Побег из тюрьмы

Подбивая итоги года во вверенных журналу «Афиша» областях, можно с одинаковым успехом со­общить — в нашем цеху жуткий упадок со времен Тарковского (Майка Науменко, Юрия Трифонова и т.д.) и поговорить не с кем; или же — наша отрасль переживает небывалый расцвет, фильм «Бубен, барабан» (альбомы Padla Bear Outfit, роман «Кофемолка» и т.д.) — тому свидетельство. Выбор позиции свидетельствует скорее о том, с какой ноги встал автор, чем о реальном положении дел: в сущности, оба утверждения верны — да, 2009-й отмечен множеством выдающихся достижений, и да, искусства в России 2009-го отличаются принципиальной нехваткой, ущербом, отсутствием чего-то важного, что никак не удается ухватить

Начнем издалека — с чилийского рока начала 70-х. Замечательная, какая-то по-хорошему детская музыка, только ее в последнее время и слушаю. Могу дать наводки — ищите записи групп Congregación, Los Jaivas, Los Blops и El Congreso; желательно до 1973 года. Расцвет чилийского рока совпадает со временем правления Сальвадора Альенде — когда власть захватил Пиночет, большинство музыкантов уехали за границу, Виктору Харе отрубили руки, куча записей была размагничена. Оставшиеся в стране занялись формальными экспериментами — наивных песен больше никто не писал. Из этого не следует, что социализм для искусства благотворен, а либеральная диктатура вредоносна, — достаточно вспомнить здешнюю историю, чтобы не согласиться как минимум с первой частью тезиса. У чилийцев все так здорово — и так недолго — получалось вовсе не потому, что правительство Альенде обещало социальные гарантии или справедливое распределение доходов; просто было какое-то ощущение от жизни — вернее, ощущение того, какой жизнь должна быть, — и его необходимо было как-то передать. Допустим, через музыку. А потом пришел Пиночет, окошко захлопнулось — и кранты.

Кажется, занятия искусством вообще невозможны без этого ощущения — чувства того, Как Все Должно Быть Устроено. Причем не на уровне идей или эстетических программ — нужно чувствовать это кожей, если хотите, верить в это. Предмет веры может быть более-менее любым — гармония мира, абсолют, справедливость, вечная женственность, психоделический побег из пустыни реального. Упадок искусств не в том, что пишутся плохие книжки или снимаются никудышные фильмы, книжки и фильмы вполне прекрасны, но нету в них этого окошка — выхода в иную, высшую, насущную и нужную реальность. Здешнее искусство умеет решать чисто художественные задачи, критиковать реальность, мириться с ре­альностью, заговаривать реальность — и практически никогда не может превратить ее в то, Чем Она Должна Быть, или же сбежать из нее в область чего-то безусловно лучшего. Что, кстати, с легкостью удавалось со­ветским мастерам культуры: странным образом даже в мультфильме «Трое из Простоква­шино» есть ощущение, что авторы с Вечностью разговари­вают, а в нынешнем, даже самом упертом российском артхаусе, — вот ни капли.

Самым влиятельным интеллектуалом страны, по данным опроса OpenSpace.ru, оказался Пелевин — тонкий и чуткий человек, не устающий доказывать, что никакой реальности вовсе нет, что все происходящее вокруг — игра ума, и сам этот ум в конечном счете — иллюзия, результат случайного совпадения невидимых сил. Можно, конечно, обходиться с реальностью и таким образом — за неимением лучшего. Но хороших детских песен на этом не напишешь.