Человек-музей

Приятели зовут Владимира Архипова: пойдем в поход на Кольский полуостров. Архипов отвечает: пойдем, – а сам не идет. То есть идет, но не в поход. Пока остальные идут и думают, что Архипов вместе с ними идет в поход, Архипов идет собирать свой музей.

Обычно когда кто-то берется собирать свой музей, начинаешь подозревать самое нехорошее: в Москве уже есть личные музеи (у Александра Шилова, скоро будет у Никаса Сафронова). Но в музее Архипова работ самого Архипова нет. Сейчас, когда Архипов открывает свой музей, у него около тысячи экспонатов и шестьдесят квадратных метров при кафедре промышленного дизайна Строгановки – и ни одной своей работы. Быть художником Архипов бросил пять лет назад, когда начал собирать по городам и весям самодельные вещи.

А было так. Еще художником Архипов приехал на заграничную выставку в Мюнхен – и обомлел. Что западные художники, что наши – никакой разницы. И нет никакого стимула тягаться с западными, потому что все происходит на их территории – не только потому, что в Мюнхене, а потому, что изобразительное искусство, каким оно бывает на выставках и в музеях, придумано на Западе. И пока русское искусство будет пытаться походить на западное, толку не будет. Вернувшись, Архипов сперва изобретал, чем бы таким удивить Запад, а потом как-то увидел на даче знакомого крючок – крючок для полотенца, который какой-то член приятелевой семьи сделал из зубной щетки. С этого момента жизнь Архипова переменилась. Архипов прозрел.

Нечего выдумывать. Надо припасть к неиссякаемому источнику народного творчества. По просторам родины ходят сотни тысяч художников и рождают такие идеи, что профессионалам и не снились. Они берут и приваривают к обуху металлическое топорище, так что этим топором нельзя сделать ни одного удара, не отбив руку, – и в этом изобретении весь русский народ. Они делают миллионы вешалок из дерева, оргалита, кабеля – и в каждой вешалке вся новейшая история России. Архипов купил фотоаппарат, диктофон, обошел всех знакомых, знакомых знакомых – а когда знакомые умельцы закончились, стал на улицах приставать к людям. Восторгался вслух: «Какая классная вещь!» – и обычно этого бывало достаточно. Архипов пошел в народ. На пять лет. Были у Архипова синяки, отбирали у него фотоаппараты и диктофоны, грозились даже убить – почему-то. Один тип гонялся за Архиповым с косой. Был сильно пьян, а Архипов в этот момент, сидя на лавочке, обсуждал с дедом конструкцию этой самой лавочки. Тот: «А чё это за корреспондент с тобой разговаривает?» Дед ответил. Ответ был признан неудовлетворительным. Тот пошел и взял в сарае косу. Дед схватился за вилы...

– Ты только послушай, – говорит Архипов, – какая разница: «я купил» и «я сделал». Земля и небо. Если всех этих Петровых-Ивановых-Сидоровых собрать вместе, ты представь, что это будет по энергетике.

Сейчас у Архипова штук двадцать вешалок – и все разные; какая из дерева, какая из оргалита. Штук десять тележек. Тоже все разные: есть из ракетного титана, есть из детской коляски. Свою коллекцию Архипов пристроил на кафедре дизайна, но мог бы и на кафедре этнографии, и на кафедре психологии и т.д. Помимо того, что появится в постоянной экспозиции архиповского музея и что будет лежать в подсобке, есть еще масса дареного и купленного, но не вывезенного. Например, в Красноярске. Сам Архипов собственный прок от своего детища видит таким: когда-нибудь он соберет все – все, что возможно, – и снова станет художником. Составит из этого народного материала великий народный алфавит, как Кирилл и Мефодий, и заговорит на этом языке. Станет делать такие же идеальные штуки, как снегоуборочная лопата из знака с изображением рабочего с лопатой.

Музей самодельной вещи, 158 68 52, Волоколамское ш., 9, 5 этаж Московского художественно-промышленного института им. С.Г.Строганова √Сокол
Постоянная экспозиция с 12 декабря, вход по договоренности