перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Шекспировский фестиваль

архив

 

Верона — родина Джульетты, и лучшим символом этого итальянского города послужит милующаяся парочка. По Вероне следует бродить, взявшись за руки и поминутно останавливаясь для поцелуя. В одиночку сюда ездят только на винную выставку.

 

Шекспир своей печальнейшей на свете повестью сильно подгадил Вероне. Город с готовностью натянул на себя произведение великого драматурга, конвертировав литературную историю в подобие религиозного культа. Верона книжная и Верона настоящая слились в Верону Ромео и Джульетты, реальный город, заселенный придуманными персонажами.

Сегодня каждый второй ресторан, половина турагентств, гостиницы, швейные мастерские, бары, концертные залы, похоронные бюро, театры, магазины Вероны — все это носит имена юных любовников.

Agenzia Romeo предлагает отправиться на экскурсию по местам Монтекки. Ristorante Giulietta e Romeo зазывает на жареные колбаски. Boutique Giulietta выставляет в витринах наряды, пригодные разве что для тех, кто любовью решил заняться на профессиональной основе. Имена Ромео и Джульетты используются здесь в рекламе вина, презервативов, косметики, здорового образа жизни, пилюль от мигрени, средств от прыщей, энергетических напитков, оливкового масла и черт знает чего еще. Не совсем понятно только, почему аэропорт здесь носит имя никому из приезжающих не известного Валерия Катулла.

Злой гений Шекспира поставил Верону в один ряд с пирамидами Гизы, афинским акрополем, Мачу-Пикчу и могилой Высоцкого на Ваганьковском кладбище. Нет на свете такого подростка, который не мечтал бы совершить паломничество к балкону Джульетты; нет и взрослого, который, собираясь впервые в Италию, не подчеркнул бы на карте Верону жирной чертой.

Вот и я в первый мой приезд в Верону — а было это во время путешествия с родителями — не смог избежать участи любого приезжего. Папа, мой милый, интеллигентный и совсем уже немолодой, решительно возжелал посетить дом Джульетты. Как было отказать?

Наскоро (папа не умеет есть медленно) перекусив всеми рекомендованными видами тортеллини al burro e salvia в знаменитом ресторане короля итальянских пельменей Джованни Раны, мы, преодолевая полуденное сопротивление толпы туристов, направились по указателям Casa di Giulietta. Впрочем, на указатели можно было бы и не смотреть. Людской поток в центре Вероны двигается в двух направлениях — к дому Джульетты и от него. Важно попасть на правильную стремнину, а там река сама выбрасывает тела туристов на нужный берег.

Вскоре нас выбросило у арки, ведущей в небольшой двор. Стены и свод арки оказались залепленными миллионами записок на всех языках мира. Некоторые клочки бумаги были составлены в виде прошений о взаимности, другие декларировали вечную любовь, третьи напоминали объявления службы знакомств. Почти все валентинки, вернее, джульетки, были прилеплены к камням жевательной резинкой. Во дворе — на стенах знаменитого дома с балконом — записок, то есть жвачки, оказалось еще больше. Здесь пережеванная резина и обмусоленные листочки покрывали камень столь плотно, что собственно камня уже не было видно. Зато поверх голов паломников можно было разглядеть верхнюю часть бронзовой Джульетты с надраенной до зеркального блеска правой грудью, за которую то и дело кто-нибудь хватался. Оказалось, что прикосновение именно к этой части тела юной Капулетти чему-то там помогает: вызывает прилив любовной энергии, сил и вообще чувств. Вот девушка и вскармливает страждущих своей не вполне еще оформившейся грудью. Папа мой, протиснувшись сквозь толпу, с самым серьезным видом коснулся девичьего бюста, подождал, пока я сделаю снимок, и посчитал миссию выполненной. Ничто нас больше в тот раз в Вероне не держало. Мы забрали маму из кафе, где она благоразумно пережидала наш поход к другой женщине, залезли в автомобиль, щедро, что стены дома Джульетты, залепленный уведомлениями о штрафе за неправильную парковку, и поехали в Милан.

Во второй раз у меня с Вероной все было куда серьезнее. Как-то в апреле я отправился на Vinitaly, самую большую в мире выставку вина, которая ежегодно проходит в Вероне.

Vinitaly действительно огромная выставка: десятки павильонов, тысячи участников, миллион, может, больше, продегустированных бутылок. У выставочного комплекса постоянно дежурит дюжина карет скорой помощи — народ, не привыкший пить помногу, травится нещадно. Впрочем, в лапы врачей попадают в основном непрофессиональные пьяницы, купившие в кассе билет на выставку. Толпы таких, распевая песни, выходят из ворот Fiera di Verona в половине седьмого, после закрытия выставки, и нетвердой походкой отправляются лежать под кустиками в ближайшем парке. Профессиональные выпивохи — импортеры, винные критики, сомелье, виноделы — пить, понятно, умеют. Начинают с утра, с просекко и спуманте, продолжают днем тренироваться на белом, сразу после обильного ланча переходя на красное — от легкого до 16-градусного местного Amarone della Valpolicella, вина из подвяленного на чердаках винограда.

Раскрыв глаза и рецепторы, я ходил по бесконечной выставке, и синяя моя журналистская аккредитация, что цветок бабочки, привлекала знатных виноделов. Мне наперебой предлагали зайти то на один, то на другой стенд, образованность моя в винном деле стремительно росла, а идти становилось все труднее и труднее. К вечеру первого дня я уже еле передвигал ноги, а ведь мне предстояло еще ехать в дом Данте, или, если быть точным, в дом семьи Серего-Алигьери, прямых потомков автора «Божественной комедии». Так случилось, что к веку пятнадцатому у рода Алигьери не осталось мужчин-наследников, вот старшая из сестер на выданье и вышла замуж за некоего Серего с условием, что супруг примет вторую фамилию, Алигьери. Сегодня потомки великого Данте занимаются виноделием, и очередная наследница (мальчики тут и поныне рождаются редко) Серего-Алигьери, Массимина, пригласила меня в поместье на ужин.

Во дворе дома мне показали старую, еще девятнадцатого века, плодоносящую лозу, пережившую эпидемию виноградного заболевания филлоксера. Такой лозы почти нигде нет, и вино из раритетного винограда — редкость и невероятная ценность. Вот только пить его невозможно. Виноград, хоть он и жив физически, не имеет ни вкуса, ни запаха. Его словно поразила болезнь Альцгеймера, превращающая крепкого еще старика в дурачка. А вот амароне, которое Серего-Алигьери считают своим изобретением, в Дантовых подвалах вызревает отменное. Тяжелое, с ароматами спелой вишни и сухого сена, крепкое и прекрасное. Такого много не выпьешь, то есть, конечно, выпить-то можно, но зачем? К такому амароне надо готовиться: открывать заранее, позволять раскрываться, подавать при нужной температуре и с ветчиной из Сан-Даниеле, с телячьей отбивной, с черным венецианским ризотто. Или — с куском аргентинской говядины, как это было в моем случае.

Последующие дни я закреплял пройденное накануне бесконечными дегустациями. Бароло, барбареско, брунелло, еще амароне, литры супертосканского и сицилийского, граппа, сладкая марсала и пассито с Пантеллерии, мускат из Асти, ричотто, прекрасный брют из Франчакорты и Тренто — все эти богатства Италии я заливал в себя, как в бездонную канистру, как в грелку, вшитую советским дипломатом во внутренности пиджака. На четвертое утро я проснулся в своей дрянной придорожной гостинице Cristal (во время Vinitaly ничего путного в Вероне не сыскать), посмотрелся в зеркало, в сердцах бросил своему отражению «basta!» и немедленно стал звонить знакомцу своему Маркусу Одерматту, начальствующему в гостинице Villa Feltrinelli, стоящей на берегу озера Гарда. Про виллу я слышал довольно много. И про то, что в период Республики Сало здесь жил Муссолини. И про того самого издателя Фельтринелли, который опубликовал «Доктора Живаго», а потом подорвался на собственной бомбе. И про нынешнего владельца дома Боба Бернса, построившего миланский Four Seasons и еще несколько знаменитых отелей, а потом продавшего бизнес и вложившего деньги в покупку и реконструкцию виллы. В общем, я был подкован, мне хотелось вырваться из Вероны, и я был знаком с директором отеля. Утром четвертого дня Vinitaly я совершил один телефонный звонок, договорился с Маркусом и удрал с винной выставки в деревню Гарньяно в трех четвертях часа езды от Вероны.

Маркус определил меня в номер, в башне отеля, и спустя каких-нибудь 100 минут с момента дезертирства с винной вакханалии я уже устроился в огромном кресле с бутылкой минеральной воды и любовался прекраснейшим на свете водоемом, озером Гарда. Последующие дни я изучал стряпню местного шеф-повара, наблюдал за лебедями, слушал музыку и гулял по парку, лимонным плантациям и деревне, в которой за последние шестьсот лет было понастроено около 40 церквей. Одна из них, кстати, посвящена святому Валентину, и раз в году, 14 февраля, здесь проходит служба, на которую собираются те самые влюбленные, которые залепили дом Джульетты своими мерзкими записками. Остальные 364 дня в году церковь Святого Валентина закрыта.

Кроме ничегонеделания на вилле и в деревне я обследовал берега озера. Побывал в Сало, в Гардоне-Ривьера, где еще при жизни поэт и философ Габриеле Д’Аннунцио построил себе мемориал; в Сермионе, на развалинах виллы Катулла (того, имени которого аэропорт Вероны). И, представьте себе, все это время я почти ничего не пил. Даже за завтраком шампанского не просил и после ужина близко не подходил к курительной комнате, в которой Боб Бернс обустроил бар самообслуживания с полусотней сортов виски, предлагаемых гостям абсолютно бесплатно, то есть даром. Тут, на вилле, много такого, за что деньги не берут: прачечная, мини-бар, шампанское по утрам и вечерам. Уж раз заплатил за номер немыслимых денег (цены на постой начинаются где-то в районе тысячи за ночь), так получай по полной. Комнат-то на вилле — всего полтора десятка плюс домики садовника и лодочника, превращенные в апартаменты, вот и вся гостиница. Понятно, что двух одинаковых комнат на Villa Feltrinelli нет, как не бывает здесь двух одинаковых вечерних меню: шеф-повар на ужин готовит только свежую озерную рыбу или какую-нибудь особую местную козлятину, а в том случае, если рыбаки не вышли на промысел (по воскресеньям, например), гостям предлагают морских гадов, специально доставленных из Венеции.

На вилле издателя Фельтринелли нет ни спа, ни фитнес-центра, ни еще какой глупости. Сюда приезжают наслаждаться видами Гарды, прекрасными винами и свежей рыбой, классической музыкой и прочим упадничеством.

Зато в другом месте неподалеку от Вероны, в городке Мерано, почти что в Австрии, здоровьем занимаются по полной программе — по программе Анри Шено. Здесь, в горах, в отличие от Гарды, все настраивает на санаторно-курортный лад: термальные воды, лечебные грязи, кристальный воздух, отсутствие итальянской жовиальности, суровый немецкий язык. В лучшей меранской гостинице Palace Hotel Merano испанский француз Шено обустроил свое личное лечебное гестапо, куда богатые и знаменитые съезжаются на чистку организма и похудение. Вот и я решил на неделю отдаться в эскулаповы лапы и, заказав курс по методе Шено, вселился в номер столетнего отеля, переоделся в халат и пошел знакомиться с докторами.

Мне была выдана курортная книжка и список процедур, похожий на расписание прилетов и вылетов аэропорта им. Валерия Катулла. На ближайшие семь дней моя жизнь была заполнена бултыханиями в ванне с гидромассажем, обмазыванием грязями, посещением римской бани и соляного хаммама, беседами с врачами и диетологами, энергетическими процедурами, массажем с электростимуляцией отдельных внутренних органов, терренкурами и прочими полезными вещами. Мне предстояло забыть о кофе, чае, соли, мясе, масле, перце, молочных продуктах, яйцах, хлебе и превратиться в жвачное животное, посаженное на весьма скромный рацион, включающий бульоны из лука-порея и капусты, антрекоты из сои, шашлыки из тофу, фрукты из фруктов, отвары из трав и слабительное. Мне обещали, что за неделю я выведу из организма немыслимое количество токсинов, что я похудею и что мое наплевательское отношение к собственному здоровью изменится на противоположное. Я поверил.

Раз в сутки я отдавался колумбийской девушке Лауре, которая ставила мне какие-то вакуумные присоски типа наших привычных банок, а потом массировала бока, живот и прочие места, где к моим 39 годам скопилось наибольшее количество жира и прочих токсинов; через день на мне отрабатывала современные технологии хорватская девушка Дженнифер, приклеивавшая электроды на почки, печень и селезенку и пропускавшая через меня какой-то полезный ток; ежеутренне меня макали в ванну, потом третировали грязями и обливали из брандспойта. Кроме того, мне надевали на голову шлем, давали в руки медные цилиндры и что-то исследовали в моем организме, со мной ласково беседовали доктора, мне предлагал задуматься о рационе диетолог, и даже сам великий Анри Шено на немыслимой смеси итальянского, немецкого и английского вел со мной душеспасительные разговоры о здоровом образе жизни.

В результате я оставил в Мерано 3 тысячи евро и 6 килограммов и поехал на очередную винную выставку в Верону. Одно было плохо: мне совершенно не хотелось пить вина. Я был моряком, приобретшим в одно мгновение морскую болезнь; космонавтом, начавшим бояться высоты, футбольным комментатором, поверившим в победу сборной России. Тем не менее я мужественно и с сознанием долга бросился в пучину алкогольной экспозиции. И в первый же момент мне было сделано предложение, от которого я не смог отказаться. Меня пригласили на дегустацию 13 великих вин, каждое из которых представлял великий винодел. Там было шампанское Cristal, барбареско Анджело Гайи, испанский Pingus из Риберы-дел-Дуэро, французские, итальянские, австралийские и немецкие хиты, каждый из которых стоит немыслимых денег, и каждый из которых потребовал от меня немыслимой воли. Пить по-настоящему я не мог — упал бы после своих супчиков из порея под стол, а мог только пробовать и выплевывать. Прямо как Билл Клинтон, который курил, но не затягивался, даже хуже.

В общем, на этот раз с вином я решил завязать. Умные люди ездят в Мерано не до, а после выставки, я же поступил в точности наоборот, а потому наслаждение прекраснейшими на свете винами мне было заказано. Последующие дегустации и презентации я, точно школьник, стал прогуливать, проводя время на набережных реки Адидже, на площади Бра у античной Арены, на узких улицах Вероны времен прототипов Ромео и Джульетты, в отменных магазинах. Я стоически проходил мимо витрин кондитерских; не заходя в бары, заваливался в книжные; проникал во дворы и в их недрах обнаруживал неимоверные дома семисотлетнего возраста.

И мне наконец-то понравилась Верона. Не та Верона, которая на музыку Прокофьева и с Леонардо Ди Каприо в главной роли, а та, которая начинается сразу за домом Джульетты и пьяццей д’Эрба и куда редко какой турист забредает, потому что про этот город Уильям Шекспир ничего не написал. Я даже научился обманывать доктора Шено. Я усыплял его бдительность отказом от тортов и кофе и под покровом темноты находил облюбованные местными ресторанчики, где можно заказать отбивную, графин вина, и где тебе приносят счет на 20 евро и страшно благодарят за монетку, оставленную на чай. И эта Верона — именно та Италия, которую мы так любим и которую у нас не отнять ни Шекспиру, ни доктору Шено, ни виноделам с их нектарами богов.

Ошибка в тексте
Отправить