Ответы. Сергей Капица, ведущий программы «Очевидное-невероятное»

Сергей Капица – профессор Московского физико-технического института, лауреат Государственной премии СССР, член Европейской академии и автор самой известной советской программы о науке «Очевидное-невероятное». С 25 мая программа Капицы снова в эфире на ТВЦ

– Почему вы опять решили вести «Очевидное-невероятное»?

– Передачу закрыли в 90-х. Потому что она была разумной и противоречила поднявшейся тогда волне лженауки. У любого астролога в то время имелось больше возможностей, чем у ученого. Но теперь людям снова интересно то, что интересует и меня. Только никто им об этом не рассказывает. У журнала «Наука и жизнь» раньше тираж был 3 миллиона экземпляров, теперь только 40 тысяч. Есть еще передача Гордона, но она идет ночью.

– Передачу теперь делают семь человек. «Очевидное-невероятное» – больше не авторская программа. Для вас это важно?

– Я терпимо отношусь к этим изменениям – надо уметь реагировать на действительность. Передачу создает коллектив, и я понимаю, что требования, например, к монтажу будут очень высокими. Чтобы поместиться в узкие временные рамки телевидения, они хотят действовать методами кино. Но это в кино реальность создается из отдельных кадров. С телевидением так нельзя: жесткий монтаж делает мысли коротенькими, как у Буратино. Правда, успешные программы часто возникают из совершенно нелепой заявки.

– Сильно передача изменилась?

– Сегодня мы записывали беседу с перворазрядным американским ученым и моим другом профессором Ричем. Я спрашивал его о клонировании. Но мы говорили не о самой проблеме, а об отношении к ней. Вы можете с той же кафедры, тем же способом, с теми же людьми говорить о смысле предмета и о последствиях, которые имело обсуждаемое явление, но для этого нужно больше времени. Теперь его у меня нет. В основе «Очевидного-невероятного» лежат два принципа: сообщение информации о том или ином достижении науки и выработка отношения к нему. Информацию сумеет вам дать и молодой кандидат. Для оценки же явления нужен тот, кто называется малопонятным словом «авторитет». Я сегодня разговаривал именно с таким человеком. Все это основывается и на особой магии телевидения: люди верят в то, что говорится по телевизору.

– А сами что о клонировании думаете?

– Меня оно абсолютно не страшит. В 20-х годах людей ужасно пугало переливание крови. Его тогда только разработали, была безумная паника. Церковники говорили: «Как это возможно!? В вас будет течь чужая кровь! А вдруг вам кровь свиньи перельют? Или даже обезьяны?» А расисты тогда говорили: «Вдруг мне перельют кровь какого-нибудь негра?» Вам вот не делали переливание крови? А мне делали.

– И чья в вас кровь течет?

– Моя. Кровь меняется через каждый месяц. Сейчас к переливанию привыкли, и я думаю, что тоже самое будет с клонированием. И потом, рождение близнецов – ведь тоже клонирование, только на уровне нормального биологического процесса.

– Среди заявленных тем «Очевидного-невероятного» – землетрясения и глобальное потепление. Непосредственно нас это может коснуться?

– Землетрясение – прекрасная тема. В 1977 году мы сидели в этой комнате с женой, она посмотрела на люстру и говорит: «По-моему, землетрясение». Я ей объясняю: «Таня, землетрясений в Москве не бывает. Мы сидим посередине чуть ли не самой большой платформы в мире». Я позвонил своему другу, геофизику Коле Шебалину, который возглавлял всю сейсмическую сеть Союза, он тоже ничего не знал. Но оно на самом деле было. В Москве всегда можно ожидать землетрясения. Правда, сила у него несерьезная – мы тогда никуда не бросились бежать, посуда цела. Да, я буду говорить и о потеплении. В этом году весна была очень симпатичная – лед сошел с рек на месяц раньше. Но это ни в коем случае не результат глобального потепления! Это сезонное колебание погоды. Может быть, есть небольшое потепление, только чтобы его выявить, надо брать большой промежуток времени. Через сто лет я вам скажу.

– Как ваши коллеги-ученые относятся к тому, что вы излагаете серьезные научные проблемы на совершенно ином уровне?

– Раньше они считали, что это недостойное для профессора занятие. Если я читаю лекцию 20 студентам, то это нормально. А вот если меня слушают 20 миллионов… Они тогда чувствовали себя на вершине Олимпа, и им было не до мнения остальных. И это заблуждение привело к тому, что с Олимпа стало очень больно падать. Образ науки в общественном сознании тоже так низко упал, что за нее теперь нужно бороться.