще видеоартом занимался, но благодаря тому, что сейчас во всем можно разобраться при помощи интернета, решил купить драм-машину. И смотрите, он в группе, пишет песни, все дела. Доступность — это хорошо, мне кажется, что играть музыку — это естественное желание если не каждого, то многих людей, даже если хочется просто что-нибудь насвистывать.

— А вам удается на жизнь музыкой зарабатывать?

Оуэнс: Рафаэль учится, он получает гранты, которые помогают ему платить за квартиру и прочее. Я вместе с еще несколькими людьми владею магазином Rad Summer, мы продаем там всякий винтаж, пластинки, одежду и все такое. В общем, как-то справляемся. Хотя да, экономический кризис продолжается, музыкальная индустрия все еще меняется, все это понятно. В идеальном мире, конечно, все должны жить своим искусством — при условии, что они много работают. Люди должны иметь возможность зарабатывать тем, чем хотят, а не сидеть в офисах.

— Как насчет пиратства? Вам не хотелось бы свою музыку продавать так, чтобы больше ничем не заниматься?

Фауриа: Я люблю пиратство, это здорово. Я, кстати, скачиваю огромное количество нелегальных штук с русских сайтов — фильмы и телешоу там очень быстро появляются.

Оуэнс: В любом большом обществе есть куча социальных слоев: богатые, средний класс, бедные. Если у бедного человека есть доступ к компьютеру, и он может скачать твою музыку нелегально, но не может за нее заплатить — я предпочту, чтобы он ее услышал. Музыка должна быть в какой-то степени бесплатной, хотя если бы музыканты могли еще как-то зарабатывать, это тоже было бы здорово. Но главное — чтобы люди услышали музыку.

— У вас, кстати, практически нет записей, почему?

Фауриа: У нас есть две, одну мы выпустили сами, другая вышла несколько месяцев назад на Mexican Summer. Мы записываем двенадцатидюймовки — это тот формат, в котором и надо выпускать нашу музыку. Мне кажется, альбомы — это что-то из 70-х и 80-х, когда люди делали большие пластинки со своей фотографией на обложке, с дюжиной песен. Я не слышал ни про какие большие хаус-альбомы, выпущенные, не знаю, позже 1996 года. Мы все-таки играем хаус. Музыка диктует формат.

Оуэнс: Синглы — это просто: ты записываешь одну-две песни, делаешь на нее пару ремиксов, посылаешь все это на завод, и через три месяца — бум! — у тебя есть запись. И это то, что происходит с тобой сейчас, а не что-то, на что ты убил три года.

— Портленд, как я понимаю, это какое-то особенное место? Кажется, у вас там каждый второй в группе состоит.

Фауриа: Я вырос здесь, так что это мой любимый город, и с этим ничего не поделаешь — все мои воспоминания связаны с Портлендом. У него теперь есть собственный сериал — «Портландия», посмотрите, там все показано. А так — это очень меняющееся место, сложно сказать в каждый конкретный момент, что такое Портленд. Сюда все время приезжают новые люди, все время что-то происходит.

Оуэнс: У нас очень живая музыкальная сцена, при этом никто почти не занимается живописью или кино. Почему-то все играют в группах, и они все очень хорошие. Мне кажется, примерно таким был Сиэтл в 90-х — как я это представляю, во всяком случае. К тому же тут очень красивая природа, в городе полно зелени. Здесь стоит жить хотя бы ради того, что можно выехать из города, проехать десять минут, и ты сразу натыкаешься на водопады и километры лесов. А еще в Портленде любят есть: тут безумное количество ресторанов, люди практически все деньги тратят на еду. Получается, что ключевые вещи для нас — еда, природа и музыка.

— Сейчас вроде как наступило время дилетантов. У вас было какое-нибудь музыкальное образование? Как вы относитесь к тому, что люди ничему не учатся и начинают играть музыку?

Оуэнс: Когда я была маленькая, я хотела заниматься гимнастикой, — после Олимпиады 1984 года. Но бабушка запретила — и усадила меня за фортепиано. Потом я пошла в школу и забросила инструмент. А потом в Америке случился панк-рок — у нас, в отличие от Англии, в восьмидесятые все это только начиналось. Каким-то образом я влилась во всю эту тусовку, стала фанатом. Через какое-то время мы собрали группу — ну и пошло. Но вот эта база, которая у меня была благодаря принудительным урокам фортепиано, — я сейчас очень благодарна за нее. При этом я очень люблю музыкантов, которые не учатся ни на чем играть — когда ты используешь что-нибудь, не зная, как это надо делать, у тебя иногда могут получаться вещи, недоступные специально обученным людям. Важно искать новые пути — как и язык, как и культура, музыка должна развиваться, избавляться от строгих рамок. Люди, которые не имеют музыкального образования, но которые при этом играют музыку — им есть, что предложить.

Основные проекты Хани Оуэнс

Valet

Сольный проект Оуэнс; дроун- и эмбиент-полотна, составленные в основном из гитары и голоса. Большая часть песен Valet записывались с первого дубля, Хани играла, «транслируя звук из неизвестного места». Протяжная, изящная и немного страшная музыка — по-линчевски доносящаяся непонятно откуда. В данный момент Valet Оуэнс не занимается, но собирается к нему вернуться.

«Fire»

Nudge

Трио, в котором Оуэнс играет с работником лейбла Kranky Брайаном Футом и Полом Дикоу, — каждый из участников на портлендской сцене хорошенько успел засветиться. В общем, это как бы стандартная американская экспериментальная музыка: дроун, построк плюс электроника. Слушать тем не менее все равно местами интересно. Также Оуэнс, Фут и Дикоу пересекались в группе Fontanelle.

«Two Hands»

Jackie-O Motherfucker

Главный ансамбль, в котором Оуэнс играла, — пусть и на вторых ролях. Одна из самых потрясающих групп, приписываемых к движению New Weird America, Jackie-O Motherfucker успели переиграть все, что только можно, не только в рамках собственной дискографии, но иногда даже в рамках одного альбома: у них есть шизофренические групповые импровизации, обработки традиционных фолк-песен, акустический построк, фри-джаз и фри-фолк; причем сыграно все весело и интересно, что редко удается импровизационным группам.

«Hey! Mr. Sky»

The Miracles Club

Портлендская трактовка чикагского хауса, основная на настоящий момент группа Оуэнс, в которой она играет вдвоем со своим бойфрендом. Основная функция The Miracles Club — вроде бы танцы, но гипнотическая мечтательность, присутствующая во всей музыке, к которой Оуэнс имеет отношение, тут тоже есть, что только добавляет песням шарма.

«Light of Love»

Московский концерт The Miracles Club произойдет в субботу, 26 марта, в «Солянке»; в Санкт-Петербурге группа сыграет днем раньше, 25 марта, в клубе «Дом быта».