Институт связи

На Театральной олимпиаде открывается самый радикальный спецпроект – «Узкий взгляд скифа». Это отдельный фестиваль в фестивале, организованный театром Анатолия Васильева «Школа драматического искусства». В театре будут медитировать, вызывать духов, ублажать будд, бить в бубен и очищать вселенную. Экспертам программы не по себе: неизвестно, как поведут себя духи, вселенная и зрители. Елена Ковальская – о самых непредсказуемых событиях программы.

Шаманы
Баир Ричинов живет в Бурятии, на родине Чингис-хана, – в поселке Челутай Агинского района. Имеет семью, земельный участок, ферму и трактор, кроме того – бубен с колотушкой, голубой халат с оторочкой, «корону» с бахромой и стоянку вдали от поселка для совершения обряда.

В восемнадцатом веке он бы носил оргой – меховой кафтан с пришитыми на нем фигурками птиц и животных, рогатый шлем и палку с конской головой. Баир – шаман, или боо. Он знает свой род до восьмого колена. Среди его предков было больше двадцати шаманов. По бурятскому поверью, шаманы были убиты духами их предков: «сварив» тела убитых, духи пересчитали и поставили на место кости, скрепили их железом и покрыли новым телом. Владимир Берзин, эксперт олимпийской программы, рассказывает о том, как Баир врачевал одну женщину. Ее диагноз – шизофрения. Несколько часов Баир стучит в бубен и поет. Помощник зарезает жертвенного барана. Баир снова бьет в бубен, ищет контакта с духами, входит в транс и начинает вещать. Помощник сидит рядом. Записывает, что говорит вселившийся в Баира дух. Помогает выйти из транса, сняв в нужный момент с головы шамана его «корону»: без посторонней помощи шаман может повредиться рассудком. Закуривают, обсуждают, что дух имел в виду. Баир говорит, что у женщины – шаманская болезнь. В ее роду была удган – женщина-шаман, дух которой требует встать на этот же путь.

На Театральную олимпиаду кроме Баира пригласили Надежду Ананьевну Степанову, верховного улан-удинского шамана с высшим образованием. Она приедет, если ее не отвлекут календарные ритуалы – дело в том, что уже расцвела береза. Также приедет председатель шаманского профсоюза Тувы Ай-Чурек Оюн. Она будет участвовать в акции Германа Виноградова (на фото) «Бикапония небесного леса». Последнее шаманское действо на Олимпиаде – спектакль Хакасского театра из Абакана, и он так и называется: «Последний шаман». Старый шаман проводит обряд – подробно, со знанием дела. На сцене будет и костер, и камлания, и подпевающие шаману женщины. Но главную роль играет не шаман, а драматический актер Игнат Кайдачков.

Теоретики театра считают, что в шаманском обряде есть элемент театра, поэтому Баира Ричинова пригласили на Олимпиаду. Шаманы, видевшие актера Игната Кайдачкова, говорят, что, пройди он посвящение, мог бы работать шаманом.

Ламы
Было время, когда Тибетом правил царь, запретивший буддизм. Один буддистский монах решил этого царя убить. Надел одежду черного цвета и черную широкополую шляпу, выкрасил сажей своего белоснежного коня и предстал, гарцуя на коне, перед царским двором. Царю стало интересно, кто это там гарцует, и вышел во двор. Тогда монах выстрелил в царя из лука и умчался. Потом подъехал к реке, смыл сажу со своего белоснежного коня, вывернул одежду, белую с изнанки, – и был таков.

Этот тибетский «Неуловимый мститель» в оригинале называется «Танцем черных шапок», и это один из сюжетов, составляющих древнюю мистерию «Чам», или «Танцы лам». Правильнее всего «Чам» делают в монастыре Копан, который находится на территории Непала. Ее цель – ублажить духов предков, будд и ботхисатв в преддверии Нового года.

Более эзотерическую мистерию «Очищение вселенной» покажет на Олимпиаде тибетский монастырь Гьюдмед (он находится в Индии). Монахи в костюмах тантрических божеств играют на инструментах и поют молитвы, прося божества очистить вселенную от всего пагубного. В Гьюдмеде вселенную очищают всем монастырем (пятьсот человек) и делают это по несколько суток кряду. В Москву приедут всего пятеро монахов, и они уложатся в час с небольшим. Помимо мистерии они покажут диспут – это ежедневная практика, что-то вроде проверки домашнего задания. Тибетские монастыри – не место уединения, а прежде всего университеты. Полный курс обучения – 15 лет. Обязательная дисциплина – изучение канонических текстов. Монахи разбиваются на пары: отвечающий сидит, вопрошающий стоит. Цель второго – обсуждая изучаемый текст, сбить первого с толку. Ему позволены резкие движения и внезапный крик, так что выглядит все это куда экспрессивнее, чем на уроке литературы в средней школе.

В мистериях и диспутах участвуют только мужчины. Единственное действо, в котором будет играть женщина, – средневековая опера «Лхамо». Это светское действо, и его сюжеты разъясняют суть буддизма мирянам. Рассказывают, что представление «Лхамо» в Москве чуть не сорвалось, потому что тибетцы запросили за него слишком большую цену. Как иначе: для тысяч тибетских беженцев, осевших в Индии, едва ли не единственной возможностью выжить после оккупации Тибета Китаем стал экспорт их традиций. Мстительный монах в одежде черного цвета и черной широкополой шляпе, выкрасив сажей своего белоснежного коня, едет мстить царю – противнику буддизма. Царю становится интересно, кто это там гарцует, и он выходит во двор. Тогда монах стреляет в царя из лука и мчится прочь, отмывать от сажи своего белоснежного коня.

Но
Cреди зрителей традиционного японского театра но существует негласное соревнование: кто в каком месте и как спал на спектакле. Дело не в том, что классический спектакль длится пять часов и единственная декорация в виде задника с изображением сосны на золотом фоне никогда не меняется, а сюжеты всем хорошо известны и не обещают неожиданностей. Дело также и не в том, что слов, которые актеры произносят в речитативной манере «утаи», без специальной подготовки не разобрать, и не в том, что пластика но необычайно скупа: воздетые руки обозначают печаль, наклон головы в сочетании с поднятой ладонью – бурные рыдания, а прикрытое веером лицо – глубокий сон. Дело в том, что состояние сновидения – когда ты присутствуешь на представлении и одновременно уносишься мыслью в заоблачные дали – входит в законы но, как в понятие профессионализма актеров входит умение навевать публике сновидения. По сути, представление но – это священная мистерия, даже если разыгрывается вполне светский сюжет. А маска но, особенно маска духа, является реальной связью с потусторонним, так что когда актер специальным шагом шествует по сцене и ударяет пяткой об пол и пустые горшки, подвешенные к татами, на которых сидят зрители, резонируют и усиливают звук – он в этот момент вызывает духов умерших. Когда маска находится в профиль по отношению к зрителю, он связывается с миром за пределами сцены. Когда маска повернута к публике в фас – актер связан со здешним миром. Это сакральная практика, которая оказалась на театральной сцене. И этот архаический театр, сегодня исполняющийся так же, как и в XV веке, – в своем роде театральная вершина, соблазнявшая в разное время всех великих театральных новаторов. Сегодня но соблазняет и тех, кто, как Анатолий Васильев, пытается вернуть театру его онтологический смысл, и тех, кто пытается создать новый театр из забытых обрядов и священнодейств.

Поэтому спектакль «Юто» Тадаши Сузуки, поставленный в традиции но, – внутренний центр программы «Школы драматического искусства». И это будет тот спектакль, на котором, уснув, можно будет не испытывать угрызений совести.

Джангарчи
Когда-то давно калмыки жили на Алтае. Зачем они спустились с гор и пришли в степь, уже никто не помнит. Зато помнят, как калмыки пытались вернуться на Алтай и полегли в большом количестве у его границы. Об этом рассказывает «Джангар», сложившийся к семнадцатому веку героический эпос калмыков, давший название и технике горлового пения, которую тоже принесли с Алтая и потом, за четыреста лет жизни в степи, утратили.

Сегодня в Элисте, столице Калмыкии, находится город в городе. В нем живет административная верхушка Калмыкии и сам президент республики Кирсан Илюмжинов. Район называется City Chess – и это совсем неудивительно в шахматной республике, где в школах умение ставить шах и мат введено в программу обучения. Что есть в City Chess удивительного, так это Владимир Каруев. Он государственный секретарь республики по идеологии. И он же – народный джангарчи, то есть человек, поющий «Джангар». По сути, Владимир Каруев реставрировал калмыцкое горловое пение. Каруева пригласили выступить с «Джангаром» в программе Олимпиады. Госсекретарь Республики Калмыкия по идеологии носит косичку до пояса, шлем с красным венчиком и каждый день ездит в маленькие села – хурулы, чтобы учить детей «Джангару» и калмыцкому языку, в котором, кстати говоря, слово «алтай» обозначает родину.

Суфии
Аль-Газали, суфию двенадцатого века, принадлежит одна притча. «Ученик попросил разрешения участвовать в танце суфиев. Шейх сказал: «Не ешь ничего три дня. Затем пусть приготовят вкуснейшие блюда. Если ты предпочтешь танец, можешь принять в нем участие». В Москву едут суфии из Пакистана. Они никогда еще не выезжали за пределы Центральной Азии. Их группа называется «Кавалз», они играют на традиционных инструментах и поют суфийскую поэзию – Хайяма, Руми: «Любовь – это к небу стремящийся ток, / Что сотни покровов прорвал и совлек». На первый взгляд – любовная лирика. На самом деле – эзотерическая практика. Дервиши, например, впадая от собственных песен и любви в экстаз, начинают вертеться вокруг оси собственного сердца. Так они достигают единения со вселенной. Некоторым удается таким путем проникнуть в сущность Всевышнего. «Суфизм – это сокровенное учение, превосходящее все человеческие науки. Оно было ниспослано человечеству Аллахом как благость через своего посланника – пророка Мухаммада, мир ему, чтобы поднять человека до высшего совершенства. Науки нужны человечеству для того, чтобы познать творения Всевышнего Аллаха, а суфизм открывает Путь к познанию Самого Всевышнего Аллаха. Отсюда и особый труднопостижимый уровень методологии и средств практики суфизма», – написал Магомед-хаджи Дибиров, старший научный сотрудник отдела этнографии Дагестанского центра РАН.

Те суфии, которые будут петь на Сретенке, вертеться вокруг оси своего сердца скорее всего не будут. Наличие в зале непосвященной публики к экстазу не располагает. О такой ситуации Аль-Газали в XII веке говорил: «Подобные собрания должны проводиться в соответствии с требованиями времени и места. Зрители, побуждения которых недостойны, допускаться не должны. Участники собрания должны сидеть молча и не смотреть друг на друга. Они устремляются к тому, что не может возникнуть в их собственном сердце».