перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Русские медиа изнутри

Александр Винокуров о платном «Дожде», городской по­литике и розовых кроксах

Перемены

Бизнесмен Александр Винокуров, в кризис 2008-го продавший банк «КИТ Финанс» за 100 рублей, в последние годы увлекся созданием и покупкой медиа («Дождь», «Большой Город», Slon) и медицинских клиник, а теперь намерен участвовать в муниципальных выборах. «Город» поговорил с миллиардером-активистом.

  • Мне показывали ваш кабинет на «Красном Октябре», но теперь вы переехали в Сити. Так и не полюбили сидеть рядом с «Большим городом»?
  • Неправда, такой шикарный кабинет нельзя не полюбить. Просто люди не помещались. Сейчас там человек 8 сидят, коммерческая служба. Мне странно кого-то делить на людей «Красного Октября» и людей Сити. Здесь абсолютно кайфовые люди. Вот что вы про них думаете?
  • Что здесь — бизнес и сервис, а там всякие мечтатели с завиральными идеями, посетители баров и молодые урбанисты. И что Наталья Синдеева скорее человек «Красного Октября», а вы — человек «Москва-Сити».
  • Совершенно не согласен. Посмотрите, какое кайфовое кафе (разговор происходит в закусочной Hudson Deli. — Прим. ред.). И с точки зрения цены, и еды, и атмосферы. Такое кафе могло быть на «Красном Октябре». Мы переехали сюда, потому что открыли здесь медицинскую клинику «Чайка».
  • Все-таки почему после санации «КИТ Финанса» вас заинтересовали медиа и медицина? Почему не ресторанный бизнес, к примеру?
  • Почему не кафе? Не умею, не знаю, как делать, не так интересно.
  • Ну как же неинтересно? Вы в интервью ­часто поминаете итальянские траттории, вино.
  • Мне интересно как потребителю. Но есть масса людей, которые делают это намного лучше меня. Могу ли я попытаться повторить? Да. Могу ли я сделать лучше? Не знаю. Выбор направлений инвестиций и бизнеса ведь делается по эмоциональным причинам. С набора случайностей. Я закончил университет, в армии охранял какой-то завод от врагов. Потом нужно было кормить семью — и я устроился в банк. Дальше тоже какая-то цепочка случайностей, и я после кризиса 1998 года стал предпринимателем. Мы с партнерами решили рискнуть и начать собственный бизнес. Понимали мы что-то в этом? Разве что чуть-чуть. Но через несколько лет я узнал, что то, чем мы занимаемся, называется вэлью рекавери.
  • Это когда что-то сдохшее возрождается?
  • Абсолютно точно. Имелись в виду облигации дефолтные, ГКО, а были еще такие облигации субъектов Федерации. Эмитентами были город Санкт-Петербург, Ленинградская область, Республика Якутия, Омская область, много других. Мы эти облигации либо покупали дешево, либо пытались получить эти деньги с должников, либо помогали владельцам их получить и за это брали комиссию. А потом обросли другими направлениями, о которых я раньше знать не знал. Каждый раз ты про что-то новое либо в книжке читаешь, либо спрашиваешь, либо приглашаешь на работу, кто это знает. Так же я поступаю в медиабизнесе и в медицинском бизнесе.
  • Когда закрывался «КИТ Финанс», вы что испытывали?
  • Он не закрылся, а работает, и я пользуюсь его услугами.
  • Вы этот банк потеряли, но пользуетесь его услугами?
  • Ну да. Потому что мне нравится. Вот, смотрите (достает бумажник — Прим. ред.), у меня есть карточка банка «Связной» (банк миллиардера Максима Ноготкова, спустя неделю после интервью Forbes сообщил о его убыточности — Прим. ред.) и банка «КИТ Финанс».
  • То есть банк вашего друга и ваш бывший?
  • Нет, что вы. Какие-то у вас комплексы. Я же ими пользуюсь каждый день. Если бы банк моего друга делал дерьмовый сервис, как можно им пользоваться каждый день? Так же и «КИТ Финанс».
  • Почему после 2008 года вы подчеркнуто не занимаетесь финансами?
  • Это мне неинтересно по ряду причин и не очень перспективно. Бывают же убыточные банки — так же как и убыточные медиа.

Фотография: Юрий Чичков

  • Вы полгода назад объявили «Большой ­город» убыточным, но все-таки не закрыли. Так что это было?
  • Зачем я вообще купил «Большой город»? Думал, что это может быть крутой медийный проект. Но я неправильно оценил рекламный рынок в печатной прессе.
  • Но при этой расчетливости возникла дурная, конечно, история с товарищеским судом в фейсбуке. Зачем нужно было публично распекать редакцию, которая, как вы говорите, вам слишком дорого обходилась?
  • Разве я первый об этом всем раструбил? Мы собрались в феврале, я сказал: ребята, надо что-то делать, я больше не могу. Давайте через 2 месяца еще раз встретимся, но сделайте что-­нибудь веселое напоследок. Вот прямо так и сказал. 15 апреля мы увиделись, я сказал, что мы по-прежнему теряем деньги, и когда вышел, то узнал, что в фейсбуке уже полтора часа идет обсуждение. Я расстроился. И меня все спрашивали: зачем же ты, дьявол, эту гадость делаешь? Какую гадость? Я рассказал обо всем честно и открыто. Что и как, какие причины. Причины — убытки. У меня нет денег. Вот что я сделал не так?
  • Вы всегда говорили, что «БГ» — это сильный бренд. А сила его во многом в том, что это непотребительский журнал, который делал социальные материалы интересными. И вокруг этих журналистов всегда было много достоинства и уважения. Вы согласны?
  • Я был этим очень доволен и счастлив. Согласен.
  • Ну а когда дошло до публичной головомойки про деньги и почему там мало просмотров, это выглядело как советское партразбирательство, пьет такой-то писатель или не пьет.
  • Я выглядел так, как я мог выглядеть в этой ситуации. Как еще я мог выглядеть? Конечно, не испытывал удовольствия. Вы когда-нибудь увольняли людей? Я первый раз это делал в 1993–1994 годах, это ужасно. Нельзя хорошо уволить человека. Понятно, вы на стороне ваших коллег и думаете, что я какой-то убийца, маньяк, — и я им испортил жизнь? А что я сделал для них плохого? Они работали, пока я мог, я платил им зарплату. Я их обманул, будто я занимаюсь благотворительностью? Я им так не говорил никогда.
  • Хорошо, давайте опять про деньги. Вы инвестируете именно в городские, общественные медиа, которые улучшают городскую среду. Но почему именно медиа? Вы же могли придумать девелоперский проект на Новой Голландии или преобразовать очередной парк Горького.
  • Потому что я не занимаюсь благотворительностью. Я предприниматель, инвестор, занимаюсь бизнесом. Вот почему так вышло, что я оказался независимым. Для меня медиа — это основной бизнес на сегодня, и главный. Быть независимым сейчас себе не могут позволить многие владельцы медийных холдингов. Потому что у них есть другой бизнес и этот другой для них гораздо более важен. Если бы у меня до сих пор был большой банк и это было бы главное, что меня занимало, и с точки зрения доходов, и эмоций, то я, конечно, бы просил: вы там поаккуратнее, пожалуйста, не обижайте такого-то, потому что он мой клиент, например. Сейчас у меня нет таких клиентов, нет конфликта интересов.
  • Давайте вспомним вашу деятельность в Координационном совете оппозиции. Вы о нем вспоминаете с сожалением, что потеряли столько времени, или с ностальгией, с благодарностью? Зачем вам это вообще было нужно?
  • Я воспринимаю политику как обязанность. Не как увлечение или спорт. Политика — это то, как устроена жизнь вокруг нас. Даже если мы ею не занимаемся, она займется нами самостоятельно. Я считаю, что тогда будет хорошо, когда каждый человек будет в это что-то вкладывать. Кто-то больше, кто-то меньше, не важно, но все должны как минимум ходить на выборы. И на фоне того, что происходило с нами с 2011 года, я посчитал, что мне нужно принять участие в этом совете.
  • Ну вот вы получили этот опыт — и вам ­интересна следующая кампания мэра Москвы или кампания губернатора Чукотки?
  • Если говорить о политике как о спорте, ­тогда я должен был бы сейчас собрать команду и поехать в тот регион, где в ближайшее время будут выборы. Но для меня политика — это то, что вокруг меня. А я здесь, здесь мои друзья, ­семья, и здесь мне нравится жить. Я должен принимать участие в политике именно здесь. Когда будут выборы на муниципальном или местном уровне, я планирую принять в них участие в качестве кандидата в том числе.
  • То есть будете действовать гиперлокально?
  • Конечно, ты отвечаешь за политику даже на уровне своего ТСЖ. Если у тебя что-то плохо в доме, спроси себя: «Когда я последний раз ходил на собрание ТСЖ и потратил время на то, чтобы договориться с соседями?» Это правильный первый шаг, для того чтобы сделать жизнь в нашей стране, городе и т.д. нормальной.

Фотография: Юрий Чичков

  • Когда Максим Кац баллотировался в Щу­кино, он говорил, что муниципальный совет — это какая-то ерунда, там одни старухи сидят.
  • Тем не менее он до сих пор муниципальный депутат, и он самый интересный муниципальный депутат. Я очень жалею, что пропустил те выборы. Политика, с моей точки зрения, — это обязанность устроить жизнь в городе так, чтобы мы кормили свои семьи каким-то способом, который нам нравится. Писали статьи, лечили людей, и никакой профессиональный политик не принимал законы, от которых у нас волосы дыбом встают. И чтобы нас представлял в Мосгордуме и Госдуме человек, который бы чувствовал, что нам нужно — и наоборот.
  • Давайте поговорим про ваш медицинский бизнес — клиники «Чайка». Как я понимаю, это такая предупредительная медицина в красивом интерьере и с приятными врачами. И главная тут услуга — чекап. Это что такое?
  • Хотел вам показать картинку из последнего «БГ», где приведена статистика по смертности в Москве за последние 6 или 7 месяцев. 56% смертей — сердечно-сосудистые заболевания. Это инфаркт и инсульт. И следующая большая причина смертности — рак. Есть причины, с которыми мы не можем бороться. Катастрофы, транспортные аварии и т.д. Но эти две причины — они главные, и до поры мы можем их не замечать в организме. Как были придуманы эти чекапы? Еще в советское время было такое слово «диспансеризация» — оно помогало снизить смертность и заодно рас­ходы на систему здравоохранения. Чем раньше мы эту штуку нашли, тем меньше потратит общество на лечение. Мы располагаем клиники в основном в бизнес-центрах; там, где большое количество людей работает. И мы имеем в виду людей, которым интересны чекапы для собственного спо­койствия. Больницы могут коммуницировать с больными людьми — если у тебя что-то заболело, тащись сюда. Мы пытаемся коммуницировать со здоровыми. В 90% случаев мы пишем: «Спасибо, что вы заплатили нам за чекап, вам ничего не нужно, только бросьте курить или следите за диетой». В остальных случаях мы можем решить какие-то проблемы на месте — у нас есть хирурги и онкологи — или отправляем куда-то додиагностироваться. Еще что важно: мы пытаемся создать систему, когда наши доктора не были бы заинтересованы в такой штуке, которая называется «овер­тритмент». Многие клиники устраивают мотивацию, привязывают зарплату врача к выручке. У нас фиксированная оплата докторов, и мы просим всех: мы будем вам платить достойную зарплату, работайте так, чтобы вам было не стыдно друг перед другом.
  • «Дождь» — самый нашумевший, видимо, ваш продукт. Вы начали эксперименты с платным контентом, на сайте «Дождя» за деньги можно посмотреть репортаж Парфенова или купить фирменные розовые кроксы. Правильно ли я понимаю, что это все ­иллюстрирует ваш тезис о том, что за хороший товар надо платить?
  • Неправда. Мы пытаемся заработать деньги, чтобы быть независимыми. Закрыли прямой эфир на сайте, потому что на ТВ мы тоже платные. Восстановили статус-кво: мы платный канал и на ТВ, и в интернете. Ну а розовые кроксы — это вообще несерьезно, это не бизнес. Если вам прикольно — вы покупаете, если нет — нет. Мне кажется, прикольно.
  • Прошло несколько недель с начала эксперимента — каковы первые итоги?
  • Идем в соответствии с планом, мечтаем о том, что подписчиков на сайте будет достаточно много. Но лучше бы «Дождь» смотрели через телик, потому что это красивее.
  • И все же цифры: есть ли там какие-то ­закономерности? Что чаще покупают — программу за 30 рублей или подписываются на год?
  • Чаще берут годовую подписку. Для меня лично это радостно и неожиданно.
  • Если это сопоставить с одним выпуском программы «Собчак живьем», на сколько уже минут, часов эфира заработали?
  • Я не знаю, сколько стоит один такой выпуск, знаю только, сколько стоит весь эфир в месяц. И знаю, что менеджмент принимает решение о запуске той или иной программы, анализируя расходы и возможные доходы.
  • Кстати, о ценах — я вам хотела написать сообщение в фейсбуке. А там теперь тоже сплошная монетизация — раз мы не в друзьях, то это обычно стоит 32 рубля. А у вас установлена какая-то специальная цена — 450 рублей. Как вы это сделали?
  • Ничего себе, круто. Не знаю почему. Это фейсбук так расставляет. А вы, значит, думали, что это я сам деньги такие беру? Ну я все же не такой придурок, правда.
Ошибка в тексте
Отправить