Потрох бога

Бразильцы помешаны на спорте. Они до самозабвения бегают, плавают, занимаются единоборствами (под видом танцев) и танцами (под видом единоборств), гоняют в футбол, но вся эта физкультура — всего лишь для того, чтобы избавляться от лишних калорий. Именно так: бразильцы любят поесть и вместе с тем исповедуют культ тела, а потому спорт для них — расплата за чревоугодие, а не зов природы. Утром жители городов трусят по дорожкам парков и тротуарам, а уже днем впихивают в себя горы еды, подаваемой в киосках, палатках и на рынках. На рынках бразильская еда, и без того раблезианская, достигает совсем уже гиперболизированных масштабов. Шматы мяса, фасоль, треска, маниока и гигантские, невероятных размеров сэндвичи и кровавые куски говядины — основа бразильского рациона, каждодневная еда великих футболистов, плантаторов и юных бандитов из фавел.

Эти сэндвичи — груды мортаделлы, втиснутой меж двумя ломтями разрезанного по ватерлинии нарезного батона, — кажется, и съесть-то невозможно, ан нет, паулисту брали их и разевали ­пасти чуть не на 180 градусов.

Завороженный, я встал у какого-то киоска и стал наблюдать за процессом, поставленным на промышленную основу. Один сотрудник (трудно назвать его поваром, скорее он фрезеровщик или токарь) шинковал с помощью циркулярного ножа штуку мортаделлы, второй брал стопку в пару дюжин ломтей и бросал ее на гриль, третий подмешивал к колбасе сыр, четвертый взрезал батоны, пятый брошюровал сэндвич и выдавал его очередному клиенту. Было что-то оруэлловское во всем этом промбалете. Казалось, засовывание такого количества мортаделлы в один бутерброд — чистый перевод продукта, какая-то бутафория, часть глобальной аферы с приписками, но нет, все было по-настоящему: клиент шел клином, сэндвичи разлетались как блины на Масленицу, и только туристы с томиками Lonely Planet, пришедшие на рынок исключительно ради знаменитых батонов с колбасой, не знали, с какой стороны подступиться к приобретенным сэндвичам, как употреблять, не рискуя вывихнуть челюсти.

Время было вполне обеденное, голод давал о себе знать, но ни вид сэндвичей, ни картина рассовывания их по ртам не вызывали никакого желания броситься к прилавку и потребовать стопку мортаделлы в батоне. Зато тресковый ассортимент выглядел вполне съедобно, и я, решив начать с малого, заказал в ближайшем киоске рыбные шарики.

Вопреки ожиданиям треска в шариках оказалась несоленой. Сушеную рыбу, очевидно, долго вымачивали, и нехитрый трюк с мумификацией и последующим воскрешением превратил несъедобную треску бакалау в нежнейшую субстанцию, пошедшую на фарш для шариков и начинку для пастелей. Пастели, бразильские кузены наших чебуреков, обжаренные во фритюре конверты с начинкой (со смесью бакалау и зелени в моем случае), — вообще грандиозная еда. Размером с кулинарную книжку, горячие и сочные, пастели эти стоят сущую мелочь и в комбинации с местным пивом дают возможность насытиться за минуты и постичь закон бразильской кухни: еда должна быть сытной, горячей и преимущественно белковой. Белок, конечно, должен быть мясом, но и рыба или, скажем, фасоль тоже могут сойти.

Наевшись трески, я еще раз обошел рынок, принюхался и присмотрелся к товарам, понаблюдал за искусством употребления сэндвича с мортаделлой, да и отправился — вместе с Вальдосом, профессиональным футболистом на ранней пенсии, — изучать Сан-Паулу.

Первым делом мы доехали до площади Се, обошли пустые улицы старого центра, побились, словно бабочки, в витрины закрытых на праздники магазинов, постояли в Кафедральном соборе, а потом, снова забравшись в раскаленное нутро автомобиля, поехали в Итальянский дом, небоскреб с парой популярных заведений общепита на крыше. Поднявшись двумя лифтами на самый верх, мы вышли к ресторану, из него — на смотровую площадку, откуда открылся вид на настоящие каменные джунгли.

Сан-Паулу в отличие от многих других мегаполисов растет не вширь, а вверх, и если какой город и может называться каменными джунглями, то именно этот, а не Нью-Йорк или, скажем, Шанхай. Джунгли обычные тут начинаются неподалеку, буквально за границами города, и сходство урбанистической структуры Сан-Паулу с лесом можно проверить довольно легко: стоит только организовать пару экспедиций — одну в сельву, другую в местные фавелы, — и сомнений не останется.

После вида на город настала пора кайпириньи, главного бразильского коктейля, состоящего из кашасы (тростниковой водки) и растертых с белым сахаром лаймов и льда. Бар, естественно, оказался неподалеку, этажом выше. Вместе с Вальдосом я поднялся на пару десятков ступеней и оказался в самом, кажется, немодном заведении города. Бар с лучшим на свете видом выглядел ровно так, как в Советской России выглядели заведения для интуристов. Мы уселись в партийно-хозяйственные кресла, толстяк-кельнер, не ожидая щедрых чаевых, лениво перетащил с барной стойки на столик пару меню и, получив заказ, застыл на пару минут, а потом, воскреснув, спросил, знаем ли мы, что помимо стоимости кайпириньи нам надо будет оплатить билеты. Мало того что по цене одной кайпириньи на крыше Итальянского дома можно было бы целый вечер компанией гулять в злачном баре руа Аугуста, так еще и покупка билетов никак не входила в наши планы. В общем, мы решили ретироваться, тем более что миссия была выполнена: город из позиции сверху был осмотрен, а алкоголя вокруг и безбилетникам продавали немало, стоило только спуститься и перейти от одного небоскреба к другому.

Мы вновь отправились на исследование города. Вернее, на исследование одного важного гастрономического явления, именуемого фейжоадой. Была суббота, а именно по субботам в Бразилии положено завтракать фейжоадой, разваренной черной фасолью с мясом.

Готовят фейжоаду так: размоченную черную фасоль варят пять-шесть часов, в конце варки в фасоль добавляют полуготовое мясо (все части обычного или копченого поросенка, найденные в котле, — ребрышки, языки, внутренности и пр.), держат все это на огне еще пару часов, солят, и блюдо, собственно, готово. Подается фейжоада с рисом, свиными же отбивными, маниокой (обжаренной тертой тапиокой, родственницей картофеля) и пивом.

Вальдос пообещал мне лучшую фейжоаду в городе, и после того как он показал мне лучшие бары Сан-Паулу (мне во всяком случае казалось именно так), причин не доверять моему спортивному поводырю не было. Поколесив по городу, мы оказались в удивительно малоэтажном (для Сан-Паулу) районе, забитом закрытыми ресторанами. Увы, накануне Пасхи многие владельцы, распустив персонал на праздники, повесили на свои заведения амбарные замки и отправились за сотню километров на пляжи. Я уж было подумал, что фейжоады мне так и не попробовать, как Вальдос словно фокусник, достающий из цилиндра зайца, указал в сторону забегаловки, на пороге которой скучали двое усатых официантов. Собственно, порога у любимого футболистом ресторана даже и не было: под навесом стояли непокрытые столы, за которыми не наблюдалось ажиотажа. Вальдос подъехал поближе и, не рискуя оставить машину под знаком, спросил усачей совета, где бросить экипаж. Не говоря ни слова, старший официант раздвинул столы на террасе и жестом предложил воспользоваться освободившимся пространством. Вальдос привычно въехал на тротуар, а с него — прямо под навес. Никогда еще, признаться, я не подкатывал на автомобиле прямо к столу.

Мы уселись, и тот усач, что помоложе, принес два стакана с молочного цвета жидкостью, оказавшейся дармовой приветственной кайпириньей. Признаться, пройдя бары руа Аугуста, я не встретил кайпириньи, приготовленной на молоке. А тут — встретил. Коктейль представлял собой нечто среднее между ликером «Бейлис» и детским молочным коктейлем и нимало не напоминал знакомую мне кайпиринью. От греха я решил переключиться на пиво, тем более что Вальдос тоже боязливо отставил напиток и попросил воды.
Вскоре нам принесли рис, отбивные, разварные красные копчености, маниоку и горшок с фейжоадой. Уже вида всего этого было вполне достаточно, чтобы почувствовать себя сытыми, однако ж, фейжоаду надо было еще и съесть.

Ароматы возносились к провисшей крыше, горячее фасолевое варево обжигало небо, желудок равномерно наполнялся содержимым горшка, смешанным с рисом и маниокой. Говорят, кстати, что маниока избавляет от тяжести в желудке и помогает переваривать жирное, потому бразильцы посыпают ей всю свою еду. Говорят еще, что без фейжоады невозможно представить себе бразильскую субботу. Я поступал по правилам. И тоже по правилам, вернее, по законам природы, по мере наполнения желудка фасолевым варевом мне хотелось впасть в летаргический сон, чего делать до ­самолета было нельзя. Зато в самолете, летевшем из Сан-Паулу в Сальвадор, я мог спать со всем на то правом. И я этим правом воспользовался. И чувствовал себя настоящим паулисту, проведшим субботу по всем правилам, — с фейжоадой и последующим сном, во время которого, надеюсь, моя фасоль без остатка переварилась.