Всадник без головы
В Москве, по приблизительным подсчетам, 10 тысяч лошадей. Пять крупных конно-спортивных комплексов. В трех – «Сокоросе», «Измайлово» и на Центральном московском ипподроме – занимаются конкуром и выездкой. В двух – на Планерной и в Битце – еще и троеборьем. Ассоциация драйвинга занимается скачками в экипажах, запряженных парами, тройками, четверками цугом. Ассоциация любителей ахалтекинских лошадей ежегодно собирает показательный съезд и устраивает тридцатикилометровые пробеги вокруг Москвы. Еще есть конная охота с соколами и борзыми. Есть военные праздники и игры на манер толкинистов. Есть пони-клубы, где занимаются дети с семи лет. Есть лечебные клубы, где катанием в седле лечат детей от церебрального паралича. Есть 109-й лицей на «Юго-Западной», где верховая езда входит в школьную программу. Есть группы каскадеров, конный полк «Мосфильма», конная милиция с конюшнями в Коломенском. Конезаводы и фермы, разводящие лошадей – племенных и каких получится. Конеперевозки, берущие по доллару за километр. Туристические фирмы, пускающие людей по миру кататься на лошадях. Десяток магазинов, продающих амуницию для лошадей и всадников. Ветеринарная служба. Куча неподконтрольных ветеринарной службе частных конюшен в садах и парках. Есть, наконец, приют для старых лошадей. Оказывается, на лошадях свихнулся не только журналист Валерий Панюшкин, но и весь остальной город. Фотографии Сергея Леонтьева.
Глава первая, в которой герой встречает человека, онемевшего от любви
Года два назад судьба занесла меня в Дубну, где я познакомился с Тито Понтекорво, сыном Бруно Понтекорво, ядерного физика, сбежавшего после войны в СССР и укравшего для советского правительства чуть ли не чертеж атомной бомбы. Тито разводил ахалтекинских лошадей, и у него работал тренер, разговаривавший с конем на лошадином языке и затруднявшийся говорить с людьми на человеческом.
Пока конь бегал вокруг этого человека на корде в манеже, человек говорил коню:
– И-и-и?
– И, – отвечал конь вдумчиво.
– Хрм, хрм, – говорил человек.
Единственное человеческое слово, которое иногда произносил этот человек коню, было слово «краси-и-и-ивый» с характерным лошадиным дрожанием буквы «и». Еще он спал в обнимку с лошадьми на опилках, когда лошади болели. И, разговаривая со мной, топал ногой, выбрасывая ее вперед, как делают лошади, если им хочется побегать.
Я попытался поговорить с ним, но на простые вопросы: «Как вас зовут?», «Давно ли работаете?», «Велика ли зарплата?» – человек отвечал: «Люблю лошадей, ну… хорошо… ничего больше не надо… хрм, хрм… и-и-и… краси-и-ивый…» – и продолжал топать ногой, как лошадь, застоявшаяся у коновязи.
Год назад дошли слухи, что Тито Понтекорво, не выдержав августа 98-го и плохого отношения к лошадям, уехал за границу и увез лучшую часть поголовья, худшую распродав по 10 тысяч долларов за зверя. О судьбе тренера, говорившего по-лошадиному, я ничего не знаю.
Однако же я стал временами ловить себя на мыслях об этом человеке. Как он там? С его-то прискорбным безумием. Зачах ведь, наверное, и запил, если судьба заставила работать, например, сторожем оптового склада.
Еще я стал видеть лошадей во сне и, хотя никогда и не пробовал сесть в седло, воображал себя скачущим. Моя добрая матушка объясняла наваждение происхождением нашего рода от легендарного цыгана-конокрада, бывшего одновременно донским казаком и полным георгиевским кавалером, и советовала посетить Битцу и поучиться верховой езде.
Я послушался. Пошел наугад в конно-спортивный комплекс «Битца». И одного занятия хватило, чтобы посчитать интерес к лошадям блажью и навсегда отказаться от нелепых попыток скакать верхом. Мне достался рыжий мерин с белой звездой во лбу. Он совершенно отказывался слушаться. Кружился на месте, пятился задом, подходил, несмотря на все мои попытки управлять им, к тренеру и клянчил сахар. Я говорил коню:
– Ну что я тебе сделал? За что ты меня так?
Конь же продолжал в ответ притворяться ослом, а тренер занимался выездкой с голубоглазой девушкой и лишь иногда обращал внимание на мои страдания и говорил: «Да тресните вы его посильнее». Треснуть мерина я боялся, потому что мне было его жалко и потому что один раз он и так непрошенным галопом понес меня по манежу, расшвыривая окружающих. К тому же никто мне коня не оседлал, и когда я попросил девушку, взявшую у меня двести рублей за занятие, научить, как седлают, она смерила меня презрительным взглядом и сказала: «Ладно уж, оседлаю вам, хотя это не входит в мои обязанности».
Глупости! На пороге XXI века. Какие к черту лошади!
Глава вторая, где герой трижды отказывается сесть в седло
Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о лошадях, я предался разврату. Посещал бары, ночные клубы и прочие заведения, где нет недостатка в молодых девицах, предпочитающих максимум алкоголя и минимум одежды. Но выходя под утро на улицу, я неизменно натыкался на лошадей, стоявших в ожидании кого-то из подвыпивших, чтобы катать их шагом, пока те не упадут.
Глаза у лошадей были грустные. Ведь несчастных животных, бывает, гоняют в Москву из Зеленограда, из Раменского, из Черноголовки. Лошадь работает сутки, а потом, неужели вы никогда не видели, на рассвете въезжая в город, как скачет навстречу вам девочка на заморенной лошади и погоняет на чумбуре еще и засмоктанную поньку? Грустные глаза бывают у лошадей, конечно же, от невыносимой бессонницы, но мне казалось, что животные всякий раз укоряют меня за пустое прожигание жизни.
Однажды одну такую лошадь насмерть сбило машиной на Новом Арбате вместе со всадницей. Другой раз лошадь влезла в какие-то оголенные провода, потеряла сознание и упала. Девочка-катальщица с перепугу стала упавшего зверя поднимать, лошадь опрокинулась навзничь и размозжила голову о парапет.
– Хотите на лошадке покататься?
Живут эти лошади обычно в каких-нибудь гаражах, болеют всеми возможными формами простуды, а иногда проваливаются в этих своих гаражах в ямы, ломают ноги, и лучше им тогда сразу умереть.
– Хотите на лошадке покататься? – как-то ночью обратилась ко мне на улице девочка, тащившая под уздцы лошадь, покрытую шрамами и язвами.
– Господи, нет! Да что же у вас с лошадью? Ее же лечить надо, а не прокатывать!
Девочка стала плакать, рассказывать, что купила эту лошадь на военной конюшне и что солдаты тушили об нее окурки.
– И мне нужны деньги на овес и лекарства.
Может быть, врала? А может, и нет: знакомый телережиссер, проходивший срочную службу в кавалерийском полку, рассказал, что окурков солдаты, конечно, о лошадей не тушили, но относились к лошадям прескверно, отчего те не позволяли надевать уздечку на опухшие от побоев уши и сами били людей не только задними ногами, но и передними.
Пока я ее слушал, из бара вышел враг, сказал сопровождавшей его даме, что он ковбой, взгромоздился на раненую лошадь и продефилировал сотню метров шагом, сползая набок и опасливо держась за луку седла.
Не знаю, чем закончилась бы для меня эта череда пьяных ночей и душераздирающих рассветов. Наверное, я бы убил кого-нибудь, если бы однажды не зашел в гости к старой подруге и подруга не познакомила бы меня с Дашей. Заговорили о лошадях.
– Я ненавижу их, – сказала Даша, имея в виду девочек-катальщиц. – Если лошадь каждую ночь катает, а каждый день работает в прокате, то мне хочется убить владельцев.
Глава третья, где рассказывается о Разлуке
Она просто чудо. Молода, весела, хороша собой и любит яблоки. Мы встречаемся почти каждый день, и ее искреннее веселье, оттого что солнце, и воробьи в лужах, и весна, передается мне. Она английская чистокровка. Вороная, без единого пятнышка. Грустное у нее только имя – Разлука.
Даша гоняет меня верхом на Разлуке по часу три раза в неделю.
– Пятку ниже, локоть прижми, руки ниже, плечи расправь, и ниже, ниже плечи!
Как же Даша орет! Даже сердце радуется. Я плачу Даше двести рублей в час, и это называется индивидуальным занятием, в отличие от проката лошади, когда занимаются группой и редкий инструктор способен уследить за ошибками всадников. Двести рублей в час – нормальная цена. Если цена ниже, значит лошадей плохо кормят, скакать на них жалко, и лошади грустные.
Например, Разлуку Даша выводит за полчаса до моего появления, чтобы зверь уже успел порадоваться солнышку и хорошей погоде, станцевать танец «нари-нари», с подбрасыванием попы к небесам вне зависимости от наличия или отсутствия всадника в седле.
Занятие начинается с того, что кобыла, когда я уже в седле, исполняет из танца «нари-нари» одно небольшое па, получает в ответ шенкель в бока и дальше уже бежит рысью, как просили. Тут во мне просыпается дедушка по отцовской линии, служивший на Лубянке конюхом, славившийся легкостью руки и вылечивший при помощи компрессов из говна очень ценную лошадь очень злому маршалу и, рискуя жизнью, скрывавший от маршала, что лошадь здорова.
Один только раз на задворках ипподрома мне предложили прокат за 150 рублей в час, оседлав печального коня Кирюху и показав фотографию, где Кирюха – чемпион и конь-огонь, на которого не то что сесть, но даже и посмотреть страшно. Фотография, однако же, была двадцатилетней давности, а реальный Кирюха ходил только иногда шагом, а в рысь не поднимался ни за что.
С другой стороны, в клубе «Ледокс» на Планерной занятие стоит в час двадцать долларов, и там мне давали веселого жеребца по кличке Желтый. Желтый исполнял танец «нари-нари» постоянно. И если бы к нему не были пристегнуты корда, развязки, мартингал и капсуль-восьмерка, то конь наверняка доказал бы мне, что на самом деле я хочу не сидеть в седле, а лежать на опилках.
Отсюда первое правило. В хорошем клубе вам дадут хорошую, то есть, по крайней мере, веселую лошадь, и вам будет весело. Хороший инструктор обязательно прицепит хорошую лошадь на корду, потому что корда помогает поверить начинающему всаднику, будто это он управляет лошадью, хотя на самом деле лошадью управляет тренер.
Второе правило касается уже собственно инструктора, а не лошади: хороший инструктор обязательно добьется своего. Вот, например, Даша говорит мне:
– Колено плотнее, – чтобы я не вываливался вперед из седла.
– Колено! Плотнее! – она говорит, а я не слушаюсь.
– Рысью марш. – Я поднимаю лошадь в рысь.
– Брось стремена, шире рысь. – Я бросаю стремена и пускаю лошадь быстрее.
– Повод брось, руки в стороны. – Я бросаю повод, лошадь бежит. Чтобы не рухнуть, я вынужден цепляться коленями, чем же еще.
– Вот, – говорит девушка, – погладь коня, вот какое должно быть колено.
Правило третье: хороший инструктор все время орет на всадника, а если и хвалит, то коня.
В манеже Центрального ипподрома занимается со своими девочками тренер «Клуба Тихонова» Галина Ивановна. Она кричит постоянно. И пока она кричит, девочки довольны.
– Не заваливайся налево, не мучь коня, отдай повод!
Ужас начинается, когда Галина Ивановна начинает говорить со своими подопечными тихим голосом и на «вы»:
– Заходите, пожалуйста, на препятствие, обратите внимание на повод.
В такие минуты орать в ипподромном манеже продолжает только владелец клуба «Матадор» Сергей Никулин, обладающий командным голосом и набором стандартных поощрительных выражений типа: «Продолжаем позориться», «Все посмотрите на Настю и никогда так не делайте» и «Пошел вон».
Никулин хоть как-то скрашивает трагизм момента. Вежливого тона Галины Ивановны девочки боятся даже больше, чем своенравного коня Парада, имеющего обыкновение девочку выкинуть из седла, понестись по манежу, лягнуть по дороге пару лошадей, быть Галиной Ивановной пойманным и получить от нее хлыста.
– Хорошо! Погладь коня и себя, – кричит Галина Ивановна, когда девочка исправляется, снова переходит на «ты» и начинает орать.
Все девочки у нее в шлемах, в хороших крагах, с хорошими хлыстами. Чем лучше амуниция на конях и всадниках, тем, значит, больше тренер заботится об их безопасности.
Вот, например, в конно-спортивном комплексе «Измайлово» начинающие всадники скачут без шлемов, в кроссовках и джинсах. А тренер сидит на трибуне и ест суп из баночки, пока старый и хитрый прокатный конь обтирает всадника о стены. Так и знайте, если тренер не заставил вас немедленно разориться на сапоги, перчатки и хлыст, так он и заниматься с вами не будет, и на корду не прицепит, и лошадь выдаст старую и хитрую.
Глава четвертая, где герой сражается с врагами
Конная амуниция в Москве стоит так же дорого, как и во всем мире. Однако же если не иметь сапог с каблуком и гарцевать в кроссовках, то когда лошадь вас сбросит (а она рано или поздно сбросит), вы не встанете и не побежите за тортиком тренеру, как требует ритуал, а застрянете ногой в стремени. Лошадь заставит вас выполнить трюк Мухтарбека Кантемирова «Волочение за лошадью», накормит опилками, ударит о стену, а то еще и свистнет случайно копытом по голове. Неприятно.
Поэтому пойдите и купите сапоги и все остальное. Для этого есть специальные магазины, вроде заведения КСИОК, организовавшегося на основе шорной фабрики. Туда ходить не надо. Там все дешевое, но плохое. Есть дорогие магазины: «Конный спорт», «Евровет», «Эскадрон». Там амуниция очень хорошая, только туда тоже ходить не надо, там дорого.
А вот есть в Москве специальные люди, имен и адресов которых в журнале я назвать не могу. Люди, превратившие свои московские квартиры в склады седел, краг, хлыстов и уздечек. Входишь – и пахнет кожей. Они шьют сапоги на заказ. Привозят из Англии спортивные седла… Одним словом, спросите у тренера, если решили всерьез заниматься. Тренер назовет адреса–пароли–явки.
Только не покупайте шляпы «Стэтсон», ковбойские штаны и казаки со шпорами. Так одеваются враги, которые не спьяну, а вполне на светлую голову решили доказать, что они – крутые уокеры.
Врагов я встретил в подмосковном клубе «Аванпост». Там организуют охоту с соколами и собаками за 2000 долларов. Славные ребята, «милая–моя–солнышко–лесное», объясняют про то, что лошади у них худые, потому что зима и специальная кабардинская порода. А кабардинская порода при этом стоит понуро в нетопленой конюшне и голодает.
И тут приезжают враги на красивых машинах. Одеваются в ковбойские штаны и шляпы, берут сигары в зубы и скачут в поля. Замученные лошади не имеют даже сил посбрасывать красавцев. Бегут галопом по насту, сбивая ноги.
– Что же вы на хороших лошадях не катаетесь? – спрашиваю.
– Так они с норовом, – отвечают враги.
И мне хочется стать лошадью с норовом.
Главя пятая и последняя, где герой находит свое счастье
Все больше и больше я приближаюсь к заветной цели. После занятий кормлю лошадь яблоком, а она прижимается ко мне шеей. После встречи с лошадью стараюсь подольше не мыть руки, чтобы оставался запах. Сначала я испугался, но потом журналистка Маша Слоним рассказала, что, приходя из манежа домой, она нюхала свои конные штаны.
Так что все нормально. Правда, у меня возникают проблемы в общении с людьми. Единственный выход – это попытаться приучить к лошадям сына, жену, сослуживцев. Я рассказываю им: согласно каким-то исследованиям, пульс всадника синхронизируется с пульсом коня, и это очень полезно для кровообращения.
Я нашел секцию для сына. В Кузьминках маленькая конюшня, где каждую лошадь облепляют дети и делят ее на участки буквально по десять квадратных сантиметров, чтобы каждому досталось почистить хоть немножко.
Там час стоит всего 70 рублей, и с детьми занимается печальная тренер Юля, которую при детях просят звать Юлией Игоревной. Клуб пытается возродить русскую школу верховой езды. Особенности школы сводятся к тому, чтобы всадник работал с лошадью, как удобно лошади, и к тому, что не нужно отбирать перспективных детей и выгонять бездарных.
Два месяца назад я скакал два раза в неделю. Теперь скачу три. Еще немного – и я арендую лошадь, потому что в верховой езде дозы растут неумолимо. Буду платить по 300 долларов в месяц, чтобы на любимой лошадке никто, кроме меня, не ездил и никто ее не обижал. В отпуск если и буду ездить, то только, скажем, в Испанию: обучаться тамошней школе верховой езды.
Потом пойду к Сергею Никулину, и тот повезет меня в тур по конезаводам, чтобы лошадь купить. В Москве ведь хороших жеребят нет. Жеребятам надо много гулять, а в Москве негде. Найму денник на какой-нибудь конюшне долларов за 250-300. Или построю конюшню на дачном участке. Брошу работу. Буду выходить затемно, открывать дверь денника, обниматься с конем, вдыхать его запах:
– Хрм, хрм, и-и-и, краси-и-ивый.