Танго Лао

Лишенный денег, туристической помпы и преувеличенного сервиса, Лаос обладаетграцией подлинной потайной Азии, такой, где даже мобильный оператор зовется Tango Lao.

Час назад был Бангкок, сверкали лайнеры. А здесь три фонаря и один самолетик, наш. Горстка пассажиров идет по летному полю. Аэропорт смахивает на поликлинику. Чисто, линолеум. Лампы дневного света. Визы не нужно, гражданам РФ вход свободный. Снаружи наваливается ночь, душная и влажная. Воздух нашпигован запахами трав, так пахнет в предбаннике вениками. Оглушительный треск насекомых.

— Settha Palace! — кричу таксисту.

— Сехапала, сехапала, — и машина медленно трогается.

Через пять минут также неспешно мы въезжаем в город. Вьентьян освещен скудно, свет падает на мостовую из открытых дверей. От фар и вывесок. То и дело кричат в темноте дурными голосами птицы. Так мне, во всяком случае, кажется — что птицы. Их слышно даже из номера, как будто они под окнами.

Бросив вещи, иду искать набережную Меконга.

В детстве меня, как и многих, заставляли учить столицы мира. Наверное, так наши родители компенсировали неутоленную страсть к дальним странам. Надеялись, что «не мы, так дети». Я очень хорошо помню свое недоумение по поводу Вьентьяна. Мне казалось, что они перепутали там. Ошиблись. Что есть Вьетнам, а Вьентьян — это опечатка. Шутки пьяного картографа.

И вот я шел по ошибочному городу и думал, что надежды родителей иногда оправдываются. А Меконг лежал в двух шагах, темный и широкий. Просто газон переходил в откос, и начиналась река. С того берега отражались радиовышки буржуазного Таиланда, вечного союзника-соперника Лаоса. А здесь торчали из травы ободранные пластиковые стулья. Горела под парусиной голая лампочка. Играла «Калинка-малинка». И если бы не чужая речь, не духота и влажность, то похоже на Плес. Или что-то из Костромской губернии.

Днем город оказался большим селом, а крики птиц — скрипом тормозных колодок. Которые тут на всем транспорте сточены. Улицы пересекались под прямым углом. Сквозь белье и циновки видно, что балконы подпираются чугунными колоннами. И что застройка смахивает на окраины Французского квартала в Новом Орлеане.

Ажурные решетки и буддийская архитектура сочетались плохо, по крайней мере в моем сознании. Почему я вообще выбрал эту страну? С какой стати? Перед отъездом все спрашивали, но я отмахивался. Отвечал, что у нас под окнами их посольство и все лето по ночам они пели странные песни. Спать мешали.

«Вот, поеду разбираться».

Действительно, люди в Лаосе на удивление не чувствительны к звуковым раздражителям. Человек может спать под работающим компрессором или посреди городского трафика, на тележке. Сам видел. Чуть тише в монастырях, но звуки города и сюда долетают. Это сообщает религии некоторую домашность. Делает ее частью быта общины, что свойственно тхеравада-буддизму в Лаосе.

Кроме монастырей и пары музеев смотреть во Вьентьяне нечего — в культурно-познавательном смысле, я хочу сказать. Поскольку главная прелесть и города и страны — в атмосфере, в ритме. В людях. Таких открытых, непритязательных и спокойных людей я нигде не видел.

— Как тебя зовут? — спрашиваю подростка монаха.

— Ван, — косится на камеру.

— А тебя?

— Ту.

Меня они называют миса Леп.

— Он учит английский, — Первый толкает Второго. — Спросите его что-нибудь.

— Сколько тебе лет?

— Твети.

Первый снова толкает Второго.

— Твел.

Я открываю камеру, они спокойно позируют. Остальные сидят под тентом, смотрят. Вообще, на улицах города много именно монахов-подростков. Они носят сумки для подаяний, а в жару — зонтики. Как потом выясняется, достигая определенного возраста, все мальчики проходят послушание, буддийские сборы. Поэтому и много.

В храмах, если нет службы, пусто. Такова особенность буддийских культовых сооружений: никто не стоит над душой. Не контролирует, как у нас. И ты можешь спокойно побыть со своими мыслями. Без посредников.

Дневная жизнь Вьентьяна вяло течет у набережной. Лавки, кафе, массаж. На газоне местный художник продает желтые лотосы. «Французский» ресторан — для ленивых и нелюбопытных, по европейским ценам. А самые вкусные точки питания — вверх по течению, за копейки. Там, где кончается асфальт и лежит красная пыль. Закусочные стоят на деревянных сваях, над Меконгом — а кухня в доме, через дорогу. Мать варит, дети разносят. Пол щелястый, крыша из листьев. Суп из рыбы, но заказывать на одного глупо, поскольку подают лохань с половником и тарелки. Если приносят палочки, значит, блюдо китайское. Остальное едят обычными приборами — или руками. А под ногами река цвета кофе с молоком. Колер суглинка, смываемого дождями в воду.

Обедать на реке — летнее, пионерлагерное наслаждение (тут вообще многое напоминает бесконечное лето 70-х). Слышно моторную лодку и как шипит на сковороде масло. Звон алюминиевой посуды. С реки тянет неуловимой прохладой, тиной. И не понятно, откуда запах, от воды или из тарелки.

К вечеру активность в прибрежной зоне затихает. Пара кафе, одна дискотека и две проститутки, вот и весь ассортимент. На пустых перекрестках дежурят моторикши.

— Тук-тук… леди… — таксисты зазывают в бордель.

— Фаранг делать бум-бум…

А жизнь тем временем кипит на Патусай. Туда удобно ехать на велосипеде — по широким и пустым, как в Ташкенте, проспектам. Гигантская площадь лежит перед храмовым комплексом Пха-Тхат-Луанг, это символ нации, местный кремль. В 1992 году изображение золотой ступы поместили на герб вместо серпа и молота. Хотя у власти до сих пор компартия. На подходе к храму надо купить птичку и выпустить ее в небо. Ими торгуют девочки, бизнес у них беспроигрышный: птичка наверняка вернется к хозяину.

В небе над площадью Патусай чернеет циклопическая арка в национальных завитушках из бетона. Вокруг — музыкальные фонтаны. На лавках сотни, тысячи людей. Все вместе, юные мамаши с колясками, дети. Старухи. Подростки с пивом. Торговцы жареными бананами. Девушки. Площадь освещена скудно, в полумраке мерцание множества пар глаз сливается в сумеречный отсвет. И ты просто растворяешься в коллективном «лао».

— Миса Леп! — Это Таван, машет рукой. Я залезаю к нему в кузов.

По вечерам Таван бомбит на тук-туке. В первый день он подбросил меня до гостиницы, мы познакомились. Беззаботный, безбытный человек — настоящий лао-хиппи, — он не предлагал бум-бум, как другие, и немного понимал по-английски. Поэтому и запомнился.

Назавтра я собирался за город, в Будда-парк. И предложил Тавану свезти меня. Он сразу согласился. Пока мы договаривались, из ночи вывалилась ирландская троица, студенты. Им требовалась марихуана. Таван, как фокусник, выудил из-под сиденья пачку. Те долго собирали по рублю десять долларов — видимо, это была не первая ходка. Наутро Таван пригнал к отелю отцовский жигуль с канистрой бензина в ногах. Мы тронулись. Он оказался неплохо экипирован — опиум, гашиш, марихуана. Хотя сам предпочитал амфетамины, выкуривая по таблетке через бульбулятор. Я же оставался, как обычно. Будда-парк оказался свалкой разнокалиберных скульптур на берегу Меконга. Такова была прихоть сумасшедшего монаха, сад бетонных статуй. Как в ЦДХ, только вместо советских бонз — буддийский бестиарий. Зато по пути мы останавливались в деревнях перекусить. Благодаря Тавану это можно было сделать чуть ли не за семейным столом. Прихлебывая огненный отвар из каракатиц, я разглядывал лица людей, которые нас окружали. Все они выглядели на удивление красивыми и спокойными и выражали внутреннее достоинство. Что никак не сочеталось с убогой жизнью, которая их окружала.

При въезде в город свернули в чащу, к монастырю Ват-Сок-Па-Луанг (wat paa означает «храм в лесу»). Я вычитал, что здесь находится травяная сауна. И через пять минут действительно оказался в деревянном скворечнике, где кипел котел с травами.

Судя по звукам, со мной в парилке еще человек пять. Выхожу, укладываюсь на террасе. Вокруг загустевает вечерний лес, все громче трещат цикады. Массажист приступает к делу. Блаженство настолько тотально, что можно забыть, как меня зовут, где я.

Когда я спускаюсь с веранды на землю, так оно и выходит. Вокруг ночь, Тавана нет. Куда идти? Только в темноте мерцают монашеские кельи, журчит ручей. А я потерялся, пропал. Но, странное дело, чувствую себя при этом в полной безопасности. Типично лаосский феномен.

Через полчаса блужданий по монастырю меня подбирает девушка на джипе. Это хозяйка сауны, она запомнила меня.

— Ты был спокойный! — И предлагает подбросить в город.

Судя по машине, сауна приносит неплохие доходы.

Когда мы подъезжаем к отелю, загадочный Таван уже там. «Жигуль» исчез, теперь у него мотороллер. И остаток ночи мы гоняем по проспектам, упиваясь ветром и скоростью.

Денег Таван почему-то не просит.

Утром рейс в Луанг-Прабанг отменяют. Путеводители предупреждали, что в Лаосе такое часто бывает, — и вот, пожалуйста. Следующий только вечером. Но в аэропорту есть неплохой ресторан и беспроводная сеть. Четыре часа проходят быстро, наконец объявляют посадку.

Сорок минут над горами, и мы на месте.

Вьентьян был широк и пуст, Луанг — мал и забит туристами. Отели и лавки в колониальном стиле распахнуты, призывно мерцают фонариками. Гестхаусы по двадцатке с носа, бывшие королевские усадьбы за пару сотен в сутки. То есть на любой вкус. Каждая вторая забегаловка предлагает экскурсии на водопады, в пещеры. Можно даже взять на прокат слона — и поехать на нем в горы.

Стиснутый между Меконгом, речкой Нам-Хан и горами, город не вырос. Участь советской столицы его миновала, бетонными коробками Луанг не застроен. В 1995 году ЮНЕСКО внесло Луанг в список культурного наследия человечества. Колониальные развалюхи потихоньку приводят в порядок. Мостят дороги. Но официант из кафе все равно вываливает мусор в реку. Глядя на то, как барахтаются по Меконгу пустые банки, понимаешь, что международная помощь нужна, в сущности, не им — а нам. Чтобы завтра нам было здесь комфортнее, чем сегодня.

Они же будут жить, как жили всегда, — сейчас.

Из 66 монастырей города 32 действующие. На бровке местного «Бродвея» гигантский участок с одноэтажным королевским дворцом посередине.

Внутренние покои поражают яснополянской аскезой. Белые стены, полы из черного дерева. Комод, буфет. Коечка. Наоборот, зал приемов покрыт золотыми павлинами. В рост портреты королевы и принца — знакомые глаза блюдцами. Наклоняюсь, читаю. Подпись «Илья Глазунов». Чудеса, господи.

После революции 1975-го королевскую семью отправили из дворца на исправительные работы. В «саманы», как звучит у них английское seminar. Ближе к началу 80-х они «исправились», то есть попросту сгинули в пещерах одной из провинций. Официального заключения о монаршей судьбе Лаос до сих пор не обнародовал.

Но королевский дворец функционирует исправно.

Моим вечерним развлечением в Луанге было катание на велосипеде по «Бродвею». Как и на Манхэттене, активность этой улицы то затихает, то разгорается. Тянутся спящие кварталы монастырей, потом вспыхивает иллюминация ночного рынка. Опять ночь, темень. И снова огни, люди. Туристы из Франции поголовно в пробковых шлемах, тянут на верандах винцо, воображая себя колонизаторами.

Хотя местная пища и вино сочетаются довольно плохо.

Другое развлечение — сплав по Меконгу. Самый удобный вариант — взять лодку с капитаном на день, стоит это сорок долларов. И двинуть вверх по течению к пещерам Пак-Оу, например. Здесь, на реке, взгляд лечится, отдыхает. Поскольку из ровных поверхностей в Луанге только взлетная полоса и гладь воды, речная. Все остальное — горы, деревья, кровли храмов, еда и фрукты — кучеряво, как петрушка.

На реке наконец понимаешь, что такое семьсот метров над уровнем моря. Потому что видно, как низко идут облака, как они стелются. И ты невольно вжимаешь голову в плечи.

Завидев лодку с клиентом, из деревни на другом берегу отчаливает на плоскодонке смотритель пещер. Он выдает мне билет и фонарик. И курит с капитаном, пока я брожу по катакомбам.

Возвращаемся затемно, лодка быстро летит вниз по течению. И хотя впереди тьма-тьмущая, уже доносятся запахи. рыбного супа и монастырских благовоний. А еще сквозь рев мотора доносятся звуки песни. Это поет капитан. Он думает, что на корме его не слышно, но я различаю каждое слово. Чем ближе к дому, тем громче, веселее песня. Смешно, но мне хорошо знакомы эти странные созвучия. Потому что именно так пели по ночам в посольстве Лаоса в Москве, под окнами. А значит, все сходится.

Мы причаливаем в дождь, хотя сезон дождей давно кончился. Этот дождь будет лить несколько дней кромешной стеной, потому что в Китае тайфун и наводнение — и нас тоже задело.

Из-за этого дождя аэропорт закроют, а рейсы отменят. И мне придется сидеть в этом городе еще много дней, ждать у моря погоды. О чем я пока не догадываюсь.

И спрыгиваю на берег.