«Сегодня любой бунт — голимый выпендреж»

В Москву во второй раз приезжают Psychic TV. «Афиша» отправилась в Нью-Йорк в гости к создателю и лидеру группы Дженезису Пи-Орриджу

— Почему вы в Нью-Йорке живете?

— Здесь славный климат — у меня в огороде помидоры хорошо растут, травы разные, патиссоны. Я давно и совершенно случайно сюда переехал. В девяностых мы с Леди Джей жили в Калифорнии, в лесу, — у нас был изумительный хутор, но он сгорел. Дьявольская история на самом деле. Мы всю ночь музыку с ребятами из Love and Rockets записывали, а утром кто-то закричал, что в доме пожар. Сильно на шутку было похоже, мы с женой даже вставать не стали. Но потом у нас загорелись стены, и пришлось вылезти из постели. Сначала я спас жену и бобины с музыкой, потом сам прыгнул в окно. Локоть мой был совсем уничтожен — врачи даже хотели руку отрезать. Целый год вообще ничего делать не мог, залечивал раны. И вот мы такие нищие погорельцы переехали к бабушке Леди Джей в Нью-Йорк.

— В Нью-Йорке же совершенно невозможно без денег жить. Чем вы занимались?

— Скучнейшими вещами. Леди Джей работала медсестрой, а я выздоравливал. В Нью-Йорке действительно безработной богемы уже лет пятнадцать в принципе не существует. Лондон тоже кончился как свободный город. В семидесятые можно было прожить на полтора фунта в неделю — по вечерам в каждом магазине нераспроданную еду раздавали, а любой бесхозный дом превращали в сквот. Я за десять лет шесть домов в сквоты переделал — целую улицу отремонтировал! Бэк-роуд, она и сегодня существует, на ней артисты живут.

— У вас и сейчас дом на сквот похож.

— Да, тут вся команда Psychic TV живет. Настоящая инди-коммуна. Ребята еще и деньги в дом приносят — все, кроме меня, днем на работу ходят. Мы же за свой счет все записываем. Пару раз CBS и Warner Bros. пытались денег дать в обмен на жесткое продюсерское лобби, но все эти трюки не для нас. Я делаю только то, что люблю, моя музыка — это дико искренний опыт. Я испытываю адскую ответственность за все, что говорю и предлагаю. И кроме того, если работать с крупными компаниями, то получится, что капиталисты, против которых мы протестуем, на нашем же протесте денег заработают.

— С этим вроде бы все уже свыклись.

— Потому что сегодня любой бунт — голимый выпендреж, коммерчески ликвидный и совершенно безопасный для общества. Если кто-то выступает с проклятиями — все в экстазе: «Ух ты, супер, как чудесно, что вы протестуете». Несерьезно это — реально изменить мир никто не хочет, все хотят обратить на себя внимание.

— А вы реально хотите изменить мир?

— Я только об этом и думаю, каждый день, много раз в день. Нет ничего смешного и нелепого в том, чтобы признаться: наступают очень плохие времена. У человечества масса проблем на генетическом уровне. Ген агрессии, например, безнадежный атавизм. Если мы его не заблокируем, то рано или поздно все разрушим и вернемся к примитивной жизни. Вера в совершенство человеческого тела — несусветное заблуждение. Этот мешок биологического материала нужно сильно корректировать, поэтому я поддерживаю дружелюбные генетические программы — единственный способ как-то радикально улучшить человеческое поведение.

— А если последствия окажутся уродливыми?

— Мы, конечно, не должны подвергнуться ДНК-тирании. Если серьезно заняться генной инженерией, то последствия будут фантастические: мы сможем замораживать свою кровь — чтобы сохранить энергию при космических перелетах, научимся спать как медведи, тело можно будет при необходимости модифицировать, захотел — заказал себе зеленую кожу или мех вместо волос. Скорее всего, нам понадобятся более короткие ноги, зато несколько рук. Вселенная станет абсолютно прекрасным и восхитительным местом для жизни.

— В чем заключается именно ваша миссия?

— Я пропагандирую андрогинность как высшую форму существования. На древних иконах, между прочим, бога изображали гермафродитом — с грудью и пенисом.

— У вас, кажется, тоже есть грудь.

— Чертовски красивая (задирает майку). Можете потрогать. Я переделываю тело, потому что всерьез отношусь к своей теории. Уже много лет мы с женой стараемся быть андрогинными и похожими друг на друга. Еще на свадьбе в 1983 году Леди Джей была женихом, в костюме и с нарисованными усами, а я — невестой в фате. Потом мы увлеклись пластической хирургией: я сделал скулы, губы и грудь, как у Джей, а она изменила подбородок. Когда это станет возможным, мы поменяем свои ДНК.

— Признайтесь, относительно Psychic TV вы тоже какой-то несусветный план вынашиваете?

— Я верю в мультимедийные проекты, когда артист концентрируется на всех пяти органах чувств. С Psychic TV мы показываем видео, ставим музыку, наполняем пространство запахами, иногда кормим гостей клубникой. В общем-то, мы создаем свой маленький и уютный космос. Эффект изумительный — человек совсем по-другому взаимодействует с окружающим пространством; приобретает, так сказать, свежий коллективный опыт.

— Что-то подобное Скрябин делал лет сто назад.

— Скрябин — гениальный человек. Он, как и мы, проектировал ощущение полноты бытия. Наша задача — сделать людей счастливыми. Сегодня все сосредоточены на веселье — это ключевое слово в современной культуре. Но это какое-то однообразное корпоративное веселье и поэтому жуткое. В своих шоу я много импровизирую — с музыкой, текстами, видеорядом. Живое выступление должно подразумевать некоторый сюрприз.

— Чем вы еще кроме Psychic TV занимаетесь?

— Книги пишу, коллажи и инсталляции делаю. Вместе с артистом Эриком Хейстом мы придумали андрогинную версию уорхоловской «Фабрики». Однажды мы построили туннель из сахара — настоящую пещеру с зеркалами и отверстиями, сквозь которые транслировалось сильно увеличенное порнографическое видео. Отличная была инсталляция.

— Кажется, в Америке все ужасно рады концу драг-культуры. Все страшно здоровые стали — сон, спорт, протеин.

— Не поверишь, я сам почти такой. Хотя здоровье — штука непредсказуемая. Мой любимый друг Уильям Берроуз, развратник, пьяница и страшный наркоман, всех на свете пережил и умер глубоким стариком. А Скрябин, всю жизнь маниакально боявшийся всяческих бацилл, в сорок три года выдавил прыщ на губе и вдруг умер. И вообще, колись или жуй овощи — конец один.